Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич. Страница 245

- Что с убитыми стражниками делать-то будем? – Как только ускакали люди Кудеяра, выскользнул из толпы ратман Тидеман Шрове, до этого надежно хоронившийся за спинами других горожан. Пастор давно был знаком с этим человеком. Являясь одним из представителей городской власти, он был всегда надменен и жаден, но Иоганн видел стоящие за этим подобострастие к сильным мира сего и обычную человеческую трусость, проявившуюся только что в полной мере.

Веттерман пожал плечами:

- Довезем тела до деревушки, да передадим местным жителям. Может у них и церковь имеется. Отпоют, да похоронят по-христиански.

- А с нами что будет? – Не унимался Шробе. Ратмана чуть не трясло от страха. Он давно уже сменил свой роскошный бархатный наряд на полотняную одежонку и драный кожух, приличествующие ливонскому крестьянину, но никак не бюргеру. Всегда аккуратно подстриженная рыжеватая борода торчала неровными космами в разные стороны, на голове вместо берета натянута немыслимая шляпа с опущенными полями. Все для того, чтобы его не опознали, не ограбили.

Пастор ответил с чуть заметной презрительной усмешкой:

- С нами что будет? – Повторил Ветерман вслед за ратманом. - Как шли, так и пойдем дальше на Псков. А там видно будет, какую судьбу нам всем уготовили.

- И мы пойдем одни? Без охраны? – Шробе побледнел так, что веснушки исчезли с его широкого лица.

- С охраной или без нее, но мы пойдем дальше до Пскова. Хотя, на мой взгляд, это была стража. Или вы, господин ратман, предлагаете нам разбежаться в разные стороны?

- Боже упаси, как вы могли подумать, господин магистр. – Ратман в испуге от прозвучавшего столь крамольного предложения, которое якобы могло исходить от него, схватился за обвислые края своей шляпы и натянул ее как можно глубже на голову.

- Тогда возвращайтесь в свою повозку и тронемся в путь. – Устало произнес пастор и добавил для успокоения Шробе. – Уж коль мы разошлись миром с явными разбойниками, то Господь и в дальнейшем нас не оставит. Будем молиться. И вы, господин ратман, непременно молитесь всю дорогу. Читайте 26-й псалом «Господь мой – свет во спасение мое…»

Тронулись дальше. Встреча со странным разбойным атаманом, прекрасно владевшим шведским языком и знавшем Андерса, конечно, потрясла Иоганна до глубины души, но он решил вернуться к ней позже, (ибо кроме собственного сына никто прояснить ему ничего не смог бы), а пока продолжил свои собственные размышления, прерванные столь ужасными событиями.

Он всю жизнь стремился понять существует ли кроме Веры еще какая-то исходная точка, с которой можно обозреть весь мир цельным и нерушимым. И не находил. Неужели вся его жизнь, это сплошные обломки корабля, нет, ковчега, который развалился, едва корма коснулась воды, а весь корпус от самого носа находился еще на стапеле. А после он только и стремился к тому, чтобы собрать плавающие обломки, скрепить, стянуть их канатами, но они расплетались или пенька оказывалась прогнившей, и собранный невероятными усилиями ковчег вновь разваливался, вынуждая повторять все сначала. Как сказал Господь: «Я поставлю завет Мой, и войдешь ты, и сыновья твои, и жена твоя, и жены сынов твоих с тобою… ибо увидел тебя Я праведным предо мною…» . Видно, не был я праведным до конца, да и мог ли я, грешный сын человеческий даже думать о собственной праведности, ибо это грех гордыни и за него я был всегда наказан. Но ведь грешно рассуждать и о том, что не было в его жизни времен, когда он блаженствовал душой, когда, казалось, все проблемы разрешались, и ни чьей-нибудь, а Господней волей – он был уверен в этом абсолютно и благодарил Творца за выпадающее ему счастье. Именно, лишь казалось, теперь-то уж канаты прочны, корпус крепок и ему не страшны моря с их штормами, ветрами, бурями, ураганами.

Но все хорошее завершалось очередным крушением, которое нужно было пережить, залатать дыры в сердце и душе, и вновь попытаться обрести остойчивость.

Он встретил и полюбил Агнес, он потерял ее. Тщетные поиски привели лишь к известию о смерти исчезнувшей любимой женщины, которое звучало правдоподобно и не вызывало сомнений. Зато он узнал, что у него есть сын. Не стесняясь слез потери, Иоганн устремился на поиски сына и обрел его в Божьем храме Стокгольма. Боль об утрате Агнес не утихала, самыми страшными для него стали ночи, ибо днем он врачевал свою душу радостью общения с сыном, ночью спасался молитвами.

Потом Агнес воскресла из мертвых. Или Он оживил ее, через неугасающую любовь Веттермана и помог излечить физические увечья. Но страдание осталось. Теперь им стала нескрываемая неприязнь взрослого сына к собственной матери. Потом роковая встреча в Штральзунде, ужасная сцена казни Сесиль, тяжелая болезнь жены и вновь… счастье – ее выздоровление, беременность, смягчение отношений с Андерсом. Хотя, чего греха таить, возможно, умница сынок, зная о предстоящем расставании, (ведь ему надлежало оставаться и учиться в Виттенберге, а родители направлялись в Дерпт), искусно разыграл их всех, оберегая его – отца. Все может быть…

Но счастье рождения дочери, прекрасный дом, замечательный собор, где Иоганн получил кафедру, омрачились внезапным безразличием Агнес к собственному дитя, погружением только родившей ребенка женщины в какие-то ведомые лишь ей самой воспоминания. К всему добавилась проснувшаяся тяга к вину и прочему, о чем даже и вспоминать не хотелось, тому, что считал Веттерман оставшимся в прошлом, умершем вместе с той, которую звали Илва, когда он узнал о ее смерти в Море.

Итог – радость неожиданного приезда сына, омраченная нелепой и страшной смертью Агнес, задавленной телегой с рыбой. Бедная Элизабет, ей было всего семь, но она словно не заметила исчезновения матери… Андерс уехал, Элизабет осталась с отцом. Их семейную жизнь в Дерпте не назовешь полноценной и счастливой…

И так всю жизнь – немного счастья в Кальмаре, немного в Новгороде, немного в Виттенберге и самую малость в Дерпте. Раз, два, три, Иоганн даже загибал пальцы, но на четвертом споткнулся – стоит ли его трогать? Здесь, в Дерпте зашатался весь мир. Веттерман испытал было облегчение, что война короля Густава с великим князем Иоанном завершилась и обошла стороной сына, хотя он и служил подле самой границы и даже сидел в крепости во время осады Выборга, который Божьей волей московитам взять не удалось. Облегчение обернулось новым испытанием, которое предстояло пережить теперь ему вместе с юной дочерью. Ливонский орден окончательно рухнул, несколько раз тщетно пытаясь обмануть великого князя Иоанна, мороча ему голову с возвратом долга или, как его называют русские – «дани». Справедлив ли был долг или надуман, Веттерману не хотелось вникать в тонкости политики, которую вели Орден и каждый его епископ в отдельности, включая и дерптского. Их старый епископ, Иодукус фон дер Рекке, выгодно продал место другому - Герману Везелю, бывшему аббату Фалькенауского монастыря, и укатил в свою любимую Вестфалию. Заботы высшего духовенства лишь о своем насущном и будущем были известны настоятелю собора Св. Иоанна, поэтому он отдавал себя всего служению Господу, моля Его о милости ко всем, заботился, как мог о пастве прихода и, конечно, о своей ненаглядной Элизабет. Нужно было торопиться, ведь он уже старик. Сколько ему еще отпущено? О продлении своего века он ежедневно просил Господа, одновременно стыдясь и каясь в грехе, что он, пастор и настоятель собора осмеливается обращаться к Нему с личным прошением, оправдываясь юностью и беспомощностью дочери.

Но беда уже стояла у городских ворот, била тараном в окованные металлом створки. Абсолютная близорукость в политике, торг Ордена сразу с тремя государями, с одним из которых, все напоминало забаву с огнем посреди рассыпанного сухого пороха. Вот и полыхнуло, вот и взорвалось. Царь Иоанн начал войну. С кем? Да со всеми разом. С Орденом, который бросился наутек, с городскими ландскнехтами, не получившими вовремя жалование и разбежавшимися по окрестным мызам, со шведами, сторону которых держали некоторые из бюргеров в надежде, что те придут и спасут. Шведы на помощь не спешили, тем более, что старый король Густав умер, а вступивший на престол его сын Эрик недолго пребывал в ссоре с московитами, предпочитая худой, но мир доброй ссоре. Хотя, почему худой? Рассказывали, что московиты со шведами довольно обстоятельно обо всем договорились, обозначили границы притязаний, объявили свободу торговли. Да и в этом конфликте был больше замешан не новый король Швеции, а его сводный брат Юхан, герцог Финляндский, интриговавший с ревельским магистратом, Орденом и Польшей, особенно с последней через свою жену-католичку, родную сестру польского короля. Тем самым Юхан умудрился влезть в ливонско-московитские дела без ведома брата-короля, что Эрик расценил, как мятеж и сместил своевольного братца, высадил войско в Финляндии, взял штурмом герцогскую резиденцию и даже, по слухам, заточил его вместе с горделивой полячкой в одном из замков. А Польша тоже не торопилась воевать с Московией, зато была щедра на обещания. Доспехи былой славы Ордена съела ржа, они рассыпались при попытках растолстевшего от праздности и сытости рыцарства надеть на себя. Пара ударов кривых московитских сабель довершили разгром.