Черное озеро (СИ) - Разумовская К.. Страница 22

Дружинник запирает замок и бросает связку ключей молодому солдату. Тот ещё носит черную повязку на плече в знак траура по брату. Зилим, кажется, так звали его двойняшку, сопровождавшего конвой из Лощины. Четверо из семи дружинников уходят. У одного из них в руках обломанная палка в сажень длинной.

Дружинников перестали снабжать ружьями?

Правая рука Фиагдона усмехается, закуривая. Дым из трубки едкий, такой, что аж глаза слезятся.

– Сколько у тебя было мужчин, блудница?

Нева издает писк, едва ли громче мышиного. Никто не обращает на неё внимания.

Сбежавшие дочери князей – редкое явление, а вот куртизанки, покинувшие свои постоялые дворы – сплошь и рядом. Этот же вопрос задали Неве много лет назад, когда нас задержали в порту. Нам не хватило меньше четвери дня, чтобы исчезнуть навсегда. Судно задержали и нас отловили раньше, чем мы успели затеряться среди волн.

Девчонка деловито поправляет копну волос, и протягивает слова с приторной сладостью в голосе. От чего-то её тон напоминает мне манеру речи Селенги Разумовской, матери моего лучшего друга. Она всегда говорила так, что до конца не было ясно злится ли в тайне или говорит искренне.

– Боишься – достаточно, чтобы сходу понять, что твой огрызок ни на что не годен?

Тишина, нарушаемая лишь писком крыс и шарканьем ботинок Хастаха. Для одного из стрелков он слишком громко ходит. Катунь хихикает. Я не вижу его из-за решеток.

– Если ты на ней не женишься, это сделаю я!

Дружинник, явно не оценив отвратительного юмора, разворачивается на пятках и бросает через спину:

– Я хочу допросить ее. Сам.

Солдат мерзко чмокает губами. Девушка отпрыгивает от прутьев, словно те всполохнули. Амур выходит вперед, заслоняя собой маленькую хамку. Свет от факелов отбрасывает тени, делающие обезображенное лицо более резким и угловатым.

– Тронь её и пойдёшь вслед за Виндеем.

Вспоминаю Виндея Волгана Воронцова – златовласого мальчишку, едва ли старше Амура, что должен был засиять новой звездой на троне Райрисы. Он не был плохим человеком, как его отец. Но иногда нам всем приходится очень дорого платить за чужие грехи.

Как бы прискорбно это не было, но я знаю, что Нева расплачивается за мои.

Княжна проводит пальцами по короткостриженым волосам, тяжело вздыхая. На ее лице проглядывает улыбка, которую она старательно пытается скрыть. Сердце бешено колотится в груди.

Как давно её улыбка предназначалась мне?

Прошла целая вечность с того дня, когда мы были счастливы. Тогда, на причале, казалось, это был худший день. Было жарко и раскаленный ветер трепал её белые, как снег волосы, донося с собой запах гниющей рыбы и водорослей. Моряки ругались на причале, разгружая ящики с тканями и пряностями откуда-то с иноземья. Хотелось пить, но пресная вода вблизи моря стоила на вес золота и приходилось довольствоваться мелкими дикими яблоками. Такими кислыми, что язык сворачивался в трубочку. Ленты из кос княжны хлестали меня по лицу и всё, о чем я думал – когда этот кошмар кончится?

Идиот. Весь ужас терпеливо ждал нас впереди.

– Придержи свой поганый язык, когда говоришь о покойном царевиче.

Оставшиеся дружинники уходят, оставляя нас в кромешной темноте. Прислушиваюсь. Удаляющиеся шаги, скребущие остатки Тарка крысы, вода, звонко капающая через четыре клетки от нас.

– Я приду за ней через час. Бледную тоже выведи. Пусть покажет ей пару уроков хороших манер.

Беру Неву под руку и отвожу в самый темный угол камеры.

– Жди здесь.

Княжна коротко кивает, усаживаясь на вытертый кусок шкуры, служивший моей постелью. Выуживаю из расщелины между камнями небольшой заточенный кусок железа.

– Хорошо, я воровка, не проститутка! – кричит ему в след девушка, выглядывая из-за широкой спины Разумовского. Было поздно. Солдаты уже скрылись из поля зрения.

– Ты притягиваешь лишние проблемы. – рычит Амур. Выхожу из тени и прижимаюсь щекой к ржавым прутам калитки. Посреди неё прикован герб – ревущий медведь. Правда, от влаги морда облезла и там, где должна быть витиеватая шерсть и раскрытая пасть теперь лишь шершавое пятно. Запихиваю железный прут между дверью и решетчатой стеной и пытаюсь хоть немного её отогнуть. Бесполезно. Шум отвлекает меня от бесполезного занятия.

– Просто я слишком хороша для любого мира.

– Не льсти себе.

Девушка встаёт на носочки и вытягивает тонкие руки за пределы клетки. Она ощупывает замок и бледные детские ручонки исчезают в темноте за решеткой.

– Ну да, ведь я низкопробная шлюха.

– Низкосортная. – поправляет её Амур. Щелчок. Дверь со скрипом открывается, и темноволосая выходит в коридор.

– Бери замок. – командует девочка. Пауза и вздох. Шаги. – Тяжелый какой. Им можно голову размозжить.

– Если не заткнешься, то я займусь этим. – недовольно отвечает Хастах.

В пару мгновений незнакомка уже оказывается у двери нашей клетки и вцепилась в замок. За годы привыкший к темноте, едва различаю крохотный силуэт перед собой. Я ошеломлено наблюдаю за тем, как она ловко ворочает в скважине чем-то вроде гвоздя.

– Кто ты такая, черт возьми? – шепчу, подзывая рукой княжну. Нева встает позади, тяжело дыша. Тёплый воздух ласково гладит плечо, заставляя тело покрыться мурашками.

– Ты поверишь, если скажу, что неделю назад грабила склад в на окраине Москвы, а теперь осуществляю побег из колхозной кутузки?

– Ты сумасшедшая…

– Возможно, – Амур возникает за ее спиной и помогает впихнуть железку в замок. – но это самая дееспособная сумасшедшая из всех имевшихся.

Уже знакомый щелчок. Подаю руку Неве, и мы выходим из камеры. Ее ладонь крепко ухватилась за мое предплечье.

Я представлял этот момент сотню раз, но никогда не думал, что это произойдёт именно так.

– Пошевеливайтесь. У нас мало времени.

Амур вытаскивает из-под жилетки нож с тонким лезвием. Сопровождаю княжну, держа обломок железа наготове. Спереди крадутся Амур и Катунь, Хастах и девочка плетутся позади. Нева, скрипя зубами, двигается так быстро, как только может. Без нормальный еды мы сильно ослабли, но это не должно нам помешать. Я едва различаю хрупкий силуэт княжны. Она зло шипит, когда крупные камни попадаются ей под ноги. Я подхватываю ее под локоть.

Каждая секунда промедлений может стоить нам жизни – эти слова принадлежат Амуру. Он сказал их в далеком прошлом, когда мы вместе грабили телеги с налоговыми сборами, что должны были прибыть в столицу. Быть приближенным к царю не значило, что Разумовского подпускали к казне, святыням или Совету. Никто не позволял ему вникать во внутреннюю политику или развлекать княжеских вдов, когда их супружеское ещё не успело остыть. Но Волган сам во всём виноват. Амур веселил его бесконечными историями. В них он был то отважным героем, то величайшим злодеем, но объединяло все эти приключения одно – он никогда не выставлял себя лучше или умнее Волгана Воронцова. Каждое невероятное действо он сопровождал дежурными фразами: вы бы сделали также, я сделал это, думая, как поступил бы самый мудрый из всех правителей, ориентируясь на ваш ум и сноровку я предпринял…

Этих рассказов не хватило бы и на три жизни, но царю было всё равно. Амур тешил его эго, пока подглядывал в документы, отслеживал караулы, узнавал всё обо всех. Зерном правды в бескрайнем океане лжи были три вещи: он действительно умён, он величайший злодей и у него попросту нет совести. И во всём этом он был лучше Волгана. Я чертовски скучаю по тем временам.

Коридор петляет. Клятва верности княжне не даёт мне упасть.

Из-за угла показывается пара алых плащей, держащих фонари в руках. Амур дергается вперед, загораживая нас собой. Ни с чем не спутаю звучание рвущейся под заточенным лезвием плоти. Кто-то узнаёт мелодии композиторов по первым нотам, что-то по мазкам определяет художников, а на мою долю выпал талант различать звуки смерти. Хрипы, когда глотка наполняется вязкой кровью, стук рук и ступней об пол, во время предсмертной агонии.