Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич. Страница 292

- Афанасия Шемякина. – Король вспомнил фамилию московита. – Будь по-твоему, моя королева!

- И не пора ли, мой любимый король, нам покончить с Эриком? Два заговора мы раскрыли! Мы убрали его из Кастельхольма, потому что неподалеку болталась флотилия московитских каперов. Мы убрали его из Вестероса. Теперь Бальфор, унесший тайну в могилу… Можешь считать это третьей попыткой освободить Эрика!

- Карстен Роде, «адмирал» каперов, давно сидит в тюрьме Копенгагена, а их флотилия, как ты ее назвала, это несколько мелких суденышек, потопленных датчанами у Борнхольма. – Примиряющим тоном заметил король.

- Мне донесли, что Иоанн ведет переговоры с королем Дании об освобождении этого «адмирала».

- Пустое. – Отмахнулся Юхан. – Они не договорятся. Да и в любом случае мы перевели Эрика подальше от моря. Побережье тщательно охраняется. Мои spyflygor , - король пальцами изобразил трепещущие крылышки, - кружатся по всем рыбацким деревням, фиордам, дорогам, они нажужжат сразу, обнаружив подозрительный корабль близ наших берегов, моим kunskapare , те сообщат фогтам, знающим свое дело и в течение одного, ну двух дней, опасность будет ликвидирована. – Чтобы смягчить разгневанную Катарину, король добавил. – Но, обещаю, еще одна попытка, и Эрик умрет.

- Кто последний из Тайного Совета видел Эрика?

- Кажется, Эрик Стенбок.

- Что он рассказывал? Как себя ведет твой сводный брат?

Юхан засмеялся:

- Он разрисовывает стены.

- Чем? У него есть краски? Ведь мы же приказали не давать ничего Эрику, на чем и чем можно было бы писать.

- Дорогая, - Юхан сложил руки на животе, его взгляд излучал любовь, заодно оценивающе скользнул по фигуре королевы, - у Эрика нет ни красок, ни бумаги, ни чернил, ни перьев. Он использует угольки из камина и рисует на стенах.

- Что же он изображает?

- Детей и свою возлюбленную. И как сказал, немного смущаясь, Стенбок, женские рисунки становятся все более и более чувственными.

- Он что рисует ее обнаженной? – Возмущенно фыркнула королева.

- Таких подробностей Стенбок мне не сообщил. Граф употребил слово «чувственные». Понимай, как хочешь. Из скромности, я расспрашивать его более не стал. – Король явно забавлялся.

- Какая гадость! – Настроение Катарины резко испортилось.

- Думаю, что рисунки Эрика лишь отражают обычное состояние мужчины, испытывающего длительное воздержание. Тем более, ты наверняка наслышана о прошлой любвеобильности нашего узника.

- Если у него живо еще желание, значит, не умерла еще и надежда. На что-то! Неспроста! – Королева встала, подошла к окну, словно пытаясь найти там за крепостной стеной ответ на свой вопрос.

- О чем вы, ваше величество? – Юхан поднялся, приблизился к ней, обняв Катарину за плечи, но почувствовал, как напряжена спина королевы. Она была вся, как натянутая струна.

- О Грипсхольме, мой король. – Глухо ответила королева, не отрывая взгляда от мерно перекатывающихся волн Меларена.

- Согласен. Не самое лучшее было время. Стоит ли его вспоминать? – Юхан недоуменно покачал головой.

- Нет, стоит. – Катарина резко развернулась, лицом к лицу, так что руки Юхана слетели с ее плеч. – Ты забыл, чем мы жили в заточении? Да, надеждой! Но не только ей! Сколько было в нас страсти и желания, мы иногда целыми днями не вылезали из супружеской кровати, и я рожала наших детей! Надежда и желание, надежда и страсть, надежда и похоть, назови, как угодно, да простят меня Господь, Пресвятая Дева и все апостолы, если я в чем-то согрешила тогда или грешу сейчас, произнося эти слова. В нем не умерло желание, значит, не умерла и надежда! Помни об этом, Юхан.

Ноздри короля ощутили острый запах пота, пробивавшийся сквозь ароматы венгерской воды, которой пользовалась Катарина. Его это возбудило. Он снова обнял жену, его руки быстро пробежали по ее спине, замерли на бедрах, крепко сжали их, потом опустились ниже и стали мять ягодицы. Юхан зашептал на ушко:

- Обожаю твои запахи. Но все эти розмарины, тимьяны, лаванды, мяты, из чего там еще делают ваши женские ароматные настои – ничто, когда я чувствую, как пахнет твое тело. Мы, кажется, заслужили право на небольшой otium post negotium ?

Королева поняла, что она вся пропахла потом, ее это разозлило, но… Катарина вспомнила, как поклялась сама себе много лет назад, сидя в своей спальне в Краковском замке, когда ее брат-король только что объявил о предстоящей помолвке с герцогом Юханом: «Каждое мое прикосновение или взгляд должны вызывать в нем неутолимое желание. Жажда любого проявления любви должна быть у него неиссякаема! Но он никогда не должен привыкнуть к тому, что властная, сильная и непреклонная, как и ее мать из рода Сфорца, Катаржина может затрепетать под ним! Это будут лишь мгновения его потрясения и обоюдного наслаждения… это будут его вечные танталовы муки. Жажда обладания ею и само наслаждение, рождающее новое желание. И так день за днем!». Сейчас ее пальцы ворошили волосы на затылке мужа, она убеждалась, что тело, пусть даже запах его пота, по-прежнему излучают манящую и чувственную любовь. Любовь, которая стала вечным источником его жажды. Она не ошиблась в себе.

- Мне нужно принять ванну, дорогой… - Юхан услышал горячий шепот.

- К черту ванну! Я хочу тебя прямо сейчас. У окна! – Пробормотал задыхавшийся от вожделения король. – Потом в ванну. Вместе. – Он резко развернул Катарину, прижался к ней низом живота, наклонил к подоконнику, одной рукой пытаясь задрать множество юбок, другой пробираясь за корсаж к упругим грудям, но королева ловко вывернулась, обхватила раскрасневшееся лицо мужа ладонями, прижалась губами к его перекошенному от страсти рту:

- И я сгораю от нетерпения, но не здесь! (Он никогда не должен привыкнуть к тому, что властная, сильная и непреклонная, Катаржина может затрепетать под ним!). – И королева быстро направилась в сторону спален, маня мужа за собой.

Катарина давно заметила пока что незначительные изменения в организме. Ее регулы стали редкими, появилась излишняя потливость, особенно по ночам, иногда, как сегодня, ее беспричинно бросало в жар, но тело еще оставалось внешне молодым, грудь и ягодицы упругими. Она поговорила с доверенным врачом-итальянцем, однако, его ответ о неизбежной связи происходящего с женским возрастом показался королеве оскорбительным и вызвал гнев. Врач отделался мощной пощечиной и приказанием немедленно убираться прочь. Правда, опомнившись, через неделю другую, она его вернула и, как ни в чем не бывало, все-таки попросила совета и помощи. Больше всего ее взволновало полное отсутствие влечения к мужу-королю. Оно просто исчезло! Да что муж, ее более не интересовал ни один мужчина. Тело не требовало ничьих ласк, оно не возбуждалось, плоть не бунтовала, не бурлила и не выплескивалась. Напротив, ей были неприятны даже мысли о прикосновениях мужских рук, но Юхана нужно было держать в подчинении, в зависимости, в ежедневном вожделении и удовлетворении. И так, чтобы он ничего не заметил. Преступив через себя, Катарина признала, что ей уже пятьдесят лет, а королю всего тридцать девять, поэтому был снова вызван врач. Она должна продолжать играть роль ненасытной любовницы, дикой наездницы, амазонки и кобылицы одновременно, и в этом ей поможет медицина. Итальянец не ждал никаких извинений за пощечину, он был готов, тут же выложил перед королевой необходимые снадобья с подробными объяснениями чем, как и когда пользоваться. Теперь она была вооружена, поэтому и тянула мужа за собой в спальню, где хранились ее запасы сладострастия.

Глава 14. Последняя попытка.

Разделенный со своей семьей, Эрик действительно целыми днями рисовал. Карин с детьми, одну Карин, отдельно сына, отдельно дочь, снова Карин… Поскольку времени было сколь угодно, он доводил каждый рисунок до совершенства. Эту ямочку на щеке надо углубить, а вот здесь не хватает локона, у Карин всегда выбивался один-два локона из-под чепца, а когда она начинала смеяться, то волосы рассыпались по плечам, некоторые падали на лицо и она таким до боли знакомым жестом заправляла их за ушки. Боже, как он скучает по ней, по детям… По их смеху, по родным запахам… Он скучал по ее телу, оттого так тщательно прорисовывал ее фигуру, изгиб бедер, окружности грудей. Он изображал ее одетой, в дорогих нарядах, но явственно представлял все, что скрыто корсажем или юбками, твердость возбужденных сосков, упругость и нежность грудей, тепло ее лона, бархат кожи, шелковистость волос, ее запахи молодого женского тела. Закрыв глаза, он вспоминал минуты, часы наслаждения…