Шофер. Назад в СССР (СИ) - Март Артём. Страница 12

— В какие еще сказки? — Нахмурился я.

— Ты, Игорь, — шмурыгнул завгар носом, — что-то память сильно подрастерял. Все ж сходи в поликлинику. Пусть тебя посмотрют.

— Да ну, — отмахнулся я, — говорю ж, все хорошо. Ты, лучше про Белку мне расскажи.

— В общем, — сглотнул он, — попала к нам Белка полтора года тому. Машина была новая, только с конвейера. А новые машины, понятное дело, абы кому не дашь. Их либо молодым, комсомольцам, кто пошустрее распределяют, либо старым опытным шоферам. Таким, кто и руля вдоволь накрутились, и дороги колесом туда-сюда как надо потоптали.

— И кому ж досталась Белка? — С интересом спросил я.

— Павлу Иванычу Давыдову. У меня в то время, — завгар выпятил пухлую грудь, — вся молодежь при новых машинах ходила. А Павел Иваныч был опытный шофёр. Всю жизнь проработал в Ленинградской области егерем. А десять лет тому, взял семью, сыновей, да к нам, на Кубань. Ну и поступил в гараж на службу. Ему решено было машину передать. И так она Паше понравилась, что он ее Белкой прозвал.

— Почему же Белкой? — Я улыбнулся.

— Говорил, мол, самосвал, пятьдесят тройка, на четыре с половиной тонны, а юркая, как белочка. Все казалось ему, что рулится она лучше других машин. Он на ней везде: и в рейс, и на току со склада на зав. Свиней по льду в город возил на позапрошлый Новый год. А осенью расстался с Белкой, — грустно вздохнул Федотыч.

— Расстался? Как это, расстался?

— Отправил его колхоз в Краснодар за стройматериалом. Да только не доехал Паша Давыдов. Ну и не вернулся. Тогда позвонили к нам в колхоз из милиции. Мол, ваша машина? Номер такой-то-такой-то. Стоит на обочине под Усть-Лабинском. А в кабине мертвый человек. И как выяснили потом, Паше плохо стало по пути. Он из последних сил на обочину свернул, да и умер.

— Печальная история, — серьезно покивал я.

— Ага. А машину мы притянули обратно в гараж. Выписали новому шоферу. Был им Серега Островнов. Старый казак. Отец его пацаном еще в гражданскую корниловцев на Дону шашкой рубал. Ну и что ты думаешь? Водил он Белку до первой уборки. А как летом страда наступила, так все. Плохо ему стало, прямо под комбайном, когда он ячмень с бункеру принимал. До вечера не дожил. Сердце. И пришлось Белке искать нового водителя.

— Неужели ж, — сказал я недоверчиво, — начали думать, что машина какая-то… проклятая?

— После смерти Островнова уже поговаривать стали, что Белка, мол, нечистая. Что губит всякого, кто за еёшний руль сядет. Но еще так. Будто бы не всерьез. А потом передали ее Андрею Фадину. Опытный шофер. Крепкий мужик. Фронтовик. Ему в войну легкое прострелили, а Андрею хоть бы хны. Мужикам, что помоложе, еще фору давал. Ну и за ним, — совсем как-то потемнел завгар, — костлявая на работу зашла. На мехтоку он работал. Зерно на ток загружал. А потом с тока на склад. Вот со склада его на скорой и забрали. И тоже, — вздохнул Федотыч, — не очухался. И вот тогда все.

— Это просто совпадения, — отрезал я, — шоферы были все возрастными. Работа тяжелая, в сложных условиях. Вот и не выдерживали. Нету тут ничего сверхъестественного.

— Дак об этом тоже говорили! — В первый раз за весь разговор Федотыч оторвался от дороги, и его глаза блеснули в свете фар, отраженном от ветрового стекла, — а шоферы всё. Уперлись. Не сядем, мол, за руль порченной. Белка смерть всем сулит. Заговорили, что была у Белки с Давыдовым особая связь. Что машина никого, кроме Паши за рулем не терпит. Ну так, конечно не все говорят. А те, кто повпечатлительней. Большинство спросишь: веришь в эту чушь? Они, мол: не верю! А че ж за руль не садишься⁈ А, вот, мол, не сяду, и все тут!

— Да уж, — Вздохнул я, — нет, ну я понимаю, что деревня. Люди у нас простые, неученые. Но куда партия смотрит? Почему работу с шоферами не проводили? Не объясняли, что все это пустые суеверия?

— Это как же не проводили? Проводили. Еще как проводили. Вася Ломов, комсомолец, ударник наш, так и вообще, вызвался сам водить Белку, когда другие ее как огня чураться стали. Думал собственным примером показать, что глупости все это. И Белка — машина простая, а не черт какой. Ну и что ты думаешь? Покатался месяц и пришел в колхозную контору, от машины отказываться.

— Отказываться? — Не понял я, — комсомолец? Это что ж такое произошло то, что комсомолец в суеверия поверил?

Глава 6

— Да он не поверил, — вздохнул завгар, — там в другом оказалось дело.

— И в чем же?

Федотыч помолчал пару мгновений, потом все же разлепил пухлые губы:

— Понимаешь, какое дело? В общем, стали к Ваське шоферы относиться с подозрением. Раз уж он на испорченном самосвале ездит, стало быть, и сам может неудачу навлечь. А шофер, он иной раз, что твой космонавт. На дальний рейс через плечо не поплевав, не выйдет. Ну и стали Васю сторониться.

— У Васи испортились отношения с коллективом? — Уточнил я.

— Не то чтобы испортились, — поживал завгар губами задумчиво, — скорее, стали его тихонько сторониться. Лишний раз не заговаривают, сигаретку не попросют. Стал он навроде одиночки в гараже. Ходит все один да один.

— Чудно, — пождал я губы недовольно, — взрослые мужики, а как дети себя ведут.

— Ну так, — пожал плечами завгар, — народ простой, бесхитростный. Ну Вася не унывал. Казалось, только решительней изо дня в день становился. Ходит, брови к носу, сердитый. Но дело делает. Разговаривали мы с ним не раз на эту тему, — нахмурился завгар, — Вася считал, что поездит на Белке подольше. Все увидют, что нету в ней никакой опасности, ну и забудут потихоньку про это проклятье выдуманное. В этом я с ним согласился.

— Но, кажется, — глядя не на Федотыча, а на мельтишащую дорогу сказал я, — не получился его план.

— Не получился. Потому как возникла проблема там, где ее не ждали. Невеста Васькина взбеленилась.

Я сдержанно рассмеялся, понимая, к чему клонит завгар. Ох уж эти женщины с их трепетным, неспокойным сердцем! Ну и как же мужику, тем более молодому парню, спастись от женского беспокойства? Это сначала кажется, что пустяк. А когда прикипел к бабе душою, тут уж как ее слезы во внимание не принять?

— Закатила невеста Ваське скандал? — Спросил я, в общем-то, зная ответ.

— Ага. Етить ее… Девка суеверная. Дуреха! Сбила мужика с панталыку! — Зло расбухтелся Федотыч, — сказала, мол, бросай свою Белку! Бо замуж за тебя не пойду! Не хочу в первый год вдовая остаться!

Я снова засмеялся. Молодая кровь кипит, играет. Никуда от нее не деться. Тем более, молодому парняге-комсомольцу.

— Вот и доконала баба Василия. Вынудила написать в колхозе заявление, чтобы машину ему переменили.

— И ему переменили, — покивал я тихонько.

— Переменили. Скандал был в партийной ячейке. Отчитали Ваську страшно. Грозились из комсомолу попереть. Мол, что за дела? Комсомолец, а пасует перед суевериями! Но потом уж устаканилось.

— И хорошо, — сказал я.

Машина замедлила бег и тихо покатилась до перекрестка. Замигал желтый сигнал-поворотник. Я помнил этот перекресток. Тут, с улицы Ленина, нужно было свернуть на Карла Маркса. С нее на Кропоткина. А там уж и дом наш, Землицынский, стоит.

Как-то захватило у меня на миг дыхание. Я даже этому удивился. Почувствовал, что волнуюсь перед встречей с родными, для которых, впрочем, эта встреча — обыденность. Обыденностью она должна быть и для меня. Однако, молодое, играющее гормонами тело пыталось взять верх над холодным моим умом. Только я не дал ему этого сделать, быстро взял себя в руки.

Хотел я, было, попросить завгара остановить машину здесь, на перекрестке, но передумал. Решил довести разговор про Белку до конца. Возникла у меня одна интересная идея.

— И стоит Белка бесхозная уже третий месяц. Я, конечно, присматриваю за ней, — продолжал Михаил Федотович, — держу на ходу. Думал, будут просить с нее запчасти, а нет. Бояться, видать.

— Бояться, — кивнул я, — что проклятье, — я хохотнул, — перекинется на их машины.