Феникс. Начало (СИ) - Путилов Роман Феликсович. Страница 1

Феникс. Начало.

Глава 1

Нашим дедам, от которых остались лишь маленькие мутные фотокарточки и скупые строки в свидетельствах о рождении наших родителей посвящается. Вечная память.

Все события, описываемые в данной книге вымышленные, все совпадения случайны, так как все происходит на иной планете и в ином измерении.

Глава первая. Тайная прогулка.

Листая сводку, полученную из оперативного отдела, я обратил внимание, что вчера, ровно в девять часов утра, противник обстрелял наш пост на сопке сто восемнадцать у поселка Намон-Хан, произведя три винтовочных выстрела в сторону нашего секрета. Потерь среди личного состава нет. Ответный огонь не открывался. Этого сообщения я ждал несколько дней. Надо было идти к начальнику отдела, докладывать, что агент вызывает меня на встречу. На следующий день, имея в планшете приказ на проведение командирской регосцинировки на участке, занимаемом сто сорок первым танковым полком шестьдесят первой танковой дивизии, я выехал в сторону границы. В середине ноября тысяча девятьсот сорок второго года обстановка в Монгольской народной республике, да и на всем Советском Дальней Востоке достигла высочайшего напряжения. Немцы начали штурм Сталинградского тракторного завода, до вожделенного берега Волги, им оставалось пройти несколько сотен метров. По информации наших агентов на той стороне границы — маньжур и монголов, японские войска были приведены в высшую степень боевой готовности, дабы перейти границу в десятке мест по всей линии соприкосновения с нами, от Находки до Эрляня на протяжении пяти тысяч километров. В последнюю пару месяцев самураи подчистили тылы, разогнав красных китайских партизан, а может быть те сами ушли в сторону юга, где было гораздо теплей и сытней. С начала Великой Отечественной войны с Дальнего Востока на Запад было переброшено не менее половины личного состава и техники, что давало японским генералам надежду на решительный успех общего наступления, в отличие от событий Хасана и Халхин — Гола. Наше командование нервничало, опасалась спровоцировать японцев которые не скрываясь, тащили к границе тяжелую артиллерию, боеприпасы, рыли новые и новые укрепленные позиции, а банды маньжур и японских диверсантов просачивались в наш ближний тыл, охотясь на одиночные транспортные средства и небольшие группы военнослужащих. Командованием Забайкальского округа, в сентябре сорок первого года переименованного в Забайкальский фронт, было категорически запрещено стрелять в сторону противника, приближаться к линии соприкосновения, но информацию о перемещении сил и средств самураев и их союзника, марионеточного государства Маньчжоу- Го, требовали с разведывательного отдела семнадцатой армии ежедневно. Вечером, на совещании у командира отдельного разведывательного батальона, куда я прибыл со своим предписанием, был намечен маршрут выдвижения к точке рандеву. В качестве прикрытия я попросил десяток красноармейцев из мотоциклетной разведки с ручным пулеметом. Мотоциклистами разведчики только числились — положенные по штату мотоциклы М-72 до нашего округа не доехали, и были заменены мохнатыми монгольскими лошадками. Неожиданно, на выход попросился комсорг танкового полка, который сопровождал меня в штаб батальона и почему то оказался в блиндаже командира разведывательного батальона. Я не возражал — комсорг выглядел парнем бывалым и крепким, лицо его было мне знакомо, значит не первый год в армии. Выехали в два часа ночи, температура опустилась до минус двадцати двух градусов, ветер проникал под полушубки и мохнатые монгольские шапки, в которые мы с «комсомольцем» облачились, что делало нас неотличимыми ни от кавалеристов Монгольской Народной Республики, ни от баргутов и манжур на японской службе. Оставив позади линию обороны батальона, с еле различимыми в темноте, вкопанными в промерзшую землю башенками БТ-7, мы двинулись в неуютную степь. Встречный, порывистый ветер бросал в лицо сухую крупу снега, заставляя постоянно щурить глаза,

Через час мы достигли линии наших передовых постов. Сержант, командующий четырьмя красноармейцами на небольшой сопке, шепотом докладывал обстановку, а я пытался хоть что-то рассмотреть в предрассветном мгле в трофейный «Цейс», снятый с трупа японского офицера в далеком тридцать девятом году. Со слов сержанта выходило, что еще позавчера утром соседнюю сопку занимал взвод японской пехоты. Но, с вчерашнего утра, всякая активность там прекратилась. Не было видно даже дымка из блиндажа, расположенного на обратном скате сопки, а без обогрева жилища даже такие стойкие и дисциплинированные бойцы, как японцы, при такой низкой температуре долго не выдержали бы. Мне очень не нравилось, что самураи, как бы приглашали меня двигаться к месту встречи с агентом, или оставленному там тайнику кратчайшим путем, но иного варианта действий я не видел. Сроки не позволяли ждать, продолжив наблюдения или двигаться в обход. Местом встречи или закладки тайника было заранее оговорено в протяженной балке, тянущейся вглубь японской территории в километре от покинутой японцами сопки. По озвученной для всех сопричастных к моему разведывательному выходу легенде, я, командир батальона сто сорок второго танкового полка, в штате которого я до сих пор числился. Целью разведки являлось проверка балки на предмет установки японцами минно-взрывных и инженерных заграждений, которые бы могли помещать танковому полку выйти в тыл атакующей наши позиции японской пехоте.

Оставив прикрытие на посту, мы с «комсомольцем» медленно выдвинулись в сторону балки. К моему удовольствию я правильно выбрал направление, мы, почти сразу вышли к пологому спуску, пригодному для движения легких танков. Проехав по балке метров пятьсот, я сделал рукой знак, чтобы «комсомолец» оставался на месте. Очевидно, он меня сразу не понял, и когда он попытался двинуться вперед, я сделал зверское лицо и повторил движение рукой. Не хватало еще, чтобы посторонний человек увидел агента или сигнал, указывающий на наличие тайника с заложенным донесением. Агента я знал в лицо, мы встречались пару раз, с того момента, что он был передан на связь со мной. Типичный монгол, с исчерченным глубокими складками лицом, на вид от тридцати до пятидесяти лет. Я думаю, что до внедрения на территории противника он заканчивал ту же разведшколу под Читой, где на краткосрочных, но очень интенсивных курсах учился я. Маленькая монгольская лошадка с мешком на морде и с обмотанными мешковиной копытами двигалась почти бесшумно, комсорг, на такой — же лошади, недвижимой статуей, застыл позади. Когда до очередного поворота балки оставалась метров десять, я услышал, отчетливо прозвучавший в застывшем, промерзшем до хрустальной прозрачности, воздухе, шепот. Кто-то очень тихо прошептал по маньжурски:

— Сколько еще ждать?

Тут же, еле слышно, по маньжурски, но с характерным японским акцентом прозвучал ответ:

— Заткнитесь все.

Я замер. Скорее всего, за поворотом меня ждут в засаде баргуты — маньжурские кавалеристы под командой японского офицера. Значить агент раскрыт и наверняка схвачен и выпотрешен до конца. Я очень сомневаюсь, чтобы кто-нибудь смог бы не ответить на вопросы, настойчиво задаваемые самураями из контрразведки, с их безграничной фантазией в области применения восточных пыток.

Я сунул руку в карман полушубка, где всегда лежал мой последний шанс — граната «Ф-1», убойная и надежная. Если кинуть гранату за поворот, то есть шанс уйти.

— Товарищ капитан, почему вы остановились? — отчетливо и громко прозвучало сзади. Я скосил глаза вбок. «Комсоргу» удалось неслышно приблизится ко мне и, сейчас, он весело скалился мне в лицо: — мне кажется, что вас там ждут, двигайтесь вперед.

Свой аргумент он подкреплял обрезом винтовки, кажется, в девичестве это была японская «арисака», что недвижимо смотрел мне в лицо огромным черным обрезом ствола. Потом предатель улыбаться перестал: