Закон оружия - Силлов Дмитрий Олегович "sillov". Страница 132

За тридцать лет помимо черниговских гости из многих иных городов в Козельске торговать захотели. А не торговать – так по пути остановку сделать, передохнуть в безопасности с обозами.

И пролег под козельскими стенами широкий торговый тракт, на многие версты обозримый с высоких сторожевых башен. День и ночь зоркая сторо́жа не смыкала глаз, оглядывала округу, готовясь предупредить загодя княжью дружину, ежели ворог что супротив града замыслит. А какой ворог может угрожать укрепленному городу? Ясно дело какой. Кочевник на своей мохнатой лошадке, с визгом и воем пускающий стрелы в защитников неприступных стен.

И было, не раз и не два пытались – наезжали толпой, орали, стрелы метали, дани требовали. И получали дань – тяжелыми болтами [75] самострелов и мечами княжьей дружины по мохнатым шапкам. Забывалась наука – учили вновь, и с каждым разом больнее. Потому как боевой опыт из молодого да зеленого гридня настоящего воина делает быстрее, чем самый лучший пестун.

Отвадили. Уже несколько лет из Степи лишь торговые караваны к Козельску шли.

Однако городской воевода дружине расслабляться не давал, не забывая ни про Степь, ни про то, что хоть князь козельский Василий Титыч пока в пеленках мамкину титьку сосет, но скоро подрастет – и тогда понадобится ему сильная и верная дружина. Потому как не только Степь, но и иные русские князья не прочь прибрать под свою руку богатый пограничный город-крепость.

Словно предвидя, что быть Козельску в будущем щитом Руси от враждебной Степи, помимо стен возвел покойный Мстислав Святославович внутри города знатный детинец. Не детинец, а считай, еще одна крепость внутри крепости. Видать, много интересного наболтал покойному князю словоохотливый католик. Уж больно княжий терем за высоким тыном был похож на главную башню-донжон ливонского замка, даром что деревянный. Но из таких стволов сложен, что еще вопрос, что труднее – каменную башню порушить или же вот такой терем обратно по бревнам раскатать.

У подножия терема был выстроен большой, просторный дом-гридница для дружины. Рядом с гридницей – конюшня. За конюшней – склад оружия, амуниции и припасов. Свой колодец вырыли на случай осады. И тын – почти копия наружной стены, только что пониже и ров помельче.

Но более всего места занимала в детинце тренировочная площадка для дружинников.

Хочешь, с коня в соломенные чучела стрелы мечи, хочешь, на деревянных топорах да секирах бейся, хочешь, крепостной самострел осваивай – на все места хватит. И за всем воевода присматривает. Не поймешь, живет ли вообще дома Федор Савельевич? Как ни зайди в детинец – он всегда там.

Да только не всякому в том детинце рады. Обучение ратному делу – то не скоморошьи пляски на ярмарке. Без дела глазеть будешь – попросят из малой крепости сперва вежливо, а уж после, ежели непонятлив, – как получится. Когда дружина отдыхает или в поле за городом конный бой осваивает – милости просим, приходи, примеряй к руке меч или копье. На то Козельск и пограничный город, чтоб каждый житель представление имел, с какой стороны у меча рукоять приделана. А ежели молод да сноровист, глядишь, и в отроки возьмет воевода.

В иное время – не обессудь, дружина делом занята, за которое их город содержит и кормит. То есть в ратном деле руку набивает да глаз вострит, чтоб та рука без промаха и стрелу метала, и мечом не промахивалась.

Сегодня на площадке было народу немного – человек десять. Все в полной воинской брони – а как иначе? Тело должно привыкать к тяжелым воинским доспехам и не замечать их в бою, словно это не железное облачение, а вторая кожа.

Двое рубились на затупленных мечах. Еще двое других с деревянными чеканами [76] пытались прижать к стене третьего, который ловко отмахивался от них тренировочным копьем без боевого железного наконечника, орудуя обоими концами древка на манер кола, выдернутого из плетня во время уличной драки. Гудели бревна, на которые были навернуты соломенные чучела в рваных кожаных доспехах кочевников, – то трое дружинников метали в них стрелы, с удивительным проворством опустошая колчаны. На дальнем конце двора бездоспешный отрок годов двенадцати от роду, упрямо поджав губы, метал в деревянный щит короткие копья-дроты длиною в пару локтей – боевую сулицу рука б еще не осилила. На щите была грубо намалевана углем голова в остроконечной шапке. Пока что голове везло – дроты втыкались куда угодно, но только не в нарисованное лицо кочевника. Однако отрок не сдавался. Выдернув копья, он снова возвращался к черте, проведенной на земле носком воеводина сапога, и вновь принимался за дело.

Воевода сидел на бревне в углу двора и хмурил густые брови. Видно, далеко отсюда были сейчас его мысли. Однако это не мешало привычному взгляду отмечать огрехи в движениях ратников.

Взгляд-то отмечал. А душа маялась о своем…

Весен несколько назад случилась с воеводой беда. Захотелось ему богатства. Хотя подумать – и на кой воеводе богатство, когда все, что надо, ему город дает? Только воюй да обучай дружину ратному делу. Ан нет. Насмотрелся, как купцы живут-богатеют, решил, мол, а я чем хуже, нешто дурнее того купца? В общем, попутал нечистый. Да и с кем не бывает?

Все, что было нажито за годы, вложил воевода в товары, да еще денег занял. А караван с товарами сопроводить не смог, город не отпустил, дела нашлись неотложные. Может, и хорошо, что не отпустил. Побили тот караван то ли лихие люди, то ли кочевое племя налетело, то ли бродячие рыцари, кои тоже рыскают нынче по русской земле, – да какая теперь разница? Словом, не вернулся караван. А долги отдавать надо. Вот тут и помог воеводину горю тороватый купчина Семен Васильевич. Одолжил недостающее и о долге не напоминал.

До сего дня.

Да… Деньги-то взял воевода, да не подумал, какой будет отдача. А отдача – вот она, перед глазами стоит. Настасьюшка, дочь родная. Или замуж отдавай за купца, что в воеводином доме уже хозяином себя чувствует, или иди ищи, кто тебе в граде после долгой зимы ссудит под честное слово серебра, на которое доброе стадо коров купить можно…

Воевода скрипнул зубами. Да пропади оно все пропадом!

Пудовый кулак заехал по бревну, снеся пласт сухой коры и помяв латную рукавицу. Удар отозвался в руке, взбередив старую рану от ордынской стрелы. Тупо заныла кость – но боль отвлекла, заставила забыть о кручине на время, достаточное, чтобы вернуться в окружающий мир.

– Ты как дрот держишь? – взревел воевода, поднимаясь с бревна.

Дружинники разом прекратили махать оружием и обернулись. Отрок, готовящийся метнуть в щит короткое копье, присел от неожиданности и открыл рот.

Воевода подошел вразвалку, забрал у неумехи дрот, в его руке больше смахивающий на болт для самострела, отошел на десяток шагов назад от черты и, резко обернувшись, навскидку, чуть присев и спружинив ногами, метнул.

Острие дрота вонзилось в левый глаз нарисованной головы. Щит загудел от удара, накренился и медленно завалился, вывернув из утрамбованной площадки изрядный ком земли.

– Силен воевода, – пробормотал дружинник с копьем – и тут же получил от противника деревянным чеканом по шелому. Не зевай, когда у тебя в руках оружие, а перед носом – оружный противник, пусть с тем противником ночью ты на соседних полатях спишь. Здесь, на воинском дворе, он твой враг – коварный и самый что ни на есть настоящий. Дружинник завертел копьем и с утроенной силой ринулся на ухмыляющихся мастеров топорного боя.

А воевода тем временем подошел к мечникам. Постоял, посмотрел, задумчиво теребя бороду, надумав чего-то, повернулся, подошел к стойке с оружием, выбрал не торопясь пару тупых мечей, повертел в ладони один и второй, пробуя, как оружие в руке лежит, махнул раз-другой, привыкая к весу незнакомых клинков, после чего, повернувшись к гридням, рявкнул:

– А ну, давай все на меня! Разом!

Дружинникам, похоже, команда была знакома. Лучники, разом развернувшись, пустили стрелы. Остальные быстро, словно ждали, метнулись к воеводе, окружая кольцом.