Одиссея генерала Яхонтова - Афанасьев Анатолий Владимирович. Страница 19

История историей, о ней слушали с интересом, а вот как понять, что делается в России сегодня? И даже те, кто уверенно рассказывали о Периодической системе Менделеева и о Бородинском сражении, терялись и путались. И Петрункевич, и Яхонтов, и все остальные. Почтенные учителя пред грозным ликом живой Истории сами оказались несмышленышами. И трижды ученый военный спец никак не мог понять, почему голодные и плохо вооруженные красные бойцы под командованием вахмистров и прапорщиков обращают в бегство кадровых офицеров, составляющих офицерские полки, которыми командуют опытнейшие генералы. Мучительно пытался понять это Яхонтов. И неимоверно тяжек и сложен был путь, которым он пытался дойти до истины в том незабываемом девятнадцатом.

Парадоксы — 1919-й

Просвещение земляков занимало не так уж много времени, и Яхонтова томило бездействие. Притом не надо упускать из вида, что тогда он ничуть не сомневался, что он лишь временно, в силу ряда обстоятельств, находится за границей и что не завтра, так послезавтра вернется на Родину. Но раз уж так пока — пока! — складывается, не надо сидеть сложа руки. Уроки русской истории — хорошо, но они, в сущности, так редки! И когда ему предложили сделать для русской аудитории доклад на тему «Русское офицерство в связи с развитием русской общественности», он с радостью согласился. Впоследствии он с удивлением вспоминал, что слушатели «прогрессивного толка» тепло приняли его, и «левые» газеты хорошо отозвались о докладе, но вот одно «радикальное» издание усмотрело в его выступлении призыв к тому, чтобы судьбу России решил «генерал на белом коне». Возможно, конечно, что тот корреспондент слушал вполуха и не все понял, но главное, видимо, в другом. Тогда у самого Яхонтова были еще, мягко говоря, сумбурные, неясные и во многом наивные представления и о русском офицерстве, и о России вообще. Просвещая малограмотных земляков, он сам еще не прошел своего ликбеза.

Ранней весной 1919 года Виктор Александрович опубликовал серию статей об истории и судьбах Родины под общим заголовком «Вековой разлад». Опубликовала их начавшая выходить в Нью-Йорке на русском языке газета «Русское слово». Тогда это было издание либерального направления; но вскоре оно было куплено сионистами, добавило к названию слово «новое» и стало совсем другим — антисоветским и антирусским. С ним еще предстояло повоевать Яхонтову («Новое русское слово» выходит и поныне), но весной 1919 года именно в «Русское слово» он отнес свои статьи. Спустя два десятилетия Яхонтов так изложил их суть:

«Главная мысль заключалась в том, что пропасть, разделившая высшие классы России и ее простой народ, возникла оттого, что долгое время отрицалась необходимость его просвещения. В результате, писал я, возникла так называемая интеллигенция, большинство которой, получив образование, потеряло контакт с народом в целом. Интеллигенты говорили на другом языке, исповедовали идеи, чуждые широким массам, стремились к другим целям. Взаимопонимание сделалось трудным, и родилась подозрительность. Из подозрительности выросла враждебность. Две революции, через которые прошла Россия, ясно это продемонстрировали, и настало самое время исправлять трагическое положение».

Все, как видите, просто — разошлись фрак и армяк. Излишне искать в этих статьях что-то о системе землевладения, об экономической эксплуатации и политическом произволе, о развитии капитализма в России и засилье иностранного капитала, о народничестве и рабочем движении… Но не для того приведена здесь эта цитата, чтобы указать на политическую наивность Яхонтова в далеком девятнадцатом году. Такая «концепция» русской истории отражала представления значительной (и не худшей!) части эмиграции об истоках всего происходившего в России. Ведь с первого дня революции начались и попытки понять ее. А раз так — начались и споры о ней. Страшным ожесточением отличались эмигрантские споры. Малейшая разница в оценках даже отдельных явлений, не говоря уж об отношении к революции в целом, приводила к резким, а то и грубым ссорам, навеки разводившим старых друзей, к драмам и трагедиям, в том числе и к убийствам. О дикой грызне в белоэмиграции с тревогой и сожалением говорили ее лидеры, тщетно пытавшиеся объединить вчерашних россиян под каким-либо знаменем. С изумлением наблюдали иностранцы, как непрерывно дерутся между собой эти странные русские.

Поначалу Яхонтов не столько сознательно, сколько инстинктивно старался держаться подальше от эмигрантских свар. Но поскольку сам Виктор Александрович был частицей эмиграции, полностью отрешиться от воздействия этой среды он не мог. К тому же он начал писать — а в эмиграции ревностно следили за всеми русскими газетами.

Если «Вековой разлад» хоть и вызвал, как все эмигрантские публикации, немалые споры, но особого шума не произвел, то следующее выступление Яхонтова стало форменным скандалом. Это была статья «Чем сильна армия большевиков», опубликованная 5 июня 1919 года в Нью-Йорке в русской «Народной газете». Ее читали не только в США, но и во Франции, в Болгарии, в Китае, везде, где были белоэмигранты. Естественно, с особым вниманием читали ее офицеры. Дикая волна ненависти поднялась тогда против автора. Сейчас, по прошествии десятилетий, интересно понять почему. Ведь заканчивалась статья, как в общем-то и предыдущие яхонтовские публикации, либерально-христианским призывом прекратить кровопролитие и разжигание ненависти, а вместо того обещать широкую амнистию — даже тем, кто и совершил какие-то преступления «в патологической атмосфере революции». Но на этот благостный финал никто не обращал внимания. И правильно — смысл статьи был в ином. Яхонтов написал, что Красная Армия сильна потому, что Она защищает родную страну от вторжения чужеземцев. Что она выполняет, таким образом, национальную, патриотическую задачу. Опровергал Яхонтов и расхожий в эмиграции миф о том, что в Красной Армии «нет русских», а состоит она из наемных латышей, китайцев, венгров и т. д. Россия — многонациональная страна, указывал Яхонтов, и в ее армии всегда были — в том числе и на высших постах — люди с немецкими, польскими, татарскими, кавказскими фамилиями. Яхонтов писал, что патриотизмом, а не каким-то предательством объясняется все увеличивающийся приток в Красную Армию старых офицеров. Он предполагал, что многие из них вовсе не симпатизируют советскому режиму, но они по долгу воина пошли защищать родную землю от внешнего врага. Сегодняшняя Красная Армия, заключал Виктор Александрович, это просто завтрашняя Русская Армия.

Для белоэмигрантов, особенно для офицеров, это было непереносимо. Выходит, красные — за Россию, а они — против? Негодовали и штатские, ведь из статьи напрашивался политический вывод: если Красная Армия — армия национальная, то национальным следует считать и большевистское правительство! Словом, скандал был полнейший.

Ну, а что же виновник сенсации? Казалось бы, он уже стал на путь, ведущий его к примирению с обновленной Россией. Казалось бы, еще немного — и он, сделав усилие над собой, сбросит шоры, еще мешающие ему увидеть правду жизни, и… Но произошло совершенно обратное. Вскоре после выхода своей нашумевшей статьи Виктор Александрович делает попытку поступить на службу к Колчаку.

Логики — никакой. Ведь он отверг в ноябре восемнадцатого служение диктатору, объявившему себя верховным правителем России! Отверг до того, как Колчак чем-то себя проявил. А сейчас, в июне девятнадцатого, Яхонтов не мог не знать о порядках в «Колчакии».

В чем же дело? Говорят, что человеку труднее всего расстаться с иллюзиями. Так и наш герой в те времена еще верил в сказки буржуазного политиканства, и в частности парламентаризма. С первого дня своего правления Колчак добивался признания со стороны иностранных держав. А те все тянули, парламентски выражаясь, «из-за опасений общественности», а попросту говоря — боясь собственных народов, которые требовали: руки прочь от Советской России!

В начале июня 1919 года Колчаку вручили ноту, подписанную президентом США В. Вильсоном, английским премьером — Д. Ллойд Джорджем, французским — Ж. Клемансо, итальянским — В. Орландо. Союзники сообщали о готовности официально признать Колчака, если он согласен на ряд условий. Говорилось, разумеется, об Учредительном собрании, о свободах, о независимости Польши и Финляндии и т. д. Твердолобые колчаковцы возмутились таким «вмешательством во внутренние дела» и даже пошумели об этом в омских газетках. Но не из Омска узнавал мир о Колчаке. Его «имидж» делался не в России. На союзников по мере сил нажимало «Русское политическое совещание» в Париже, то есть один из белоэмигрантских центров, где заправляли энес Н. Чайковский, вездесущий Б. Савинков и «посол» (назначенный еще Временным правительством) В. Маклаков. Они же подготовили и «Ответ Колчака», на который тот дал согласие, правда, с некоторыми оговорками — изображал «независимость».