"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17 (СИ) - Марков-Бабкин Владимир. Страница 190
Маршин покачал головой.
– Не думаю, что наш директор господин Бондарев очень обрадуется этому известию.
Лейхтенбергский усмехнулся каким-то своим мыслям.
– А я, в свою очередь, не думаю, что с господином Бондаревым у меня возникнут какие-то сложности. Впрочем, это уже не ваша забота. Ваша забота теперь иная. Вам и вашим коллегам по вновь создаваемому КБ предстоит в кратчайший срок создать новый авиационный двигатель, который отечественная промышленность сможет быстро запустить в крупную серию. Вопрос организации и обеспечения такого производства полностью моя забота. Ваша – дать стране двигатель. Вот примерные требуемые параметры.
Маршин взял протянутый лист бумаги и невольно присвистнул.
– Да, Александр Тимофеевич, да, задача непростая, понимаю. Но вам будут созданы все условия. Группа будет жить в отдельном имении на полном обеспечении и заниматься только этим. В КБ будут собраны лучшие специалисты, инженеры и конструкторы, вам будет предоставлен доступ ко всей имеющейся у нас технической информации о разработках союзников и противников. Если что-то будет нужно – постараемся обеспечить.
Новоиспеченный зауряд-капитан хмуро поинтересовался:
– И в какие сроки мы должны создать нечто похожее?
– На разработку принципиальной схемы и чертежи вам дается месяц.
– Сколько?!
Маршин отказывался верить своим ушам.
– Месяц.
Взгляд герцога обещал все что угодно, кроме шуток.
И вот теперь Александр Тимофеевич стоял на ступеньках Министерства вооружений и прикидывал, что еще нужно сегодня успеть сделать, с тем, чтобы разобраться со всеми делами, заехать в АМО, передать все бумаги, с которыми он работал, собрать вещи и подготовиться к новому переезду. Завтра утром за ним должна прибыть машина, которая и доставит его в некое загадочное «Имение», в котором ему предстоит жить и работать в ближайшие недели, а возможно, и месяцы.
Тут внимание Маршина привлек бегущий в толпе мальчишка-газетчик, выкрикивавший пронзительным голосом:
– «Подлый удар в спину!», «Русские войска атакованы во Франции!», «Множество убитых и раненых!»
Народ зашумел. К газетчику потянулись десятки рук. Тут на площадь выбежали газетчики-конкуренты и стали выкрикивать заголовки своих изданий.
– «Предательство Франции!», «Идет бой!», «Франция предъявила России жесткий ультиматум!» Покупайте «Русское слово!»
– «Московский листок»! «Франция наносит предательский удар!», «Конец военному союзу?»
– «Московский листок»!
– «Ультиматум Франции!», «Будет ли война между Россией и Францией?», «Возможны ли взаимные аресты имущества?», «Франция требует передачи казенного имущества в обеспечение долга России!», подробности в газете «Коммерсант»!
– «Копейка!» Газета «Копейка»! Срочное сообщение! Франция убивает русских солдат! Францию к ответу! Покупайте, покупайте газету!
– «Биржевые ведомости»! «Французский генерал подстрекает к военному перевороту в России!», «Франция требует отставки русского правительства!», «Ультиматум Франции подчинить русскую армию французским генералам!», «Дрогнет ли Россия?»
Пахнущие свежей типографской краской листки пошли по рукам, зашелестели страницами, захрустели, разворачиваясь на всю ширь.
Маршин, купив сразу несколько газет, принялся лихорадочно изучать содержимое.
– Что же теперь будет?
Александр Тимофеевич покосился на растерянного господина приличного вида, враз растерявшего всяческую солидность и выглядевшего сущим потерянным студентом.
– Что будет? – Маршин хмыкнул. – Уж ничего хорошего, это точно!
Да, ситуация менялась прямо на глазах. И если это правда, то… Ой-ой-ой что будет! И если то, что будет потом, еще предстояло понять, то вот то, что будет сейчас, Александр Тимофеевич вполне мог себе спрогнозировать, глядя на то, как возбуждается толпа, как звучат гневные восклицания, как сжимаются кулаки, поднимаясь над головами.
Дело явно шло к каким-то беспорядкам, погромам или как минимум к каким-то манифестациям.
Кто-то выкрикнул:
– Идем к французскому консульству!
Толпа подхватила идею и понесла ее в массы. И вот уже тысячи людей двинулись разъяренной рекой вдоль по улице…
Москва. Петроград. Кронштадт.
26 марта (8 апреля) 1917 года
Бабахнуло на улицах знатно. Вечерние газеты просто взорвали вечернее спокойствие, не оставив на праздничной расслабленности, что называется, даже воспоминания. Причем накал страстей был таков, что французские дипломатические учреждения в Москве и Петрограде пришлось оцепить полицией и казаками, дабы не допустить самосуда.
Все ж таки безумие толпы вещь страшная по своей беспощадной сути. То, что обычный человек никогда и не подумает совершить в обычной жизни, он запросто сделает под влиянием массовой истерии; там, где обычно хватало крепкого словца, уже недостаточно и булыжника в руках, там, где прежде было и проклятия много, нынче и «красным петухом» не обойтись.
И толпа бурлила, бурлила весь вечер и всю ночь, забрасывая камнями все французское. И если посольства и консульства полиции в целом отстоять удалось, то вот всякого рода французские магазины были нещадно биты толпой. В чем были повинны магазины и приказчики в них? Да бог весть. Так легла карта массового недовольства. Точно так же, как в мире моего будущего громили во время всяких стычек с полицией все подряд, поджигая припаркованные автомобили и разбивая витрины первых попавшихся магазинов, точно так и в эту ночь массовая стихия разбушевалась в полную силу. Да так, что беспорядки во время февральских событий уже не казались такими уж большими.
Разумеется, я сознательно допустил такую вспышку насилия на улицах моих столиц, направляя гнев толпы на французов и их всякого рода «приспешников-предателей», гася таким образом возможность занять умы и мобилизовать народные массы против меня. Все попытки что-либо создать или начать агитацию против императора пресекались самой возбужденной публикой, таких вот горе-агитаторов просто стаскивали со столбов и, в лучшем случае, тащили в участок, а в худшем – били прямо на месте. Во всяком случае, в сводках МВД значилось несколько фактов самосуда, когда вступал в действие суд Линча.
Отдельным номером нашей программы была работа штатных подстрекателей ОКЖ, которые шныряли в толпе и подбрасывали идеи на тему, к кому бы из любителей французской булки сходить в гости. И в гости ходили. К депутатам Госдумы, к банкирам, промышленникам, генералам. Особо в толпу вбрасывались идеи о том, что за всем стоят масоны, и тут уж фантазия народных масс была порой весьма причудлива.
В общем, кое-как утихомирить толпу удалось только ближе к утру. В Москву и Петроград были введены войска. По Невскому проспекту продефилировал Татарский полк Дикой дивизии, а на Тверской гарцевали джигиты Ингушского полка. Тяжелым шагом прошли пехотные части и прогрохотали по городским мостовым броневики.
И конечно, Кронштадт. С Кронштадтом удалось пропетлять определенным образом, чудом. Газеты до крепости дошли лишь к утру, а собравшиеся на митинг морячки вдруг обнаружили, что ночью в крепость по льду вошел свежий фронтовой лейб-гвардии 4-й стрелковый Императорской Фамилии полк с тяжелым вооружением и занял все ключевые места. С учетом того, что особого стрелкового оружия и пулеметов у морячков не было, любая попытка выступления была заведомо обречена, и морячки это прекрасно поняли.
А утром в Кронштадт прибыл адмирал Григорович и, опираясь на вошедшую в крепость пехоту, быстро трансформировал стихию митинга в упорядоченное построение, на котором объявил, что слухи о передаче немцам кораблей флота распускаются врагами России, что флот не будет передан германцам и, вообще, у государя императора на флот большие планы.
В частности, был объявлен набор добровольцев в новый лейб-гвардии полк морской пехоты – элитное подразделение, в котором будут служить лучшие из лучших, самые отчаянные сорвиголовы, самые геройские моряки. И лучшие из них будут удостоены Высочайшей чести охранять Особу его императорского величества.