Овцы смотрят вверх - Браннер Джон. Страница 77

Доу:

– Слабые особи легче становятся жертвами хищников, а это сокращает популяцию, снижает уровень конкуренции и, конечно, уменьшает степень загрязнения окружающей среды.

Пейдж:

– Но население Земли не сокращается! Или вы считаете, что у нас слишком много детей?

Доу:

– Их было бы не слишком много, если бы мы гарантировали им покой как средство от стресса и достаточное количество пищи. Но мы не можем! Наша вода загрязнена, в пище содержится слишком много искусственных ингредиентов, с которыми не справляются наши организмы, и мы постоянно находимся под впечатлением, что с нашими соплеменниками мы ведем борьбу не на жизнь, а на смерть.

Пейдж:

– Ваш анализ представляется мне слишком общим и небрежным. Какими данными, кроме экспериментов с крысами и сведений относительно диких животных (вы, кстати, не уточнили каких), вы располагаете?

Доу:

– Школьные отчеты, сведения о количестве безработных из различных бюро занятости, паника, переживаемая крупными корпорациями, которые в этом году смогли рекрутировать от планируемого количества лишь десять процентов выпускников. Что?

Пейдж:

– Я ничего не сказала. Продолжайте!

Доу:

– Кроме того, в самом начале года был опубликован доклад ООН, где говорилось, что уровень умственного развития детей в бедных странах неуклонно растет, в то время как в богатых странах…

Пейдж:

– Но данные этого доклада были успешно опровергнуты. Было показано, что одни и те же критерии нельзя применять к детям из…

Доу:

– Все это ерунда. Извините… Я знаю об этом все. Противники доклада утверждают, что мы благодаря самым современным медицинским средствам спасаем умственно отсталых детей, а в неразвитых странах такие дети обречены на смерть, отчего общий показатель умственного развития там растет, а у нас падает. Но я говорю не об этом. Я имею в виду в общем и целом нормальных детей, без очевидных физических или умственных дефектов. И я уверен, что подсознательно люди понимают, что происходит, и они обеспокоены. К примеру, в нашем обществе существует глубоко укорененное недоверие к умственно продвинутым, образованным, компетентным людям. Доказательства? Посмотрите на ход и результаты последних президентских выборов. Широкая публика предпочла говорящую голову, которая хорошо выглядит и производит умиротворяющие звуки.

Пейдж:

– Доктор Доу, мы ведь не говорим о политике, верно?

Доу:

– Как скажете. Но мой пример иллюстрирует фундаментальную обеспокоенность, которая окрашивает наши социальные предпочтения. Я бы сказал, что на подсознательном уровне мы давно заметили, что наши дети не так умны, как их родители, что они более робки и застенчивы, чем мы, но мы всеми силами стараемся не признаваться себе в этом. Когда политики утверждают, что широкая публика не интересуется проблемами сохранения окружающей нас среды, они наполовину правы. Люди просто бояться влезать в эти дела, потому что, если копнуть по-настоящему глубоко, окажется, что возможность решения данной проблемы превосходит сами возможности нашей планеты. Или человечества. Только глобальная катастрофа, которая уничтожит большую часть нашей популяции, сможет нормализовать естественные глобальные биоциклы и гарантировать оставшимся условия выживания. Но это – не война, поскольку война уничтожит субстрат фермерства.

Пейдж:

– Спасибо за участие в нашей программе, доктор Доу, хотя я и должна сказать, что большинство людей воспримут вашу теорию как не имеющую достаточных оснований. Теперь, после небольшого перерыва, мы…

В конце длинного темного тоннеля

Господи! В Окленде был ад, но в Нью-Йорке – и того хуже! Даже в помещении, даже в вестибюле отеля с его вращающимися дверями и кондиционерами, от работы которых сотрясаются стены. Глаза у Остина Трейна слезились, а горло зудело до боли. Он боялся потерять способность говорить. Боялся сойти с ума. Однажды с ним такое уже происходило, и теперь иногда ему казалось, что потерять рассудок – гораздо лучший вариант, чем сохранить мозги. То же самое утверждали подростки, вызванные в качестве свидетелей по делу о бунте на гидропонной ферме Бамберли: один за другим скучными голосами они говорили, что больше всего в жизни им хотелось бы слететь с катушек.

Но, так или иначе, он был здесь.

Много раз во время своего путешествия он боялся, что может не добраться до своей цели. С поддельными документами на имя некоего Фреда Смита не рискнешь лететь на самолете, а потому пришлось добираться до Нью-Йорка окольными путями, на автобусах и по железной дороге. Фелиция предложила ему одну из своих машин, но об этом не могло быть и речи, потому что на машинах, чаще всего украденных, перевозили свои бомбы саботажники и террористы, и службы безопасности на автотранспорте работали тщательно. Да и скорости особой машина не даст: повсюду полицейские посты, досмотры, причем не только в городах, но и в сельскохозяйственных районах, где ищут и отлавливают похитителей грузовиков, перевозящих еду.

Проблемы такого рода и заставляли Остина Трейна медлить с выходом из подполья. Все лето он боролся с самим собой – то примет решение, то изменит его и вновь вернется к работе: пакует мусор, перевозит его на самосвале к месту хранения, загружает бесконечные вагонетки пластиком для отправки в горы, к заброшенным шахтам, где его и утилизируют, перерабатывает пищевые отходы в компост, используемый для рекультивации пустынь, ходит в башмаках с толстенными подошвами по горам битого стекла и расплющенных банок из-под напитков. В определенном смысле эта работа его завораживала. Через тысячи лет, размышлял он, этот мусор, который он помогал хоронить, может быть выставлен в музее.

Если, конечно, к тому времени еще сохранятся музеи.

Все было решено после атаки на денверскую коммуну. Когда Остин узнал, что Зена нашла убежище в доме Фелиции, всего в нескольких милях от его жилища, он зашел к ней и поговорил. А дальше – простая логика. Простая, как цветок, раскрывающий лепестки.

Он ждал ее в течение часа, и дождался. На улице к этому моменту пошел дождь. Дождь, правда, теперь уже не освежал воздух, как раньше, а только смачивал грязь. Она прошла сквозь вращающуюся дверь – бесформенная фигура в пластиковом плаще, пластиковых бахилах, представлявших собой комбинацию башмаков и бриджей и продававшихся во всех магазинах одежды, и, конечно, маске. Она даже не взглянула в сторону Остина, а, подойдя к стойке, просто взяла ключ от своего номера.

Остин увидел, как клерк склонился к ней и негромко предупредил, что ее ожидает некий мистер Смит.

Она повернулась, чтобы осмотреть вестибюль, но, увидев его, не узнала, что было неудивительно – инфекция, гуляющая по коже его головы, на три четверти лишила его волос, в пустых промежутках между заросшими участками багровели шрамы, а зараза спустилась и ниже, уничтожив правую бровь; поскольку это становилось особой приметой, Остин, для симметрии, сбрил и левую. Кроме того, зрение его ослабло, и он попросил Фелицию подобрать ему очки. В общем, выглядел он, мягко говоря, не так, как несколько лет назад выглядел Остин Трейн.

И вдруг она узнала его! Подбежала и крепко обхватила руками.

Господи! Что случилось с Пег Манкиевич, этой Снежной королевой? Она плачет?

Наконец она взяла себя в руки и, отстранившись со вздохом, сказала:

– О господи! Я не хотела этого делать. Прости!

– Делать что?

– Портить твою одежду. Смотри!

Рукой, упакованной в пластик, Пег показала на мокрые грязные пятна, которые она оставила на его новом костюме.

– О, не обращай внимания! – сказал Остин тоном, не допускающим возражений. Сделав шаг назад, он посмотрел на Пег и через мгновение добавил:

– Пег! Мне кажется, что-то изменилось, так?

– Да, – улыбнулась она, и это была добрая и милая улыбка, которая шла из глубины ее глаз.