Железо и кровь. Франко-германская война - Бодров Андрей. Страница 50

Наполеон III из окна видел толпы израненных и деморализованных французских солдат, неуправляемым потоком отступавших в крепость. К трем часам дня он понял необходимость капитуляции. По его приказу над стенами Седана был поднят белый флаг.

Прусский король вместе с Бисмарком и Мольтке наблюдал за происходящим с высот в районе Френуа, к юго-западу от Седана. Поле боя лежало перед ними как на ладони. Артиллерия II баварского корпуса, оставшегося на левом берегу Мааса, вела огонь по старой крепости. «Я поздравляю ваше величество с одной из величайших побед этого века!» — торжественно заявил шеф Большого генерального штаба Вильгельму I, увидев белый флаг над ее стенами [426].

Узнав о намерении императора капитулировать, Вимпффен пришел в ярость. Он все еще не собирался признавать себя и всю французскую армию побежденными. Белый флаг был убран, однако спустя некоторое время по приказу Наполеона III поднят вновь. Вимпффен к этому моменту вынужден был признать всю безнадежность ситуации. Сражение понемногу начало затихать.

Увидев белый флаг над крепостью, прусские парламентеры во главе с Бронзартом отправились в Седан. Обратно они привезли с собой письмо императора, который заявлял, что вручает Вильгельму I свою шпагу, а также исчерпывающее представление о хаосе, царившем в крепости [427]. В ответном письме прусский король назначил ответственным за переговоры Мольтке.

Вечером для переговоров прибыл Вимпффен в сопровождении генерала Кастельно из свиты Наполеона III. Командующий Шалонской армией стремился всячески ускользнуть от неприятной обязанности, заявляя, что находился в должности менее одного дня и не может нести ответственность за произошедшее. «Сегодня утром вы взяли на себя командование, когда видели в этом почет и выгоду, — безжалостно заявил ему Дюкро. — Теперь вы не можете от него отказаться. Вы один должны вынести позор капитуляции» [428].

В Доншери французов встретили Мольтке и Бисмарк. Они поставили противнику весьма жесткие требования: армия сдается в плен со всем оружием и амуницией. Вимпффен попробовал торговаться, изображал готовность продолжить сражение на рассвете, стремясь добиться лучших условий. Но Мольтке был непреклонен: он понимал, что французы загнали себя в безвыходную ситуацию. «В четыре часа утра я прикажу открыть огонь», — заявил он, после чего коротко обрисовал оппонентам всю безнадежность их положения [429]. Вимпффену было предложено осмотреть германские позиции и лично убедиться в том, что прорвать их не получится. Тогда французский генерал попытался использовать политические аргументы: великодушие немцев позволит заложить основу для прочного мира между двумя народами. На это Бисмарк ядовито ответил, что при традиционной французской политической нестабильности рассчитывать на то, что чувство благодарности будет хоть сколько-нибудь длительным, не приходится. Кастельно заявил, что император вручил прусскому королю свою шпагу в надежде на рыцарственное отношение. «Железный канцлер» задал вопрос о том, «чья шпага это была — шпага Франции или императора» [430]. Кастельно ответил, что речь шла о капитуляции лично императора, после чего Бисмарк заявил, что в таком случае нет никаких оснований менять предъявленные условия.

В конечном счете французам удалось добиться лишь одного, и то благодаря вмешательству Бисмарка: продлить перемирие до девяти часов утра. Следующую попытку смягчить участь осажденных предпринял Наполеон III, ранним утром 2 сентября отправившийся к прусскому королю. Однако Бисмарк твердо решил не допускать встречи монархов до тех пор, пока не будет достигнут весомый результат. В ходе беседы двух государственных мужей быстро выяснилось, что император считает себя пленником, который не вправе вести какие-либо переговоры от имени Франции. После этого Бисмарк утратил к нему всякий интерес.

«Я нашел его в бедной крестьянской хижине около наших форпостов сидящим в полной униформе на деревянном стуле в ожидании встречи с королем, — писал Мольтке домой об этих событиях. — Он был спокоен и полностью покорился своей судьбе. Вскоре после этого наши условия капитуляции были без дальнейших проволочек подписаны несчастным Вимпффеном. <…> На следующее утро под проливным дождем долгая вереница повозок под эскортом эскадрона гусар двигалась по шоссе <…> Граф Бисмарк наблюдал за ней с одной стороны улицы, я — с другой, пленный император поприветствовал нас, и отрезок мировой истории ушел в прошлое» [431].

Встреча двух монархов все же состоялась позднее там же, в Доншери. Наполеон III вновь отказался вести какие-либо переговоры о мире, заявив, что это — прерогатива правительства в Париже. Он выразил восхищение германской артиллерией и дисциплиной немецких солдат, а также предположил, что противостоящей ему армией командовал принц Фридрих Карл. Узнав от прусского короля, что «красный принц» по-прежнему блокирует Мец, Наполеон III был поражен — по всей видимости, он рассчитывал, что ради победы при Седане немцам пришлось отказаться от окружения Рейнской армии [432].

Итак, в одиннадцать часов утра 2 сентября капитуляция была подписана. В полдень, собрав вокруг себя свиту и высшее военное руководство — в общей сложности около двухсот человек, — Вильгельм I торжественно объявил о свершившемся. «Теперь вы можете представить себе величие исторического события, свидетелями которого мы стали», — провозгласил монарх [433]. Вильгельм I заявил, что дело еще не доведено до конца, но произошедшее позволит еще больше сплотить все союзные германские государства.

Впрочем, не у всех были силы ликовать. Форсированные марши и тяжелое сражение вымотали солдат и офицеров, настоятельно нуждавшихся в отдыхе. «Известие о большом успехе не произвело в этом кругу большого впечатления, — вспоминал Гогенлоэ-Ингельфинген. — Все слишком устали и были заняты тем, что нужно было сделать непосредственно» [434]. Местами присутствовала и определенного сорта ревность: Блументаль, как всегда, считал, что его заслуги и заслуги 3-й армии в целом сильно недооценены [435].

Британский военный корреспондент Г. Расселл, посетивший 2 сентября поле боя, писал в свокем дневнике: «Я на протяжении многих лет наблюдал сражения, но еще не видел ничего подобного, не наблюдал смерть в столь ужасающих ее проявлениях. На лицах мертвых было выражение ужаса — духовной и физической агонии <…> Оторванные ладони висели на деревьях; ноги и ступни лежали вдали от тел, частью которых они когда-то были. Сильнее всего в моей памяти отпечатался мертвый улан, павший на хребте возле Флуэн. Его голова лежала на свекольном клубне, а колени были рядом с подбородком. Глаза его были широко раскрыты, и казалось, что он с любопытством рассматривает оторванную голову тюркоса или зуава, лежавшую у него на коленях с высунутым и прикушенным языком» [436]. Эти картины меньше всего напоминали ту войну, которая обычно представала на полотнах батальной живописи.

Наполеон III отправился со всем надлежащим комфортом в замок Вильгельмсхёе поблизости от Касселя. Путь его пролегал через Бельгию. Впоследствии возникла версия о том, что Бисмарк устроил это специально в надежде на побег императора; такой побег повышал бы шансы на сохранение династии, что было необходимо для скорейшего заключения мирного договора. Как бы то ни было, Наполеон честно выполнил все свои обещания и благополучно прибыл к месту назначения.