"фантастика 2023-136". Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Извольский Сергей. Страница 21

И я даже знаю почему — она ведь оборотень. Похоже, наставник просто не отпускал ее в толпу. Наставника, кстати, в воспоминаниях стало неожиданно много — видимо, когда фокус с школьных драк сместился, реципиент начал обращать внимание на все аспекты жизни.

Снова мое внимание привлекли флаги. Один флаг, вернее — как и государственный японский, присутствующий здесь почти везде. Это был флаг местного варианта Польши, от привычного мне также отличающийся. Это не был привычный мне по старому миру двухцветный флаг — белая полоса сверху, красная снизу.

Злые языки поговаривают, что подобное крайне практично: если на две полосы разорвать, кому-то можно идти сдаваться, а кому-то выходить к красным. Что кстати и было исполнено в тридцать девятом, когда РККА вышла к линии лорда Керзона. В памяти — в моей собственной памяти, вдруг четко и объемно возникли обстоятельства и предпосылки четвертого раздела Польши — когда Советский союз все же вернул свои оставшиеся от Российской Империи земли, которые ему еще в двадцатом году официально предлагало забрать британское правительство. Так, я вообще кто в анамнезе — сантехник, филолог или уже историк?

Впрочем, это не важно. Важно что в этом мире, похоже, очень и очень много пошло не так. Не только Япония осталась империалистической, но и Польша: наблюдаемый мною в воспоминаниях флаг был трехполосным. Три горизонтальных полосы равной ширины, белая в середине, красные по краям, в центре флага щит с белым орлом и несколькими малыми гербами, а сверху золотая корона.

Причем в гербовом щите флага не был изображен привычный мне по прошлой жизни польский орел — какой-то взъерошенный птиц, больше похожий на пытающуюся взлететь курицу. Здесь гербовый орел прямо взрослый, серьезный — по-настоящему имперский. Не Польша в этом мире, а снова Речь Посполитая. Надо же, я оказался в мире, где в какой уголок земного шара не плюнь — везде еще ярко сияют непогашенные имперские амбиции. Похоже здесь действительно Второй мировой не было.

Картинок воспоминаний, кстати, становилось все больше и больше, и были они разнообразней. Если в Японии все памятные моменты акцентировались на Наоми или школьных драках, то здесь «я» в школе, похоже, оказался в центре внимания. Никакой травли, сплошная любовь и внимание. Контраст с японским периодом разительный — как в сказку попал.

В школе у реципиента все было хорошо, зато теперь не все в порядке было с наставником — между ним и реципиентом в общении чувствовалось напряжение, нескрываемая неприязнь. Кроме того, проблемы начались с Наоми. Похоже, на фоне школьной популярности реципиента с сестрой они все сильнее отдалялись.

Еще недавно смотрящая полными любви и доверия глазами маленькая девочка с удивительными серебряными волосами превратилась во колючего подростка. И вскоре каждый раз, когда Наоми появлялась в картинке памяти, происходило это в моменты ссор. Несколько раз у нас даже дошло до драк, идущих по нарастающей — каждый раз все серьезнее. Мелькал в этих воспоминаниях и наставник. Он нас разнимал каждый раз, но как-то, на мой взгляд, как будто нехотя.

На фоне охлаждения недавно столь близких отношений с сестрой в школе реципиент все более плотно сошелся с одной компанией, явно альфачей. И понеслось — друзья, девушки, вечеринки. Первый секс, первая девушка, вторая, третья…

Среди новой компании заметно выделялся высокий широкоплечий блондин, явно реципиента привечающий. Мы с ним, судя по картинкам, были чуть ли не лучшими друзьями. Это был аристократ, который часто приглашал меня к себе в гости. Ну а первый поход в замок (тот самый, который я видел волей незнакомца с высоты птичьего полета) в воспоминаниях отпечатался очень ярко. В замке было много гербов, вот только не польские, а родовые. В разных вариациях, но основа одна: желтый щит с черной головой быка.

В этом замке в воспоминаниях я мельком видел и Марию, и Софию. Они не состояли в «нашей» компании, общались в другом кругу. Но определенно, что «друг» реципиента — тот самый оставшийся без глаза княжич Анджей Лещинский, о котором так же упоминал странный незнакомец.

Похоже, с княжеским семейством я плотно общался задолго до того, как оказался на алтаре во время ритуала. Наблюдая за историей знакомства и общения с юным Лещинским сейчас, с высоты собственного возраста и опыта, в отличие от реципиента я прекрасно понимал — это не дружба, а игра и манипуляция.

Реципиента банально использовали, готовили для ритуала. Но как показали дальнейшие воспоминания, не только для этого: то, что увидел дальше, меня очень серьезно… расстроило, разозлило, просто выморозило. Даже не знаю, как назвать.

Реципиент, в лживой попытке примирения с Наоми после очередной домашней драки, пригласил сестру в одно из загородных поместий Лещинских — над воротами усадьбы, как и в замке, висел герб с бычьей головой.

В этом впервые увиденном особняке, во время разнузданной молодежной вечеринки, реципиент улучил момент и пригласил сестру в одну из спален. Здесь на нее накинулось сразу несколько человек, в попытке связать и — судя по происходящему, помочь моему школьному другану-блондину ее изнасиловать.

Меня просто ошарашило от увиденного. Такой жесткой подставы от предыдущего владельца тела я ну никак не ожидал — это же каким дерьмом нужно оказаться? Все картинки по-прежнему проходили беззвучно — оторопев, я сейчас смотрел как бьющаяся в ярости Наоми, удерживаемая четырьмя парами рук, пытается сопротивляться. Я видел, как она кричала, но не слышал — в картинке смотрел только на открытый в крике ярости рот.

К счастью, ничего у компании не получилось, а ситуация резко поменялась: юный Лещинский получил три глубоких пореза через все лицо, потеряв глаз, половину носа и часть нижней челюсти, потому что сестренка инициировалась как кицуне. Реципиент, кстати, оказался тем еще дерьмецом со всех сторон — когда сестра обратилась и пошла кровавая жара, он просто выпрыгнул в окно, бросив остальную компанию на растерзание.

Вот только сбежать никто не смог — ни Наоми, ни реципиент, охрана поместья оказалась весьма серьезной. Кино «воспоминаний» на этом подошло к концу: именно после той вечеринки реципиент с сестрой и оказались на поляне ритуала, который проводили сестры Лещинские под руководством наставника.

Теперь мне стала хорошо понятна ненависть во взгляде Наоми — когда она, находясь частично в звериной форме, едва на меня не кинулась. Похоже, чудо отвело — ведь получается, на тот момент я только-только ее предал, это было первое наше общение с того момента, как «я» привел сестру в усадьбу Лещинских.

В больничной палате от броска Наоми меня спасла случайная глупость, моя привычка бездумно сначала делать и только потом включать голову. Там, в палате, сестра была ведь готова растерзать меня. Но: «Ты же Наоми, да?» — именно этот вопрос ее остановил. Не затупи я тогда подобным образом, точно бросилась бы.

Это называется повезло.

Мысли «моих воспоминаний» мелькали легко, потому что восприятие и появление картинок из памяти реципиента оказалось поставлено на паузу. Так, понятно почему — светловолосая дознавательница, о которой я уже успел забыть, просто шла к нужному событию издалека, постепенно сживаясь со мной и моими воспоминаниями. Все, теперь мы на месте — сейчас дознавательница двигается дальше осторожно, никуда не торопясь и буквально покадрово восстанавливая картинку.

Я сейчас видел самое начало ритуала — причем поза реципиента оказалось точь-в-точь такая же, какая была у меня на пляже во время удара молнии. Ну да, и молния здесь так же ударила, когда барон Горанов в попытке исправить первую ошибку Марии пытался сохранить ментальный конструкт.

В этот момент душа реципиента и погибла, будучи сожженной, а в теле оказался я. Дальше я уже смотрел на то, что видел сам: вот меня загибает, что аж едва не трещат кости, вот падаю на колени у лежащей в беспамятстве сестренки, деревянно хватаю ее за ягодицы. Вот смотрю на отливающие жидким серебром серебряные волосы, вот раздается хлопок, когда включается «эффект кнута», когда сестер Лещинских отбрасывает от меня прочь.