Стылая Топь. Эспеджо (СИ) - Шервинская Александра Юрьевна "Алекс". Страница 12

Внезапно в тумане послышался звук, которого здесь не должно было быть: где-то рядом раздавался нежный серебряный звон. Такие звуки мог издавать маленький хрустальный колокольчик. Я видел однажды такой у наставницы, обучавшей меня грамоте. Она тогда вынула его из застеклённого шкафчика и дала мне подержать, и колокольчик нежно пел, когда я аккуратно встряхивал его. Но здесь, в мёртвом городе, давно захваченном тварями Изнанки, этому звону просто неоткуда было взяться! Но он был и постепенно приближался…

Я отступил и замер, стараясь не то что не дышать, а даже не думать. Здесь нет Ловчего Косты, а есть только старое, покорёженное ветрами и туманами дерево. Оно не дышит, а лишь цепляется ветками за полуразвалившийся дом, поддерживая его и не давая обрушиться стенам. Пригасив мысли, чувства и эмоции, я тем не менее внимательно всматривался в туман и ждал. Вот чему я научился за времена ученичества и за последующие годы — это ждать. Эту непростую науку я освоил в совершенстве и мог, подобно тирру — обитателю степей на окраине Лутроса, — часами неподвижно ждать в засаде.

Сначала ничего не происходило, но мелодичный хрустальный звон нервировал, заставлял невероятным усилием воли успокаивать почему-то суматошно бьющееся сердце. Интуиция, которой я привык безоговорочно доверять и которая не раз и не два спасала мне жизнь, в голос орала о том, что этот нежный звук смертельно опасен. Точнее, не сам звук, а тот, кто его издаёт.

Странным также было то, что я, как ни старался, не мог вспомнить даже упоминаний о подобном существе. Ни в одной книге, ни в одном свитке я не встречал даже пары слов о чём-нибудь похожем. И в то же время я знал — ни в коем случае нельзя допустить, чтобы звенящее порождение тумана меня заметило.

Между тем звук постепенно стал стихать, но я не торопился выходить из своего состояния транса, и, как оказалось, был прав: через некоторое время хрустальные колокольчики снова едва заметно приблизились.

Туман, словно подчиняясь чьей-то воле, стал редеть, и сквозь него начали проступать контуры окружающих площадь домов, таких же разрушенных и ветхих, как всё в Стылой Топи. Но я смотрел не на дома и не на мост через канал, до которого, оказывается, мне оставалось пройти всего каких-то полсотни метров. Я смотрел на карусель…

Она медленно вращалась, и из белой пелены постепенно появлялись облупленные и давно потерявшие свою привлекательность игрушечные фигуры. Лошадка с полинявшей и почти полностью отклеившейся гривой, единорог с обломанным рогом и потускневшей золотой краской на копытах, тирр с серыми и белыми полосами, слившимися в неясные размытые пятна…

Игрушечные животные появлялись, выплывая из тумана и снова исчезая в нём, и серебряный звон снова постепенно приближался. Я, даже если бы захотел, не смог бы оторвать взгляда от этой жуткой в своей нереальности карусели. Я смотрел и ждал того, кто должен вот-вот появиться из тумана.

И он не заставил себя ждать… Верхом на когда-то белоснежном элефанте, бивни которого почти отвалились и держались на проржавевших кусках проволоки, он смотрел вперёд, слегка прищурившись и кривя губы в насмешливой улыбке. Пёстрый лоскутный костюм, состоящий из широких штанов и коротковатой рубахи, напоминал одежду бродячего циркача, но только на первый взгляд. Стоило присмотреться, и ты понимал, что куски ткани, которые пошли на рубаху и штаны, странного цвета. Жёлтый был не солнечного оттенка, а напоминал цветом кожу больного болотной лихорадкой, блёклую, болезненно-желтоватую. Красный играл всеми оттенками крови и сырого мяса: от алого до тёмно-багрового, почти чёрного. Синий совершенно не напоминал ясное небо, а был похож на кровоподтёки, синяки, разбросанные по всему телу. Но больше всего было зелёного, только не травяного или лиственного, а мутного, болотного, с тошнотворным бурым оттенком.

На голове у всадника была широкополая шляпа, сейчас небрежно сдвинутая на затылок. Поля её были украшены маленькими прозрачными колокольчиками, которые покачивались и нежно звенели.

Я стоял, вжавшись в стену и привычно ощущая исходящие от неё волны ледяного холода, и не мог отвести взгляда от удивительно красивого, но неуловимо изменчивого лица. Казалось, звонарь в лоскутной одежде сам никак не мог решить, как же он выглядит. Неизменными оставались только изогнутые в холодно-насмешливой улыбке идеально очерченные пухлые губы. Созданные неведомым скульптором для смеха и поцелуев, они вызывали с трудом контролируемое желание зажмуриться и никогда больше их не видеть. Если бы мне предложили выбор, я, скорее, согласился бы поцеловать смертельно ядовитую болотную гадюку, чем это существо. Остальные черты лица постоянно менялись: вот передо мной очаровательная девушка с точёным носиком и огромными фиалковыми глазами, а через секунду из-под широких полей шляпы с колокольчиками на туманным мир смотрит зрелый, умудрённый опытом воин с красивым мужественным лицом. Затем его большие карие глаза становятся уже, меняется форма носа — и на элефанте покачивается восточная красавица, грёза пустыни. Нежнейшая оливковая кожа, вытянутые к вискам миндалевидные глаза, лёгкий румянец. И так бесконечно…

— Я люблю красоту, — неожиданно проговорило существо в шляпе, и его голос менялся так же, как лицо, становясь то по-женски музыкальным, то по-мужски низким. Оно не поворачивалось, по-прежнему глядя куда-то вперёд, а не на меня. Но я был абсолютно уверен, что обращается оно ко мне, — а ещё мне нравятся загадки. Они позволяют хоть как-то развеять терзающую меня тысячелетнюю скуку. Живи, Ловчий Коста, я подожду, но не разочаруй меня. Я очень не люблю проигрывать… А тебе наверняка не хочется знать, что бывает, когда я расстраиваюсь!

Существо помолчало и, уже приближаясь к стене тумана, неожиданно повернулось.

— И передай тому смешному мальчику, что живёт в тебе, что меня не надо бояться, потому что я — это покой, тишина и отсутствие каких бы то ни было проблем. Он потом сам это поймёт, но ты передай… И, пожалуй, возьми это…Один — тебе, второй — ему.

Тут существо отцепило от своей шляпы два колокольчика и уронило их на землю.

— Моего прикосновения ты пока выдержать не сможешь, Мастер Ловчий, — нежный девичий смех неуловимо перешёл в хрипловатый мужской, и мне до ужаса захотелось зажмуриться и спрятаться куда угодно, лишь бы подальше отсюда, — но я дарю тебе право добровольной и лёгкой смерти. Когда поймёшь, что выхода нет и сил больше тоже нет, просто позвони в колокольчик, я появлюсь и помогу тебе уйти быстро и безболезненно.

Карусель, дрогнув, продолжила своё бесконечное кружение, и фигура в лоскутном костюме и нелепой широкополой шляпе медленно растворилась в тумане, унося с собой серебристый перезвон.

Резкая боль в груди заставила меня очнуться и понять, что всё то время, пока загадочное существо разговаривало со мной, я не дышал. Осторожно вдохнув и прогнав пляшущие в глазах разноцветные точки, я постарался успокоить бешено колотящееся сердце. Можно было сколько угодно закрывать глаза на очевидные вещи и прятать голову в песок — хотя в моём случае логичнее было бы сказать «в туман» — но приходилось признать одну простую вещь. Я только что разговаривал с самой Смертью. И, что самое удивительное, остался после этого жив. Рассказать кому — ни за что не поверят. Но дело было как раз в том, что мне абсолютно некому было рассказывать. Да если бы и было… не тот это случай, когда стоит молоть языком. Почему-то я был абсолютно уверен, что обладателю шляпы с колокольчиками не понравилась бы моя излишняя разговорчивость.

Тут я посмотрел себе под ноги и наклонился: на грязных, почти полностью ушедших в землю камнях сверкали два хрустальных колокольчика. Вытащив из сумки, висевшей на плече, касо — небольшой футляр для хранения редких и опасных предметов — я осторожно, надев перчатку, взял показавшиеся мне ледяными колокольчики. Даже сквозь достаточно плотную кожу я чувствовал исходящий от них нереальный, потусторонний холод. Положив их в касо, я плотно закрутил его и отправил на самое дно сумки.