Техник-ас - Панов Евгений Владимирович. Страница 96

– Илья! Я тебя…

– Не надо, Рита, не надо. Прощай! Оставьте мне гранаты и уходите.

Я приник к пулемёту и выпустил очередь по начавшим подниматься фрицам. Немцы опять залегли. Рядом свалился на землю Николай.

– Товарищ майор, вот.

Он выложил передо мной пять немецких гранат с длинной ручкой и пару наших «лимонок». Рядом легла снаряжённая пулемётная лента. Я обернулся и протянул ему руку. Он крепко пожал мою ладонь и, хлопнув меня по плечу на прощание, перекатился в сторону.

Наши ушли, а я ещё минут десять сдерживал немцев. Странно, но самоходки не двигались вперёд, а стреляли с места, стараясь нащупать мою позицию. И, что мне очень не нравилось, у них это вполне получалось. Прихватив гранаты, я попробовал отползти назад, и у меня это хоть и с трудом, но получилось. С этой стороны меня прикрывала дорога, и можно было передвигаться согнувшись.

Я встал и сделал шаг. Лишь вовремя выставленный вперёд в качестве костыля пулемёт не дал мне упасть: боль прострелила так, что казалось, глаза выпадут из орбит.

Тем временем лёгкий ветерок сменил направление, и теперь густой чёрный дым от горевших танка и броневика стелился над дорогой. Чёрт! А ведь это шанс. На той стороне церковь. Стены у неё крепкие, и их не сразу возьмёшь из пушки. Займу позицию на колокольне, и фрицы задолбаются меня оттуда выкуривать.

Удивительно, но я смог дойти до дверей церкви, несмотря на то что немцы открыли плотный огонь, в том числе и вдоль дороги прямо в полосу дыма. Наверное, кто-то свыше решил, что я должен ещё немного потрепыхаться.

Хромая, я поднялся по ступенькам. Ногу я уже совсем не чувствовал. Плечом открыв дверь, я ввалился внутрь церкви.

– Куда?! – бросился мне наперерез церковный служитель. С оружием нельзя!

Я уже хотел было просто и незамысловато послать его, как со стороны уже знакомого мне входа в подземелье раздался голос Старца:

– Пропусти его, Михаил, да помоги подняться на колокольню. То меч Господень у него в руках. А мы молитвой поможем воину одолеть супостата.

Глава 26

Плен. Побег

Я открыл глаза и увидел над собой белый потолок. Я жив! Я всё ещё жив, что просто невозможно. Я прекрасно помню, как с колокольни расстреливал из пулемёта немецкую пехоту, как бросал гранаты, оставив одну для себя. Помню, как две самоходки, встав бок о бок, дали залп по моему укрытию. А вот что было потом, я уже не помню.

Я попытался повернуть голову, и тут пришла она – боль. Голову словно резко сдавил раскалённый обруч, да так, что в глазах потемнело. Похоже, я даже на какое-то время опять потерял сознание.

Придя в себя, я увидел склонившуюся надо мной женщину в белом халате и с белой косынкой на голове. Она молча резко распрямилась и быстро скрылась из поля зрения. Лишь чуть слышно скрипнула дверь. Ну, и что это было? Чёрт возьми, ну почему одежда медиков везде одинаковая? Ещё и ни слова не проронила. Вот и гадай теперь: у немцев я или у наших?

Хотя, если рассуждать логически, нашим здесь взяться неоткуда. И вообще, где это самое «здесь» находится? Вопросы, вопросы, а ответов нет. Значит, будем подождать. Кстати, если я у немцев, то почему лежу явно в больничной палате, а не в лагерном бараке? Или они приняли меня за своего? Ведь в том бою я был в форме немецкого майора.

Но всё же, может, всё-таки наши?

Дверь снова скрипнула, и мои надежды рухнули в пропасть. Передо мной, в поле моего зрения, стоял и лыбился во все свои тридцать два зуба явно немецкий офицер в накинутом поверх мундира белом халате.

– Гутен таг, герр Копьёв! Вы даже представить себе не можете, как я рад, что вы наконец-то пришли в себя.

Вот ни хрена себе такое здрасти! Меня ещё и опознали. Может, хоть расстреляют или повесят сразу. А то, если пытать вдруг начнут, слишком многое могут узнать. И как бы я ни крепился, но пытками из человека можно выжать абсолютно всё из того, что он помнит, а также и то, о чём он давно уже забыл.

– Не удивляйтесь, – продолжил немец, – мы почти сразу узнали, кто вы есть на самом деле. Ваши заокеанские союзники нам в этом очень помогли.

– Герр офицер, раненому нужен покой. Прошу вас удалиться.

Мужской голос шёл откуда-то сзади, и я не видел говорившего, но предположил, что это врач.

Стоящий передо мной немец лишь коротко кивнул и ушёл, а надо мной склонился говоривший. Он осмотрел меня, попросил проследить глазами за молоточком, померил пульс. В общем, обычное дело в любой больнице. Потом мне сделали укол, и я вырубился.

А ночью мне опять стало хуже, и я впал в беспамятство. Помню, что последней мыслью было, что, может, судьба будет ко мне милостива, и я уже не очнусь.

Увы, не повезло. Через четыре дня я вновь пришёл в себя.

Уже знакомый мне офицер заявился спустя ещё пару дней.

– Ну что же вы, герр майор? – Немец придвинул стул поближе к кровати и сел на него. Сегодня он был без медицинского халата, и я смог разглядеть его форму и звание. Судя по вышитому орлу над правым карманом кителя, петлицам и нарукавному знаку, он был из люфтваффе и имел звание майора. – Складывается такое впечатление, что вы хотите лишить меня удовольствия общаться с вами.

– Вы правы, майор. – Говорил я довольно тихо, так как от малейшего напряжения голова начинала немилосердно болеть. – Я очень сильно желал бы сдохнуть и лишить вас этого удовольствия.

– Вы говорите как настоящий солдат, – польстил мне немец. – Только мы, военные, в отличие от гражданских, спокойно относимся к смерти и не боимся её. Но всё же торопить её не нужно. Как говорится, всему своё время.

А ваше время, я надеюсь, придёт ещё нескоро, чего я вам искренне желаю.

– Если вы хотели меня успокоить или подбодрить, то у вас это явно не получилось.

– Вы храбрый солдат и умелый лётчик, за что я вас очень уважаю. – Немец чуть заметно склонил голову. Ну и актёр пропадает. – Да, мы, немцы, умеем уважать сильного и достойного противника. А вы противник более чем достойный, герр Копьёв. Вас очень ценит и ваше руководство, и ваши союзники. Вот, полюбуйтесь.

Он достал что-то из кожаной папки, лежащей у него на коленях, и показал мне. Журнал «Time», а на его обложке – моё фото при всех наградах и, что характерно, уже с тремя Звёздами Героя.

Следующие полтора месяца, пока я находился в какой-то, судя по всему, частной клинике и проходил лечение, майор Герхард Нойман был рядом со мной постоянно. Он вёл задушевные беседы и всячески выказывал мне своё уважение. От него, впрочем, я получил кое-какую информацию.

Когда мою бессознательную тушку извлекли из-под завалов того, что было колокольней, немцы уже знали от пленного партизана, что ими руководил некто в форме немецкого майора. Естественно, их заинтересовало, кто бы это мог быть. Меня отправили в госпиталь в Жлобин (местный к тому времени уже догорал), где извлекли пулю из бедра. Я, в результате тяжёлой контузии, всё это время был без сознания.

Моей личностью заинтересовался один из офицеров СД [119], курировавший местные айнзацкоманды [120]. Был он человеком продвинутым и почитывал английскую и американскую прессу, которой его снабжали по знакомству из Берлина. Он и обратил внимание на схожесть фото из журнала «Time» и моей физиономии.

Далее меня отправили в Варшаву и уже оттуда в эту клинику, расположенную в живописном пригороде аж самого Берлина. Можно сказать, в самом логове нахожусь.

Постепенно меня начали выпускать на прогулки в парк, в котором и располагалась клиника. Естественно, не одного, а всё с тем же Нойманом. Во время этих прогулок Нойман в красках расписывал мне все те радужные перспективы, которые меня ждут, если я соглашусь перейти на службу к немцам.

– Я не понимаю вашего упорства, майор, – вещал он. – Ведь вы даже не член большевистской партии, а значит, не фанатик, а здравомыслящий человек. И, как здравомыслящий человек, вы должны понимать, что Советская Россия не выиграет в этой войне, она обречена. Наши неудачи на фронте носят временный характер. Наступление Красной армии выдохлось, ещё одно усилие – и линия фронта покатится на восток до самого Урала.