Отдельный 31-й пехотный (СИ) - Хонихоев Виталий. Страница 24

— Это — Лунг. — ставит меня в известность Мещерская и садится на импровизированный табурет, а если попросту — срезанный кругляк, словно пень торчащий из земляного пола. Партизаны Лунга не обладали достаточным количеством мебели и использовали обрезки деревьев в качестве таковой. Поменьше в диаметре и пониже — табуреты. Потолще и повыше — стол. На одном таком, у изголовья постели стоял неказистый металлический чайник, жестяная кружка, раскрытый портсигар, в котором вместо сигарет лежала кучка небольших шариков коричневого цвета. Но мой взгляд притягивает вовсе не скромное убранство землянки, я смотрю в бледное лицо девушки, которая лежит под лоскутным одеялом.

Какая-то неправильность есть в этой бледной, едва ли не прозрачной коже, через которую просвечивают синие венки на лбу и щеках. Словно бы и не человек, а кадавр из анатомической галереи, там, где выставлены люди с начисто содранной кожей… словно бы вместо кожи на нее натянули полупрозрачный силикон… и так оставили.

— Спасибо что ставишь меня в известность. — говорю я, делая шаг назад и присаживаясь на такой же импровизированный табурет из обрезка сосны. Поверх «табурета» лежит обрывок брезентовой ткани, чтобы смола не пачкала одежду, вот на него я и сажусь.

— Но это ни черта не объясняет твое поведение, Маш. Ты о чем думала вообще? Вот посреди ночи в одних подштанниках выскочила из поезда и рванула куда-то с хунхузами? Это как понимать? — предъявляю я претензии полковнику Мещерской. В самом деле

— Не в подштанниках!

— Ах, да, ты же вовсе без белья рванула…

— Уваров! Я оделась как положено и записку тебе оставила! И даже где искать потом, если что написала! Ты же спишь как паровоз, хрен тебя добудишься, а я и так опаздывала!

— Какая к черту записка! Куда ты ее положила? Ничего не видел…

— Да я тебе в карман шинели положила! — уточняет полковник и я вспоминаю, что едва проснувшись и обнаружив пропажу Мещерской — я выскочил из вагона в исподнем, оставив одежду в купе. Это же потом меня Пахом одел из своих запасов, а там и вовсе не было времени свою шинельку забирать… это получается, что где-то там в купе вагона, а скорее всего — на руках у Пахома (человек он хозяйственный и шинель форменную не бросит, имущество как-никак) — есть записка в кармане шинели, в которой убористым почерком Мещерской написано, чтобы я не волновался и что она отлучиться решила, чтобы что? Лунга лечить? Хунхузов по щечкам гладить?

— Ладно, я записки не видел. Что вообще тут происходит? — не сдаюсь я. Меня эта ситуация раздражает. Я тут ищу ее и барышню Лан, понапридумывал себе черт-те что, девушки тут пропадают, кожу с них снимают и все такое, а она из лесу выходит и трубку курит свою. Словно на пикник выбралась. Чистенькая, опрятная, стрелки на форменных брюках, солнышко играет на начищенных сапогах, хунхузы ей трубку прикуривают и с поклоном подают. Что тут происходит?

— Знаешь ли ты, гвардии лейтенант Уваров, какой орган у человека самый большой? Не задумывался? Нет? — Мещерская встает со своего импровизированного табурета и делает шаг вперед. Кладет руку на лоб бледной девушки под лоскутным одеялом.

— Самый большой орган человеческого тела это кожа. Она занимает почти пять процентов от общей массы. И жить без кожи не может никто. Однако же люди, которых освежевали заживо, и которые при этом не умерли от болевого шока — могут жить еще достаточно долго… если конечно это можно назвать жизнью. А маги… маги более выносливы чем простые люди, они быстрее регенерируют пораженные ткани… — говорит она и убирает руку со лба девушки. Девушка вздыхает, по ее бледному лицу скатываются капли пота.

— У меня не было времени — говорит Мещерская и достает белый платок. Вытирает пот с лица девушки, кладет платок рядом с жестяной кружкой.

— И у тем более я не могла действовать открыто. А ты сюда СИБ притащил. Теперь ее точно прикопать придется — вздыхает она: — когда Свежеватель наносит свой удар — у тебя несколько дней. Именно столько может прожить человек со снятой кожей. Конечно, если сразу поместить его в ванную с освященным елеем, то это продлит агонию… но не более. Свежеватель попросту снимает все кожные покровы с человека за долю секунды. Раз и все. Только что стоял человек, и тут же — рядом с ним на земле его кожа, моргнуть не успеешь. Раньше я считала это просто местной страшилкой, я совершенно точно знала, что хунхузы не снимают кожу с людей. Она… Лунг — она никогда бы не стала так делать. Она бывала всякой, порой раздражала меня сверх всякой меры, своевольная и взбалмошная, но… жестокой она никогда не была.

— Вот как. — все еще ничего не понимаю, но кое-что начинает просветляться в моей голове. Мещерская — знает лично эту бледную девушку, которую она и называет Лунгом. Значит иллюзионист на поляне, которому я что-то сломал — не настоящий Лунг. Именно иллюзией был и дракон во время нападения на поезд — прикрывал отход группы.

Более того. Мария Сергеевна знает Лунга давно, это старое знакомство… или не знакомство? Между ними есть связь и эта связь не такая как между Волчицей Шаоци и Тигрицей Страны Голода, нет. Там это конкуренция, соперничество, признание достойного соперника, при том, что они и в глаза то друг друга раньше не видели, а тут… друзья детства? Родные люди? Члены одной тайной организации, вроде масонской ложи? Кооператив мистического знания кармических связей Вселенной? Или же они в другой жизни друг друга знали? Вот что общего может быть между предводителем разбойников-хунхузов неким Лунгом, похищающем девушек вдоль КВЖД и гвардии полковником Мещерской?

— Я и сама не знала — говорит Мария Сергеевна, поправляя лоскутное одеяло на лежащей девушке: — она видать довольно давно сбежала из монастыря и меня разыскивала. Хотела скрыться, затеряться среди людей, да разве ж в нашей тмутаракани скроешься? Поселилась у знакомых, временно. Думала ко мне, в Н-ск перебраться, но… — она вздыхает: — темны воды в облацех. Не знаю, что у нее тут с местными властями вышло и как она из беглянки в Лунга превратилась и почему отряд у нее сплошь женский… не знаю пока. Да только ночью поезд остановился, а ее девушки прошли вдоль вагонов и одна из них меня нашла. И… передала весточку от родной сестренки. Извини, Володя, что я так… но у меня и правда времени не было, человек после свежевания очень сильно мучается и живет не так уж и долго. А у меня откаты после наших… развлечений. Если бы Валюша умерла окончательной смертью из-за того, что я себе позволила кувыркаться в постели с тобой… я бы этого себе не простила. — полковник Мещерская опускает руки на колени и сидит так, сгорбившись и как-то сразу став меньше. Сейчас она ни капельки не похожа на грозную Тигрицу из Страны Голода, которой чжуры пугают своих детишек, не похожа на гвардии полковника, которая одним своим видом заставляла гусар генерала Троицкого — подтягиваться и срочно проверять все ли пуговицы на месте и поправлять кивера с затылка в уставное положение — два пальца от козырька и до брови.

Сейчас она была просто женщиной, которая наделала глупостей. Но ни капли не сожалеет об этом, потому что ей нужно было помочь Валюше. Кто такая Валюша? Сестренка. Так… я помню, что она говорила как-то о том, что ее мать и сестра в монастырь ушли из-за конфликта с каким-то могущественным родом и якобы заговора против Императора. Как ее сестренка оказалась тут? Сбежала, ясное дело, чего молодой девчонке в монастыре делать. Если она простая девчонка, и то трудновато удержать такую целеустремлённую особу, а уж если магией владеет… все-таки монастырь, а не тюрьма общего режима.

— Такие дела, Володя — говорит она и ее слова скатываются вниз тяжелыми глыбами, как камни вдоль горного ущелья: — такие дела. Я… пойму, если ты решишь развестись со мною и оставить без защиты пайцзы принца Чжи… но мы оба знаем, что ты так не поступишь. Ты слишком добрый. Всегда был и остался таким, даже когда память потерял. Видимо потому я и поступила так… импульсивно. Потому что знала, что ты меня простишь. А когда доберешься до