Стылая Топь. Эспеджо (СИ) - Шервинская Александра Юрьевна "Алекс". Страница 16

— Ты же никогда не относилась к таким вещам всерьёз, — я не хотел верить, что мои друзья — уже не те, кем кажутся, хотя инстинкты Ловчего говорили, что так и есть. Не знаю, что ту произошло, но оно быстро и бесповоротно изменило их. И обратного пути просто нет: Изнанка никогда не отдаёт свою добычу.

Но, как известно, надежда умирает последней, поэтому я не мог ничего с собой поделать и пристально всматривался в лица ребят в надежде найти там доказательство того, что они избежали страшной судьбы. И Изнанка дразнила, подбрасывая сладкую иллюзию благополучия.

— Говорят, нужно прийти сюда в полнолуние, — говорил Матвей, и окружившие его ребята внимательно слушали, кивали и одобрительно переглядывались, — тогда можно загадать самое заветное желание, и оно непременно сбудется!

— А когда оно? Полнолуние? — заворожённо глядя на Матвея, спросила Ди.

— Так завтра, — с деланной небрежностью ответил тот, — но вы же во всё это не верите, а сила камня пробуждается только для того, кто искренне верит в неё.

— Ну, мы сомневались, было такое, — слегка смущённо отозвался Фишер, — но я вот прям чувствую, как от камня тянет чем-то таким, мощным, я бы даже сказал первобытным.

— Точно! — с не характерным для него энтузиазмом поддержал Фишера Антон. — Я тоже что-то такое ощущаю. Эх, не зря я столько про это «место силы» читал.

— Костик, а ты чувствуешь? — повернулась ко мне Диана.

— Да, очень интересно, — на губах Киры появилась насмешливая улыбка, — что же ты чувствуешь…. Костик?

Я сделал вид, что не заметил этой паузы перед именем, и спокойно ответил:

— Наверное, я толстокожий, но вот совершенно ничего не ощущаю, никакой силы.

— А можно будет завтра сюда прийти? — спросила Диана, и Матвей довольно усмехнулся.

— Конечно, можно, отчего ж нельзя? Болото всё равно пока стоит, за завтра точно не исчезнет, так что можно и прийти. Ну а сегодня, гляди-ка, поздно, уже и ложиться пора. Это вы городские, а мы в деревне встаём рано, с рассветом.

Ребята согласно загомонили и потянулись за повернувшим на тропу Матвеем. Я высмотрел среди их Катрин и попытался встретиться с ней взглядом, но она упорно смотрела в другую сторону. Для меня же было принципиально понимать, могу ли я по-прежнему доверять ей.

Для ночёвки нам предложили тот же дом, в котором мы обедали, и для желающих — сеновал, который сразу застолбил Фишер. Он долго что-то шептал на ухо безмятежно улыбающейся Кире, потом она рассмеялась и снисходительно потрепала его по голове.

— Если ты тащишь Киру на сеновал с романтическими планами, то хорошенько подумай, — хохотнул Матвей, — это только в книжках сеновал — прекрасное место для любви. На самом же деле сено колючее, в нём насекомые, а про то, из каких мест потом придётся извлекать сухие травинки, я промолчу, так как с нами девушки.

Я смотрел на беззаботных друзей и старательно гнал от себя мысли о том, что на самом деле всё совсем не так хорошо, как может показаться. В воздухе словно витала тревога, недосказанность и опасность. Да, острый запах смертельной опасности преследовал нас всюду. Но только, судя по всему, никто кроме меня его не ощущал.

— А в другом доме можно на ночь остаться? — спросил я Матвея и объяснил. — Храплю я сильно, никому спать не дам.

— Домов пустых половина деревни, — равнодушно пожал плечами он и махнул рукой в сторону ближайшего дома, — хоть в том ночуй, хоть в этом, без разницы.

— Спасибо, — искренне поблагодарил я, так как на эту ночь у меня были большие планы, для выполнения которых свидетели мне были совершенно не нужны. — Тогда, с твоего позволения, я переночую вот в этом доме.

Я показал на невысокую избушку с одним окном и невысоким полуразвалившимся крылечком. Основным аргументом в пользу такого выбора стало то, что она стояла на небольшом холме и сразу за ней высился частокол. Вроде как и в деревне, но в то же время слегка на отшибе.

— Не боишься спать один? — негромко спросила Кира, глядя на меня. — Мало ли что может случиться…

— Не боюсь, — не отводя взгляда, спокойно ответил я, — если ты не заметила, я уже достаточно взрослый мальчик, чтобы не бояться темноты и страшных сказок.

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга, и Кира первой отвела взгляд. Я не обманывал себя: она сделала это не потому что признала своё поражение или уступила. Просто, видимо, решила, что момент истины ещё не настал, да и привлекать лишнее внимание к нашему негласному противостоянию было ни к чему.

Изба, которую я выбрал для ночёвки, ничем не отличалась от миллионов таких же деревенских домов, разбросанных по нашей необъятной стране. Тёмные сени, заставленные старыми, давно никому не нужными вещами, просторная комната с полуразвалившейся печкой, вторая комната, уже поменьше. Я огляделся и с удивлением понял, что избушка в общем-то не такая развалюха, какой казалась на первый взгляд. Полы, хоть и облупились давным-давно, не скрипели, окно открывалось и закрывалось, а на двери с внутренней стороны красовался достаточно мощный засов.

Выбрав место, куда можно кинуть спальник, я, не включая лампу, подошёл к окну и всмотрелся в темноту ночи. Стылая Топь снова утонула во мраке, и лишь в доме, где остановились остальные, в окнах горел свет. Через какое-то время и он погас, и наступила полная темнота, изредка разбавляемая желтоватым лунным светом.

Я поднял голову и всмотрелся в ровный круг ночного светила: почему-то сегодня лунный свет казался мне странно болезненным, тревожным. Удивительное дело, ведь я никогда не страдал никакой формой зависимости от лунного цикла и, честно говоря, считал все эти разговоры чушью несусветной. А сегодня такое вот странное восприятие…

Задёрнув старые, местами порванные занавески, я подошёл к широкой лавке, придвинутой к стене. На ней лежал явно знавший лучшие времена матрас, но я решил, что даже если в нём и была какая-то живность, она давным-давно сбежала из этого заброшенного жилища. Перевернул тюфяк, встряхнул его и, убедившись, что лавка достаточно прочная и я не проснусь на полу, развернул спальник.

Несмотря на насыщенный событиями день и на то, что я жил одновременно в двух мирах, как бы странно это ни звучало, спать не хотелось совершенно. Я удобно устроился на лавке, оперся спиной на деревянную стену и, подложив под спину свёрнутую куртку, расслабился. Инстинкт Ловчего, который заявлял о себе всё чаще, говорил, что спать мне и не придётся. Я не знал, чего именно жду, поэтому постарался расслабиться и хоть немного отдохнуть.

Шаги прозвучали достаточно неожиданно, хотя, по идее, я должен был быть готов к чему-то такому, ведь не зря с каждой минутой, проведённой в темной избушке, тревога и ощущение грядущих неприятностей становились всё отчётливее. Они были осторожными, но уверенными, словно идущий не сомневался в своём праве здесь находиться, но просто не хотел беспокоить окружающих.

Я сбросил незаметно подкравшуюся дрёму и превратился в слух. Кому могло понадобиться приходить ко мне ночью? Вряд ли это кто-то из ребят: они просто окликнули бы меня с улицы. Матвей? Не исключено, но он, скорее всего, тоже не стал бы таиться, хотя не поручусь стопроцентно. Мутный он…

Тем временем шаги прозвучали прямо под окном, и мне показалось, что я слышу глубокое мощное дыхание. Мелькнула мысль подойти и посмотреть, но я вовремя загнал её подальше, получив одобрение Косты: никогда не стоит лезть вперёд, если не знаешь, с чем предстоит столкнуться.

Незваный визитёр постоял под окном, не таясь, но и не спеша заявлять о своём присутствии. Он словно прислушивался к чему-то или ждал некого сигнала. Но вокруг царила абсолютная тишина, и Коста внутри меня встревожился. Я прислушался к его чувствам, мыслям, ощущениям и не смог не согласиться: тишина тишине рознь. Звуки должны были быть. Хоть какие-то, неизбежные в любой деревне, даже заброшенной. Но их не было: не пищали мыши, не шуршали в кустах ежи, не скрипели ставни, не шелестела листва… Я вспомнил, что точно такая же тишина была в той, «другой» Стылой Топи, и уступил место Ловчему.