"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17 (СИ) - Марков-Бабкин Владимир. Страница 60

Тут Николай вспомнил, что Михаил ведь как раз об этом и говорил ночью! Значит, он уже имел эту информацию о готовящемся заговоре! Он же говорил о заговоре генералов! Возможно, это и был сценарий захвата власти этим Комитетом – изолировать императора в пути и действовать от его имени! Если это так, тогда все эти слова о верности государю и готовности прекратить деятельность Комитета по высочайшему повелению лишь прикрытие этих планов. Или они заранее полагают, что высочайшее повеление будет отдано не Николаем? И этим новым заговорщикам был нужен пост наштаверха для осуществления своих целей и получения контроля над армией? Получается, что Лукомский является одним из ключевых звеньев в цепи заговора и, вероятно, он имеет прямое отношение к гибели Алексеева, должность которого и захватил.

Да и бунт в Петрограде, не возник ли он под непосредственным руководством Комитета, прикрывшегося глупцами из Думы, которые верили, что ведут свою игру? Кто знает, кто знает…

И все же кто за этим всем стоит? Кто разыграл столь потрясающую по красоте партию? Кто решил спровоцировать бунт, ликвидировать или взять под арест правительство и лично императора, а затем от имени государя взять власть?

Самодержец лихорадочно соображал. Что делать? Что же делать? Ждать в Орше Иванова с войсками? В этом была своя логика. Встать во главе движущихся войск и двинуться на столицу. Но верны ли ему будут войска? Тем более что войска эти отгружались по приказу Комитета и, вероятнее всего, отправлялись именно те части, на которые этот Комитет мог реально опереться. А вот будут ли они верны императору Николаю Александровичу, это еще вопрос.

Или ехать дальше? Куда? В Царское Село? Или в Москву? И попробовать лично удержать Первопрестольную, встав во главе города и гарнизона? Доедет ли он до Москвы? Но как же семья, Аликс, дети? Почему он не дал добро на отъезд их из Царского Села?

Николай смотрел в окно, не видя проносящиеся перед ним снежные вихри. Император вдруг понял, что он не зритель, он – затравленный волк, который внезапно осознал – его полностью обложили и бежать некуда.

Оставаться в Орше нельзя. Здесь он может оказаться в роли марионетки в руках Комитета. Особенно если именно об этом предупреждал Михаил.

Выехав в Москву, он бросает на произвол судьбы свою семью, которая находится в опасном соседстве с мятежной столицей. И один Бог ведает, что будет там завтра и не доберутся ли бунтовщики до Царского Села. А император уже не был так уверен в том, что царскосельский гарнизон сохранит лояльность августейшей семье.

Выехав в Царское Село без войск, он сам рискует попасть в лапы заговорщиков, и даже трудно сразу сказать, каких именно – господ из Госдумы, военных, Комитета, социалистов или еще кого?

Отправиться в Псков? Повелеть Рузскому выделить надежные части из состава Северного фронта и во главе их двинуться на столицу? А семья? Да и лояльность Рузского вызывала огромные сомнения.

Вся непоколебимая машина самодержавия зашаталась в сознании государя императора. Николай в бессилии сжал эфес парадного кинжала. Он в Орше фактически отрезан от всех каналов информации и мало может влиять на события. Но не это главное. Можно рассылать во все стороны повеления, но будет ли их кто-то вообще исполнять? Главнокомандующие фронтами и командующие флотами, генерал-губернаторы и градоначальники, высший свет и великие князья – все они давно и явно вели свою игру, которую государь старательно игнорировал, не желая накалять страсти во время войны. И вот настал момент истины – вся великая пирамида власти зашаталась, и он вдруг остался один. От него готовы отказаться все – от великих князей до последнего булочника. События в Петрограде и заявления самозваного Комитета лишь ускорили осознание этого факта страной, а теперь осознание пришло и к ее государю. Он вдруг вспомнил растерянные лица сегодняшней делегации и понял, что они в душе уже отказались от него, простились с ним, осознали себя без него, а тут он прибыл, так некстати…

Всюду предательство, трусость и измена! Что-то сломалось в империи, сломался некий стержень, на котором удерживалась вся державная конструкция. Был ли он сам этим стержнем? Или как давно он им перестал быть? Предал ли Помазанника его народ? Или же Помазанник оказался недостоин своего народа и России, с которой его венчали на царство? Важно ли это сейчас?

Что будет дальше? Арест? Принуждение к отречению? Удар табакеркой в висок – и да здравствует император Алексей Второй? Но Алексей еще ребенок, и он болен страшным недугом! Какой из него император?

Возможный арест или даже гибель не пугали Николая. Он привык полагаться на волю рока и относился ко всему с фатализмом, так раздражавшим всех вокруг. Но раз Господь призвал его на царство, значит, Ему и виднее, а сам он готов нести чашу сию до конца, каким бы тот ни был. Но готов ли он взвалить эту страшную ношу на бедного больного мальчика? Николай помнил свои страшные первые дни в качестве императора, когда горячо любимый папа́ так неожиданно покинул этот мир и полный отчаяния молодой государь рыдал на руках сестры Ольги. Как он корил усопшего родителя за то, что тот не дозволял ему даже присутствовать на заседаниях Государственного Совета, считая, видимо, что цесаревичу в 26 лет еще рано забивать голову тяжким грузом власти. А ведь Алексей вообще еще ребенок, ему лишь двенадцать!

Николай чувствовал ледяной холод, словно он стоял сейчас не в теплом вагоне, а на пронизывающем ветру и снег жестко хлещет его по щекам…

Петроград. 28 февраля (13 марта) 1917 года

Вновь оживал Петроград. Вновь улицы его стали наполняться людьми. Сначала испуганно, затем смелее оглядываясь по сторонам, появились, нервно посмеиваясь, первые смельчаки. Но не валялись на улицах тела погибших от чумы, не ехали груженные трупами телеги, не сновали по тротуарам санитары.

Вот проехали грузовики с агитаторами и красными флагами. Вот промаршировали войска. Вот потянулись самые смелые за дармовым хлебом.

Вновь стали кучковаться и обсуждать обыватели. И темы для обсуждений, конечно же, находились!

Говорили, что чума ушла из Петрограда.

Говорили, что чума только-только начинается.

Говорили, что чумы не было вовсе, а все это слухи, распущенные врагами революции.

Говорили, что слухи эти как раз распускали революционеры, для того чтобы карательные войска побоялись вступать в зачумленный город.

Говорили, что слухи о чуме – это такая военная хитрость, чтобы обмануть немцев.

Говорили, что революционная власть нашла спрятанные царской властью огромные запасы хлеба и теперь будут всем его раздавать поровну.

Говорили, что хлеба в городе нет вовсе и нужно бежать к Таврическому дворцу, потому как там раздают последнее.

Говорили, что прибыл с фронта целый Преображенский полк подавлять революцию и его все видели марширующим с оркестром.

Говорили, что Преображенский полк шел арестовывать правительство в Зимнем дворце.

Говорили, что Преображенский полк шел арестовывать всех, кто будет возле Таврического дворца и в нем самом.

Говорили, что Преображенский полк вовсе не шел к Зимнему дворцу, а как раз покидал Петроград.

Говорили, что это был не Преображенский полк, а переодетые немцы и теперь они ждут германский десант с моря.

Говорили, что это был переодетый англо-французский десант и они шли заставить революционное правительство продолжать ненужную народу империалистическую войну.

Говорили, что линкоры Балтийского флота вот-вот начнут обстреливать Петроград из орудий главного калибра.

Говорили, что это не так, матросы Кронштадта взбунтовались и перебили всех поголовно офицеров, а теперь навели свои орудия на Зимний дворец и объявили ультиматум.

Говорили, что в ультиматуме требуют немедленного мира с Германией.

Говорили, что требуют как раз войны до победного конца.

Говорили, что линкоры навели орудия как раз на Кронштадт и под их прицелом взбунтовавшихся вешают на всех деревьях.