И придет большой дождь… - Коршунов Евгений Анатольевич. Страница 9

— Это пройдет, — сказал генерал Дунгас, командующий и единственный пока генерал в только что созданной армии Гвиании. — Куда более важно, что он хороший солдат.

С войсками ООН Нначи был в Конго. Правда, его тогдашнее начальство осталось им не совсем довольно: майор слишком откровенно симпатизировал Лумумбе. Но генерал Дунгас не дал делу хода, а когда Нначи вернулся в Гвианию, назначил его командиром бригады. Правда, при этом майору пришлось уехать из Луиса подальше — в Каруну.

Нначи в гвианийской армии любили. Старый генерал называл майора «сынок», часто зазывал его к себе домой и каждый раз, оказавшись побежденным в очередном споре с молодым офицером, вздыхал по одному ему известной причине. В глубине души генерал презирал себя за свои слабости, за свою карьеру, за то, что вся жизнь его прошла под командой чужестранцев — под флагом чужой державы.

Генерал в душе завидовал молодым офицерам, произносившим в его присутствии дерзкие речи о многом таком, о чем в былое время старик боялся и думать…

— Может быть, зайдем ко мне? Выпьем чего-нибудь холодного, — предложил Нначи. — Моя квартира рядом, вот в этом зеленом доме.

Он указал рукой на многоэтажное здание в стиле модерн, возникшее совсем недавно почти в самом центре Луиса.

— Вообще-то я живу в Каруне, но по делам службы приходится часто бывать здесь.

Нначи не договорил, что номер в отеле «Континенталь», соответствующий положению командира бригады, ему не по карману. Квартиру в Луисе он снимал вместе с майором Даджумой. Была она небольшой: спальня, холл и крохотная кухня. Холл обставлен недорогой стандартной мебелью: стенка, маленький бар, низкий столик между диваном и креслами. Зато стены были увешаны охотничьими трофеями: головы антилоп, гепарда, шкуры бабуина, зебры, удава. На полу стояло трехметровое чучело крокодила.

— Холодного пива?

Не дожидаясь ответа, майор открыл маленький холодильник, вделанный в бар, достал оттуда запотевшие бутылки.

Он налил пиво в высокие термосные стаканы и протянул один Петру.

После душной луисской улицы ледяное пиво показалось Петру удивительно вкусным. Он залпом опустошил стакан, и Нначи сразу же наполнил его опять.

— А вы почему не пьете? — спросил Петр, заметив, что его собеседник отставил свой стакан.

— Это, наверное, смешно, но я трезвенник, — улыбнулся Нначи.

И сразу же глаза его стали серьезными.

— Я хотел вас спросить вот о чем… Вы не могли бы описать мне людей… Ну, которые тогда… на пляже…

Петр кивнул. Он хорошо помнил тех двоих: невысокий ладный парень в спортивной куртке и плотный, коренастый крепыш.

— А не заметили вы в них… ну, чего-нибудь необычного? Постарайтесь припомнить. Это очень важно.

Петр задумался:

— Кажется, ничего особенного. Впрочем, один… на лице его мне показалось, следы оспы…

Нначи внимательно посмотрел на него.

— Вы… уверены?

И в этот момент дверь из прихожей в холл отворилась. Три офицера гвианийской армии вошли один за другим и удивленно замерли, глядя на Петра, сидящего напротив Нначи.

— Это мой друг, мистер Николаев, — сказал Нначи, вставая. Петр тоже встал.

— Майор Даджума, — представился тот, кто вошел первым. Лицо его было широко и добродушно, нос почти плоский, белки больших черных глаз навыкате, в желтых прожилках.

Он крепко сжал руку Петра. Вторым представился лейтенант Окатор, совсем еще мальчик — с тонким лицом и нервными губами. Рука его была сухой и хрупкой.

— Мы вас знаем, мистер Николаев, — очень серьезно сказал он. — И уважаем вас.

Третьим был комендант арсенала капитан Нагахан. Он стоял у самой двери, широко расставив ноги и заложив руки за спину. И в военной форме он выглядел франтом, как тогда, на пляже. Его щегольскую трость с успехом заменил стек, а на пальцах сверкали драгоценные камни. Но главное было в манере держаться. Подбородок капитана был высокомерно поднят, во взгляде было нескрываемое превосходство над каким-то там штатским, хоть и европейцем.

Он церемонно поклонился.

— Очень рад, — сказал он официально и строго.

Нначи с интересом посмотрел на него, вздохнул, но ничего не сказал. А Петр сразу принялся прощаться. Его не удерживали.

ГЛАВА III

Посол правительства ее величества в Гвиании не спал уже вторую ночь.

Резиденция сэра Хью выходила прямо на залив. Почти сто лет назад здесь была построена вилла «в колониальном стиле» — с колоннами, верандами, галереями и обязательными чугунными пушками у ворот. Теперь ее окружал густой, отдающий сыростью старый парк.

Сэр Хью в Гвиании был большим человеком, и местные власти старались выказать ему всяческое уважение. Они, например, объявили прилегающие к резиденции улицы «бесшумной зоной». Об этом сообщали грозные надписи на дорожных столбиках, строго-настрого запрещавшие шоферам пользоваться клаксонами, без чего гвианийцы вообще себе езды не представляли.

Когда сэр Хью впервые узнал об этой любезности властей, он лишь безразлично пожал плечами. Он не обращал внимания на такие мелочи, как автомобильные сигналы. От ушедших в прошлое колониальных властей ему осталось «сложное хозяйство»: местные политиканы были искусны в интригах, каждый из них рвался к власти любой ценой. Лондон же требовал, чтобы сэр Хью обеспечил стране «стабильность»: в Гвиании обнаружились огромные запасы нефти, энергичные американские нефтяники уже ковырялись в болотах побережья и в дебрях тропического леса. Правда, с помощью сэра Хью британская компания «Бритиш петролеум» уже обошла соперников, но… ухо нужно было держать востро!

За несколько дней до событий в Каруне сэр Хью пригласил к себе полковника Роджерса, советника шефа местной контрразведки, и комиссара Прайса, советника управления полиции.

Полковник Роджерс, проваливший пять лет назад операцию «Хамелеон», чуть не погубил заодно и карьеру самого посла. Хорошо еще, что тогдашний президент Гвиании, Старый Симба, неожиданно умер: он в последнее время посматривал на сэра Хью косо. Да и этот Прайс! Он тоже постарался тогда нагадить и Роджерсу, и сэру Хью, выпустив арестованного Николаева.

Но сейчас было не до старых обид.

И Роджерс и Прайс получили приглашение явиться в резиденцию сразу после захода солнца. Это означало: ровно четверть восьмого.

Они подъехали к резиденции одновременно, но Прайс нажал на акселератор и первым прижался радиатором своего «мерседеса» к решетке ворот. Полицейский козырнул и принялся их поспешно отпирать. Миновав просторный и тихий двор, вымощенный каменными плитами, между которыми пробивались зеленые полоски жесткой травы, Прайс подрулил к самому козырьку подъезда, остановился и вышел из машины. Сейчас же к машине подбежал гвианиец, сел в нее и повел на задний двор, в гараж.

У подъезда Прайс задержался, поджидая Роджерса.

— Хелло, чиф! — весело, как ни в чем не бывало встретил он полковника.

— Хелло!

Полковник чуть поморщился — Прайс, как всегда, был навеселе.

Но тот сделал вид, что не заметил гримасы Роджерса. Да ему было и наплевать на гримасы этого «погорельца» — так Прайс про себя именовал полковника.

Роджерс знал, что Прайс его не любит, да он и не искал симпатии Прайса, презирая его за пьянство, за унылый, вислый нос, за долговязую нескладную фигуру, за то, что тот откровенно копит деньги и не уходит на пенсию, хотя ему давно бы пора уже выращивать розы в каком-нибудь тихом уголке Англии. Но до открытых столкновений у них не доходило. И сейчас полковник, изобразив на своем обычно бесстрастном лице наилюбезнейшую улыбку, хотел было пропустить Прайса в дверь первым, но тот задержался.

В его глазах Роджерс прочел вдруг вызов и удивленно остановился:

— Вы… что-то хотите мне сказать?

— Вот именно, — ответил Прайс, загораживая дорогу. От него густо несло спиртным.

Роджерс слегка отступил.

— Если речь идет о чем-то серьезном, то не здесь и не сейчас…