Опаленные мечты (ЛП) - Олтедж Нева. Страница 12

Удовлетворенная своей работой, я достала спрятанный в косметичке листок бумаги и развернула.

«Туфли на каблуках из натуральной кожи. Итальянские.

Платок и свитер — пастельных тонов, желательно голубой.

Жемчужные серьги».

Это список того, что госпожа Нателло хотела бы получить в следующий раз. Обувь и одежда — не проблема. Их легко найти в бутиках. А вот с серьгами возникнет проблема. Обычно муж покупает мне золото, поэтому в моей ювелирной коллекции нет жемчужных сережек. И я не могу купить их, потому что не прошло и двух недель, как мне уже подарили золотую подвеску. Если начну покупать украшения слишком часто, Рокко заметит это и потребует, чтобы я надела что-нибудь из новых изделий.

Под списком добавлены четыре предложения.

«Я не могу спать по ночам от беспокойства, passerotta.

Пожалуйста, придумай как-нибудь рассказать об этом дону Аджелло или позволь мне это сделать. Пожалуйста.

Я люблю тебя, Рави».

Провожу большим пальцем по аккуратному маминому почерку. С самого детства мама прятала в комнате короткие записки для нас с Виттом и ждала, когда мы их найдем. Ничего важного в них не было: «Давай на ужин съедим твою любимую пиццу» или «Я слышала, ты хорошо сдала экзамены. Молодец!» — вот и все, что там было написано. Записки не были подписаны, но мы всегда знали, что они от мамы. Отец никогда не был откровенно чувствительным человеком, и почерк у него словно курица лапой скребла.

На губах играла грустная улыбка. Мама всегда старалась компенсировать недостаток любви отца тем, что давала нам с Витто почувствовать себя любимыми. Она знала правду о моем замужестве, и молчание убило бы ее, но я взяла с нее обещание никому не рассказывать.

Перед тем как выйти замуж за Рокко, я представляла себе, что окончу университет и создам семью. Надеялась, что у меня будет муж, любящий меня всем сердцем, а не только за внешность. Двое, нет, трое детей, которых я смогу баловать. И дом, полный тепла.

Это была хорошая мечта.

Я больше не мечтаю. Теперь у меня осталась только решимость выбраться из этого кошмара.

В первые дни после свадьбы я думала о том, чтобы рассказать кому-нибудь о случившемся и попытаться найти способ получить помощь. Но Рокко отобрал у меня телефон и запретил разговаривать с кем-либо, кроме домработницы и горничных. Единственные, с кем мне разрешалось видеться, — это мама и брат, но встречи проходили под надзором. Рокко настаивал, чтобы я ходила на маникюр или за покупками, так как люди могли счесть подозрительным, что я не выхожу из дома. Так они бы ничего не заподозрили бы. Когда бы ни выходила из дома, меня всегда сопровождал Рокко или его телохранитель. Я не могла ни с кем пообщаться, так как находилась под постоянным наблюдением — связана по рукам и ногам. Максимум, что могла сделать — это обмениваться секретными записками с мамой и то незаметно для охранников.

Рокко любил таскать меня на ужины и вечеринки с другими членами «Коза Ностры», где всегда было много народу. Я надеялась, что кто-нибудь поймет, что происходит, но этого не случилось. На людях Рокко был очень осторожен, не поднимал на меня руку в присутствии посторонних и при свидетелях никогда меня не обижал. Но уверена, что кто-то это заметил, как, например, охранник у ворот три недели назад, когда у меня на лице был большой синяк. Он подошел к машине Рокко и спросил что-то о смене. Но увидев меня, быстро отвел взгляд.

Месяц спустя я решила, что нужно выбросить из головы все надежды и спасаться самой. У меня не было рыцаря в сияющих доспехах. За меня никто не заступится.

В одной записке я написала маме попросить мою лучшую подругу детства Меланию купить мне несколько поддельных таблеток виагры. В другой — выяснить, кто мог бы приобрести мою одежду, которую я больше не ношу. Сводная сестра капо Козимо, непростая дама бальзаковского возраста, с которой моя мать проработала не один десяток лет, согласилась. Синьора Нателло была намного выше меня, поэтому мне ничего не оставалось, как купить ту одежду, которую она хотела.

Из открытой балконной двери до меня донесся шум листьев, сминаемых под колесами. Я скомкала мамину записку и положила в карман, намереваясь выбросить позже. В последний раз взглянув в зеркало, сняла пальто со спинки стула и поспешила выйти из комнаты.

Надо успеть сделать работу.

— Отчитайся за вчерашний день, — кричит Рокко, как только вхожу в его кабинет.

— Все по плану, — отвечаю я. — Покупки. Обед. Поездка к ее матери. Возвращение в особняк.

Рокко хмурит брови и склоняется над столом, явно не в восторге от моего рассказа.

— Прошу говорить конкретнее, Дзанетти. Она с кем-нибудь встречалась или разговаривала? О чем она болтала со своей матерью, пока вы были там? Они говорили обо мне? Я хочу знать все, вплоть до того, что она ела в ресторане.

— Мы посетили пять магазинов, и она купила там кучу одежды и обуви. Она ни с кем не встречалась и ни с кем не разговаривала, кроме работников магазина. В ресторан мы не ходили. Она взяла пирожное в булочной в торговом центре.

— Начинка? — спрашивает он.

Я наклоняю голову.

— Что?

— Какая была начинка, Дзанетти? Равенне не разрешается есть сладкое, если я сам не даю на это добро.

Я сжимаю правую руку в кулак. Этот больной ублюдок контролирует, что ест его жена.

— Это была творожная ватрушка.

— Хорошо. Рассказывай, что произошло у ее матери.

— Они беседовали, — говорю я сквозь зубы.

— О чем?

— Об одежде, которую она купила. А потом мы ушли.

Рокко берет со стола ручку и начинает постукивать ею по ободку стоящего перед ним бокала в медленном, неровном ритме. Этот звук крайне раздражает и ставит под угрозу мой и без того шаткий самоконтроль. Всякий раз, когда он оказывается в поле моего зрения, мне приходится применять все известные мне приемы самоконтроля, чтобы не убить этого ублюдка на месте.

Думает ли он когда-нибудь о женщине, чью жизнь отнял? Моя жена пролежала в луже собственной крови посреди улицы почти полчаса, пока не приехала «скорая». В тот же день в городе, в нескольких кварталах от нас, обрушился верхний этаж автостоянки, в результате чего погибли и получили ранения несколько человек. Движение транспорта было заблокировано на многие километры. Пожарные и полиция оказывали помощь в спасении и эвакуации людей. Медицинский персонал занимался сортировкой и доставкой пострадавших в ближайшие лечебные учреждения. В условиях хаоса машина скорой помощи слишком долго не могла добраться до Натали. Всего одна жизнь в миллионном городе. Одна смерть, которая потрясла мой мир. Конечно, Рокко ни о чем не жалеет. Он, наверное, забыл, что такое вообще бывает.

Но когда придет время, я напомню ему об этом. Он вспомнит об убитой им женщине, когда зарежу его жену у него на глазах и покажу ему, как медленно покидает ее жизнь.

Передо мной возник образ Равенны Пизано, лежащей на полу, залитом кровью. Мне всегда нравилось представлять, как я убиваю жену этого ублюдка, выполняю обещание, данное на всю жизнь, и освобождаюсь от груза ответственности. Но сейчас, вместо душевного покоя, во мне поднималось что-то другое.

Отрицание.

В голове мелькает картина окровавленного лица миссис Пизано, и вдруг она превращается в незнакомую женщину.

Я сжимаю кулаки, глубоко впиваюсь ногтями в ладони, концентрируюсь на ручке, которой Рокко все еще постукивает по стеклу, и пытаюсь вернуть образ Равенны Пизано туда, где я его себе представлял. Ничего не получается.

— И больше ничего не произошло, Дзанетти? — спрашивает Рокко. — Ничего необычного?

Я отвожу глаза от ручки, которую он держит, и встречаю его взгляд. То, что его жена тайно прячет одежду у матери, вероятно, считается необычным. Так же как и то, что ее подруга дала ей неизвестное лекарство из аптеки.

— Нет, — говорю я.

— Хорошо. — Он бросает ручку обратно на стол и включает ноутбук. — Равенна, наверное, ждет тебя у входной двери. У нее запланировано еженедельное посещение спа-салона.