Пробуждение сердца - Брэнтли Пейдж. Страница 26

– О Господи! – пробормотал Хью.

У него было такое ощущение, что голова живет отдельно от тела, словно он выпил бочку сладкой медовой браги. А может, и чего покрепче, потому что, когда он попытался остановить взгляд на еще мерцавшем камине, он увидел не один камин, а три. Он тяжело повалился навзничь и сомкнул веки в надежде, что окружающее перестанет плыть и дрожать перед глазами, и пытаясь понять, чем вызвано такое его состояние.

Он выпил за столом всего одну кружку эля; приписать это вчерашнему возлиянию тоже было нельзя. И тут Хью вспомнил вкус тошнотворно-сладкой микстуры. Она называла ее отравой. Может, так оно и есть? Он вдруг покрылся холодным потом, рот наполнился слюной, желудок свела судорога. Хью поднялся и, пошатываясь, побрел по коридору, тонувшему в непроглядной темени, в уборную, расположенную рядом с гардеробной; там его долго рвало, пока не заболело все внутри.

На шум вышел из своего закутка Мартин и сонно спросил:

– Это вы, сэр? – Ему пришлось повторить вопрос дважды, прежде чем Хью ответил.

Затем выглянула Алиса. Она ничего не могла разобрать в темноте, кроме смутных фигур, слышала непонятные звуки и мужские голоса.

– Что-то с госпожой, ей стало хуже? – спросила она громким шепотом.

– Иди к себе, – послышался в ответ чей-то голос. Ей показалось, что это был Мартин. Она слышала, как еще полчаса они ходили и переговаривались, потом все опять затихло.

Утром, придя будить госпожу, Алиса увидела, что Хью уже на ногах и одет, а леди еще спит тяжелым сном. Хью стоял возле камина с тяжелой железной кочергой в руках и помешивал головешки, которые еще тлели. Она собралась было приготовить госпоже эликсир, но увидела, что ларчик с инкрустациями стоит открытый на сундуке. Резная коробочка из кости, в которой хранился темно-красный кристаллический порошок, исчезла.

Внезапная вспышка зеленоватого пламени озарила спальню. Алиса испуганно обернулась и посмотрела на камин. По комнате поплыл какой-то странный запах.

– Твоя госпожа выздоровела, – проговорил Хью, швыряя пустую коробочку в огонь. – Эликсир ей больше не понадобится.

Изумленная Алиса безмолвно смотрела на Хью, потом послушно кивнула. Когда он вышел, она разбудила Санчу и шепотом поведала о том, как господин сжег порошок в камине. Санча ничего не соображала спросонья и никак не могла взять в толк, о чем ей взволнованно твердит Алиса. Только позже, когда Алиса рассказала о ночной суматохе, она поняла, что случилось, и испытала чувство некоторого удовлетворения.

Дом еще был погружен во тьму, когда Санча с Алисой, готовые в дорогу, спустились по лестнице, освещая себе дорогу единственной свечой. В галерее, ведущей из прихожей, им попалось несколько слуг, двигавшихся словно лунатики. Огоньки свечей на стенах коридора трепетали в струе холодного воздуха, проникавшего через раскрытую дверь, в которую виден был двор и небо, где среди облаков еще мерцали звезды.

Сэр Уолтер вышел из своих покоев с таким же затуманенным, как у слуг, взором, чтобы проводить отъезжающих традиционным напутствием:

– Да хранят вас в пути Бог и все его святые.

Он и Хью стояли, разговаривая, в темном мощенном булыжником дворе, ожидая, когда запрягут лошадей.

Из предрассветной мглы возник мальчишка-слуга с фонарем в руке и повел Санчу и Алису вдоль выстроившихся повозок к коляске. Вокруг раздавались громкие голоса людей, звон упряжи и доспехов, ржание и стук копыт невидимых в темноте лошадей.

Наконец под скрип колес и лай собак повозки, сопровождаемые всадниками, выехали со двора. За стенами Оксфорда им открылся широкий горизонт с бледно-розовой полоской рассвета на востоке. Они все дальше продвигались на север. Наступил чудесный весенний день; солнце сверкало в лужах, теплое дыхание мая обвевало их ароматом луговых трав и цветов.

Хью ехал во главе каравана. Желудок у него еще побаливал, и к этому неприятному ощущению примешивалось запоздалое беспокойство и сомнение: прав ли он был, уничтожив порошок. Он опасался возможных последствий: не приведет ли отсутствие лекарства к обострению болезни юной жены или даже к ее смерти. Лекарь предупредил его как раз о возможности такого исхода. Но, как прекрасно знал Хью, лекари не всегда достаточно умны и даже честны. И конечно, приводил он себе в оправдание главный аргумент: если один-единственный глоток эликсира так подействовал на него, то какое же разрушительное воздействие на нежный организм девушки оказывал ежедневный его прием в куда больших количествах! Нет, он сделал то, что следовало сделать. По крайней мере, надо надеяться на это, поскольку уже все равно ничего нельзя исправить. Время от времени Хью придерживал коня, давая коляске догнать его, и испытующе поглядывал на жену, видневшуюся в окошке.

Санча была слишком занята своими мыслями, чтобы замечать необычайную внимательность супруга к ее персоне. Покачиваясь на мягком сиденье, она глядела в окошко на проплывающие мимо пейзажи, бесконечно разнообразные и постоянно меняющиеся. Места были красивые, и, любуясь ими, она вспоминала родной Жьен, дом, где прошло ее детство, свою няню Виолетту. Печально, но воспоминания о родителях не были окрашены такой же любовью. Они редко бывали дома, предпочитая проводить время в королевском дворце в Париже. Однако их непродолжительные наезды всегда доставляли ей огромную радость. Иногда они привозили с собой нового младенца, брата или сестричку, но лишь затем, чтобы оставить его в Жьене на попечении нянек. Конечно, всегда было много подарков и сластей, смеха и объятий. А кроме того – сплетни и захватывающие истории о жизни королевского двора, которые рассказывали слуги родителей.

Ей особенно запомнилась скандальная история, связанная с дочерью знатного барона, его единственной наследницей, которую похитил дерзкий рыцарь. После того как соискателю ее руки, красивому молодому рыцарю было отказано ввиду его недостаточно высокого происхождения, отважный юноша увез возлюбленную в Британию, страну варваров, как говорили все придворные.

Тогда мысль о бегстве прекрасной девушки и столь же прекрасного и отважного рыцаря долго волновала воображение Санчи. Действительно, ей казалось, что эта романтическая история была похожа на те, о которых поют трубадуры. «Как странно, – подумала Санча, – вспоминать об этом теперь», – и задалась вопросом: а не чувствовала ли та бедная девушка себя столь же беспомощной и несчастной, как она?

Санча не могла не признать, что ее похититель хорош собой, у него стройная фигура, ясные серые глаза и обаятельная улыбка. Может, он вовсе не такое похотливое чудовище, каким представлялся ей сначала. Но нет сомнения, что он принадлежал к тем вероломным рыцарям, которые предали короля Ричарда и помогли узурпатору Генри Болинброку. Она и ее приданое были наградой ему, платой за верную службу. Этого она никогда не сможет ни простить, ни забыть.

Все усилия Алисы скрасить своей госпоже долгую утомительную дорогу были напрасны. Она рассказывала смешные истории, которые когда-то слышала, иногда обращала ее внимание на какой-нибудь особенно красивый вид, открывавшийся за окошком. Но, как она ни старалась, самое большее, чего удавалось добиться, это вежливый, но скупой ответ госпожи.

Они углублялись все дальше на север; дни шли своей чередой, похожие один на другой. К вечеру путники пользовались радушием очередного знакомца лорда Уильяма Кенби, становясь в известном смысле нежданными и нежеланными гостями то купца, то дворянина, то аббата.

Между Хью и Санчей установилось хрупкое перемирие. Более не подвергаемая отупляющему действию эликсира, она превратилась в уверенную в себе гордую леди, без улыбки отвечающую на восхищенный взгляд его серых глаз. Истерик с ней больше не случалось. Санча отвечала, когда с ней заговаривали, и в общем вела себя как подобает замужней женщине. Они спали в одной кровати, избегая даже мимолетного прикосновения друг к другу, и не подозревающие об этом хозяева домов, где они останавливались на ночлег, неизменно считали их прекрасной парой.