Черное озеро (СИ) - Разумовская К.. Страница 35

Клянусь, будь я медведем, то сам бы наложил на себя руки, если б только встретил Распутина. Он настолько грустный, что мне даже неловко находиться рядом.

За спиной Малена болтаются две кроличьи тушки, окропляя кровью ткань плаща. Ветки рябины бьют меня по щекам, пока названный брат спокойно проходит под ними.

Надо бы поговорить с ним, но только о чем?

«Привет, давний друг, как там в темнице? Реально темно?»

Нет, отвратительно. Он и раньше не особенно понимал шуток. Хотя кто вообще когда-либо понимал мой юмор? Хорошо хоть Амур привел к нам Несси. Она – странная, но смешная.

«Ты притащил с собой не ту княжну. Почему не захватил еще одну для меня?»

Мален провел пару лет в заключении наедине с шикарной, пускай и изрядно молоденькой, девицей. Между ними что-нибудь было? Если «да», то каким образом? Если же «нет», то вопрос остается тем же.

«Ты судил меня за блуд и разврат, скажи, а комната аршин на аршин изменила твое мнение о близких знакомствах?»

Наверное, то же не то. Оставлю на заметку.

«О, друг, как ты? Я скучал.»

Хуже всего предыдущего.

Мален заговаривает первым, избавив меня от тяжкого бремени раздумий. Мыслить сложнее, чем вздергивать людей над пропастью.

– Что ты думаешь насчет того, что Амур назвал воровку одной из нас?

Друг спотыкается о сухую корягу. Говорить и идти единовременно свыше его умений. Удерживаю его за шиворот от падения.

Неуклюжий и унылый. Как моя покойная бабка. Правда, толку от нее было в разы больше. Она хотя бы дичь не распугивала.

– Не знаю. Она милая и странная. В духе Амура. – честно отвечаю я.

Идэр тоже странная, но не милая. Она всегда и во всем пытается угодить, что, несомненно, делает её идеальной женщиной. Для всех, кроме Амура. Он любит всех строить и подминать под себя, а как говорила Селенга Разумовская – если у мужчины невыносимый характер, то его дама должна быть в сто крат крепче (думаю, это был синоним к отвратительному нраву), ведь за бронёй несносности всегда кроется обиженный мальчишка, которому нужна рука, указывающая верный путь, или способная дать затрещину.

Думаю, Несси могла бы влепить ему вправляющую разум оплеуху, если бы дотянулась.

– Ты же не имеешь ввиду…– голос Распутина звучит сокрушенно. Он, петляет передо мной, как будто налакался горючки с утра пораньше. Заключение изрядно потрепало его. Поправляю арбалет, сползший с плеча.

– Именно.

– Нет. Быть такого не может.

– Я бы тоже запал на нее.

Это правда. Девчонка, хоть и странная, но все же хороша собой. Жаль, что ростом чуть выше пояса.

– Ты пригласишь её прогуляться?

Наивный вопрос, который задают друг другу мальчишки, в жизни не видавшие голых тётенек. Может Распутин предложит ещё и в чехарду сыграть? Общение с юной Романовой так на него повлияло? Он же ведет себя как рохля!

– О, – глухо отзываюсь я, совсем растерявшись. – посягать на собственность Разумовского – это самоубийство. Причем, с особым цинизмом.

– Женщина – не вещь. – раздраженно бурчит себе под нос Мален. Мы выбрались на небольшую поляну, окруженную припорошенными снегом елями. Тут и там проглядывают густые заросли можжевельника, почти угольно-черные, разросшиеся сплошным полотном. Там кто-то есть. Снимаю с плеча арбалет и вкладываю стрелу.

Лиса? Всегда хотел себе шикарный рыжий воротник. Перехожу на шепот, дабы не спугнуть дичь:

– В твоем понимании, может, и нет, но Амур видит мир лишь в побрякушках, которые у него есть, которые он хочет, и тех вещицах, которыми он наигрался.

Мыслями возвращаюсь к тому знаменательному дню, когда пара Амур-Идэр распалась. Сначала было забавно. Недели напролет Амур лежал не поднимаясь, и говорил лишь для того, чтобы послать не менее страдающую Идэр куда-нибудь подальше. Она без устали ползала перед его постелью, заунывно рыдая и вымаливая прощение.

Целюсь. Мален не сразу замечает, что я остановился. Он пересекает две трети поляны, разглагольствуя сам с собой. Куда подевалась его дотошная осторожность?

– Он бы не стал брать ее к нам, чтобы угодить своим низменным желаниям. – К концу предложения уверенность в тоне Распутина сменяется на злобное ворчание. Друг замирает в паре аршин от близлежащего куста можжевельника. Нечто большое с обратной стороны дергает ветви, усыпанные мелкими иголками, да так, что качается вся громоздкая живая изгородь. Стреляю, но животное по ту сторону лишь активнее трепыхается. Мален снимает свой арбалет. Стрелы высыпаются из его колчана на снег и, пока Распутин их торопливо собирает, я стреляю ещё раз. Стрела со свистом прорезает морозный воздух, исчезая в кустарнике. Бегу к можжевельнику. Огибаю Распутина и перескакиваю через разбросанные стелы. Трофеем оказывается крупная лосина туша.

Прощай, воротник! Здравствуй, шуба!

Смеюсь. Вот это удача! В шее животного торчит одна-единственная стрела с облупившимися перьями. Вторая, вероятно, всё ещё где-то в кустах.

Ах, какое расточительство!

Мален подбегает слева и, увидев мертвого зверя, плюхается на зад, заливаясь довольным хохотом. В его глазах пляшет давно знакомый огонь. Огонь, расцветающий пятном крови на снегу.

Может мы все-таки спасли его душу до того, как она рассыпался на кусочки?

Мы разделали лосиную тушу. Я отделил шкуру от плоти и свернул ее, запихнув в большой полотняный мешок. Тот вскоре покрылся багряными разводами, задубевшими на холоде. Мален расфасовал куски мяса по сумкам. Замерзшие кроличьи тушки друг подвесил за лапы и перекинул через плечо. Неспеша шагая к дому, Распутин не замолкал ни на секунду. Я все слушал и никак не мог отвлечься от одной навязчивой мысли.

Что если Амур прав и люди действительно меняются бесповоротно?

Ранее Распутин был бесшабашным и неудержимым энтузиастом, рвущимся в бой впереди планеты всей. Мы убивали и грабили, скитались в поисках того самого «позарез необходимого нечто». После заключения от него будто бы осталась только оболочка, наделенная лишь тенью тех качеств, которые мы все так в нём любили. Неужели нежные чувства настолько меняют человеческую натуру?

– Нам нужно будет отловить еще пару зайцев и продать их на рынке, чтобы пополнить запасы хлеба и сыра.

Не унимается друг, шагая по едва оттаявшей пожухлой траве. Самые крупные мешки с мясом и шкурой достались мне, из-за чего поясница заныла под конец нашего пути, когда мы вошли в деревню. Пустую и богом забытую. Нежданные холода остудили пыл местных, и торговая площадь опустела.

– Я не отдам шкуру. – пыхчу я, подходя к заднему двору. В окнах мерцает тусклый золотистый свет. Распутин продолжил гундеть, но все мои мысли уже заняты желанием напиться и убиться от его занудства.

Скучные люди, особенно, если они твои друзья, выматывают посильнее драк и охоты, ибо прикончить их нельзя, а бить – это дурной тон.

Благо, девчонки, выскочившие во двор, решили взять инициативу по рукоприкладству на себя.

Глава 12. Все ваши монстры – это вы сами. Амур.

Стаскиваю липкую одежду в предбаннике и бросаю на лавке. Толкаю размокшую дверь и шагаю в темноту. В горячем влажном воздухе витает запах дубовых веников вперемешку с дымом и мылом. Источником слабого света служат открытая печь и пара масляных ламп. Глаза с трудом привыкают к полумраку. Лучи света неравномерно пронизывают облака густого, клубящегося пара. На низкой лавке меж тазов, доверху наполненных водой, сидит Мален. Его кожа раскраснелась от жары, к плечу прилип дубовый лист. Он наполовину прикрыл клеймо с номером, оставленное в темнице. Обливаюсь холодной водой из бочки.

– Мы так и не поговорили нормально. Без рукоприкладства. – отмечает Распутин не шевелясь. Разбавляю ледяную воду кипятком из железного бака. Обливаюсь водой и прикрываю глаза. Деревянный черпак теплый и сухой.Мышцы под изуродованной кожей расслабляются, уступая место долгожданному умиротворению.

– Я искал тебя. – вода стекает по лицу и попадает в рот. Нахожу мыло на лавке и растираю его в мозолистых ладонях.