У кого как... - Корсунская Жанна. Страница 4
– Не знаю. Хочу писать маслом, но денег на полотно не осталось. В следующем месяце куплю. Можно пока витражи сделать. У нас в комнате в общаге окна высокие, как в институте. Мне сегодня ночью этот витраж приснился.
Ди явно не проявляла интереса к идее посетить мой дом. Я вполне могла распрощаться с ней тогда. Подошли к автостраде. Ей нужно было перейти дорогу и ехать в противоположную сторону. Стояли на светофоре. Это было мгновение, когда я еще могла расстаться с Ди. Могла сказать ей: «Пока», – и уйти одна, но я сказала:
– Пойдем к нам. Мама испекла большой торт – поешь, станешь сладкой и доброй.
Эта дурацкая фраза мгновенно ее убедила.
...Мама пришла от Ди в тихий ужас. Это было ожидаемо. Я предполагала, что поздно вечером, когда все гости разойдутся, она тактично поговорит со мной, виртуозно, с юмором и тонкой логикой, и убедит меня, что такая девочка может испортить мою репутацию, но все ушли, а мама молчала. Сосредоточенно протирала хрустальные бокалы льняным полотенцем, бережно возвращала их в сервант и молчала. Я не выдержала, первая заговорила о Ди:
– Представляешь, она истратила почти все деньги, которые родители дали на питание на месяц. Купила набор масляных красок. Только на полотно не хватило, и теперь Ди собирается разрисовывать маслом окна в общаге. Ей такой витраж во сне приснился вчера.
– В худшем случае ее выгонят за порчу инвентаря, а в лучшем – заставят платить за новые стекла.
– Ужас!
– Сколько стоит полотно?
– Не знаю. Хочешь, завтра спрошу?
– Можно туда позвонить?
– Куда?
– В общагу.
– Да... наверное. У меня нет номера... В справочном узнать.
– Хотя... Не стоит. Не стоит торопиться. В темноте невозможно писать витражи. Нужен дневной свет. Завтра после занятий приведи эту девочку к нам. Я дам ей денег на полотно.
– Мама?! Я была уверена, что ты станешь убеждать меня не дружить с такой странной девочкой.
– Ты не сможешь не дружить с ней.
– Почему? С другими же могла не дружить.
Мама подняла бокал, внимательно рассматривая на свету, не осталось ли пятнышка, потом перевела взгляд на меня:
– Не сможешь. Дружи с ней, Эмма. Приводи ее к нам, рассказывай, что происходит. Так я смогу уберечь вас обеих от ужасных, непоправимых ошибок.
Мама еще раз протерла бокал, убрав с его хрустальной грани что-то заметное только ее пронзительному взгляду, и поставила его в ровный ряд уже сверкающих.
Папа в тот день был в командировке. Он работал главным инженером на большом военном заводе. Когда мама с папой поженились, она убедила его поступить в институт. Благодаря маме папа благополучно получил высшее образование и хорошую должность. Он часто ездил в командировки и всегда привозил нам подарки.
Папа познакомился с Ди позже при очень странных обстоятельствах. Впрочем, странных для всех остальных людей, но только не для моего папы и Ди. Как всегда...
В тот день Ди твердо решила писать курсовую работу на тему: «Образы царей в произведениях русских писателей». Во время лекции по языкознанию делала наброски, естественно, на деревянной спинке стула, стоящего перед ней. Тетрадь у нее была только по старославянскому языку, в которой Ди выписывала шедевры из старославянского алфавита. После занятий уничтожила свои творения, разыскала преподавательницу по русской литературе, красивую одинокую женщину лет пятидесяти, и, захлебываясь от нетерпения, рассказала ей о решении. К моему удивлению, Елена Степановна после этого сообщения попросила Ди проводить ее до дома и зайти к ней на чай. Она была доктором наук, жила в институтском доме в пяти минутах ходьбы от нашего здания. Ди зачем-то спросила, можно ли взять и меня. Елена Степановна не возражала.
Я никогда не была в профессорском доме. Мы вошли в квартиру с высокими потолками и лепниной, как в здании института. Я сразу подумала, что, если бы такая квартира оказалась в распоряжении моей мамы, она превратила бы ее в рай земной. Что говорить, мама могла и шалаш превратить в рай. Такой у нее был талант.
У Елены Степановны такого таланта явно не наблюдалось. В большой квадратной гостиной стоял полумрак. Тонкий свет заходящего солнца высвечивал миллиарды пылинок, пепельницу с окурками и груды книг, беспорядочно лежащих на полках, на старинной тумбочке и прямо на полу возле стен, обшарпанный плюш дивана, засохшие крапинки кофе в чашке и на блюдце.
Елена Степановна извинилась за свое холостяцкое жилье и ушла на кухню готовить чай. Ди восхищенно рассматривала книги в потрепанных переплетах, потом нашла какую-то старинную карту. Ее угол с парусниками торчал из-за плюшевого дивана. Ди бережно развернула карту, сложенную в несколько раз и обесцветившуюся на сгибах, разложила на тонком коврике деревенской работы и улеглась рядом, задумчиво водя пальцем вдоль зелено-голубых маршрутов. В такой позе Елена Степановна и застала Ди, когда на минуту вышла из кухни. Я, как всегда, смутилась за подружку, но профессорша, кажется, совершенно не удивилась поведению Ди. Она оказалась третьим человеком после моих мамы с папой, которого Ди не удивляла и не возмущала.
– Можно я вам помогу?
– Не знаю... удобно ли это.
– Конечно, с удовольствием!
Я отправилась следом за Еленой Степановной на кухню и была до глубины души поражена горой засохшей посуды в раковине, стопками запыленных книг и журналов на широком каменном подоконнике, грязной картошкой, валявшейся в сетке под столом. Мне нестерпимо захотелось, чтобы все здесь немедленно засверкало. Мама научила меня выполнять домашнюю работу быстро, рационально и качественно. Я умоляюще взглянула на профессоршу:
– Пожалуйста, оставьте это все мне. На полчаса... Поговорите с Ди без чая. Я приготовлю сама... пожалуйста.
Елена Степановна и не пыталась спорить, открыла дверцу голубого шкафа – там были тряпки и ведро.
Когда через полчаса я вернулась в гостиную, солнце почти зашло. В комнате было темно, ни профессорша, ни Ди и не подумали зажечь свет. Ди по-прежнему лежала на коврике возле карты – единственное место, на которое падал последний солнечный луч. Елена Степановна и Ди спорили о цивилизации древних римлян, об эллинизме. Оказалось, что на карте были изображены маршруты их морских странствий. Позолоченные солнцем пылинки высвечивали слово «Рим», а я и не заметила его сразу. Мне очень хотелось лечь на живот рядом с Ди и слушать их невероятно увлекательную беседу, но для Ди это было естественно, а для меня – обезьянничество чистой воды. Поставила поднос с чашками на низкий журнальный столик, попросила разрешения включить свет. Я не выносила полумрак, как вообще все неясное, неотчетливое.
– Да, конечно, мы просто заговорились, не заметили.
Свет люстры сделал комнату гораздо уютнее, но мгновенно погасил дискуссию о древних римлянах. Елена Степановна закурила. Пошла на кухню за печеньем, а когда вернулась с пачкой галет, глаза ее сверкали восхищением и удивлением.
– Эмма! Всего за полчаса! Оказывается, у меня такая уютная, красивая кухня. Спасибо. Просто не знаю, как вас благодарить.
– Здесь и гостиная очень красивая. Хотите, я приду завтра?
– Ты что, рабыня? Мы же не в Древнем Риме... – пробурчала Ди.
– При чем тут Рим? Я сделаю то, что мне хочется сделать.
– Сделайте, детка. На следующей неделе ко мне прилетает мама из Ленинграда. Она просто не поверит своим глазам и будет очень-очень рада за меня. А знаете что?.. Я подарю вам старинную шкатулку!
– Нет, Елена Степановна, не надо. Я просто хочу убрать эту комнату... И ваша мама увидит ее чистой и уютной.
– Я подарю, не спорьте, мне только нужно найти ее, вспомнить, где она лежит. Я точно привезла ее с собой. А теперь поговорим о вашей курсовой, Ди.
Только Елена Степановна звала ее Ди. Все остальные преподаватели – Дианой, хотя она настаивала на Ди.
– Есть учебная программа филологического факультета педагогического института, разработанная и утвержденная Министерством просвещения. Ее нужно выполнять. Дорогая Ди, там нет и не может быть темы о русских царях.