Тысячеликая героиня: Женский архетип в мифологии и литературе - Татар Мария. Страница 38

Херсковицы наблюдали за тем, как жители Тринидада превращали жизнь в искусство, – вернее, в то, что Клиффорд Гирц называл «культурной формой». А культурные формы – это не просто «отражения предсуществующей чувственности», но также и «активная действующая сила в создании и поддержании такой чувственности». В своем знаменитом анализе феномена балийских петушиных боев Гирц объясняет, как работают такие культурные формы: «Петушиные бои, если не считать, что "жизнь – лишь игра" или что она "больше чем игра", как раз и обращают наше внимание на беспорядочный опыт повседневной жизни и таким образом создают то, что лучше назвать не типическим или универсальным, а парадигматическим человеческим событием» {176}. Характеристики «лишь игра» и «больше чем игра» показывают, что история одновременно воспринимается и как нечто важное, и как нечто неважное: она и приковывает к себе внимание, и дает нам возможность поиграть и развлечься. Драматичные и мелодраматичные по своему звучанию, истории, рассказываемые внутри общины, словно запирают молнию внутри бутылки и выставляют ее на всеобщее обозрение: теперь все могут ее рассмотреть и изучить, чтобы потом приступить к сложному процессу обдумывания и интерпретации – иными словами, заняться философствованием, тем делом, которое людям удается особенно хорошо.

Гирц не уделяет, как мне кажется, должного внимания тому, как интерпретирование в сфере сказительства может пошатнуть статус-кво. Сказительство – это способ создать альтернативный дискурс, который может и отклоняться от того, что обычно звучит в политической и публичной речи, и спорить с этим. Как мы уже видели, способность «пустой болтовни» (и сказительства вообще) бросать вызов существующим нормам явственно продемонстрировало движение #MeToo в США. А затем подлинные житейские истории, рассказанные участницами этого движения, стали потихоньку просачиваться в индустрию развлечений: например, Apple в 2020 г. выпустила на своем стриминговом видеосервисе сериал «Утреннее шоу» (The Morning Show), содержащий отсылку к скандалу, разразившемуся вокруг передачи «Сегодня» (Today) канала NBC. Подобный развлекательный материал дает нам массу поводов для разговоров о том, как искусство переосмысливает жизнь и придает ей объем.

В ходе переселения «бабкиных сказок» в детскую спальню многое было утрачено, и многие истории буквально растворились в воздухе. Сказки о домашнем насилии (все эти «Синие бороды» с их загадочными и харизматичными, но жестокими мужьями), о половых преступлениях («Ослиная шкура», например, где юная героиня едва успевает сбежать от отца, который помышляет на ней жениться), о заточении и изуверствах («Девушка-безручка») постепенно исчезали из обихода – по вполне понятным причинам. Все эти истории – с занесенными ятаганами, отрубленными конечностями и бессонными ночами в компании змей и ежей – мало подходили для детской аудитории. Хотя, безусловно, они создавались не для детей, а для женщин всех возрастов, поскольку в них описывались все те пугающие неожиданности, которые могли поджидать женщин до и после вступления в брак (а брак и был главной целью и смыслом жизни большинства из них).

Шарль Перро, братья Гримм, Джозеф Джекобс и многие другие филологи, собиратели древностей, литераторы, «хранители знаний» (как их раньше называли), которые составляли национальные антологии народных сказок, начали медленный, но неуклонный процесс выхолащивания архива историй, удаляя из него мрачное содержание, вычеркивая сцены, подразумевающие принуждение к сексу, домашнее насилие и инцест. Они не избавились полностью от таких историй, как «Ослиная шкура», «Пестрая шкурка», «Кошачья шкурка», «Медведица» и «Король, который хотел на своей дочери жениться» (во всех них присутствует тяга к инцесту), но сделали все возможное, чтобы подобные сюжеты в их сборниках поменьше бросались в глаза. Некоторые редакторы этих сказок переложили вину с отцов на королевских советников, сделав упор на том, что именно эти персонажи, а не сами короли выступали за кровосмесительный союз. А другие попытались объяснить страсть горюющего отца к дочери временным помешательством, вызванным утратой любимой жены.

Позже, в XIX в., такие фольклористы, как Эндрю Лэнг, составитель популярной в Британии «радужной» серии сборников волшебных сказок, также известной как «Цветные сказки» (фактически работой по составлению сборника занимались его жена и ее подруги-единомышленницы), попытались сделать такие истории, как «Ослиная шкура», более пригодными для детской аудитории {177}. В варианте Лэнга главная героиня – «приемная» дочь, и нам все время повторяют, что король ей в действительности не отец, просто она его так называет. Однако даже в такой переработанной форме подобные сюжеты нисколько не привлекали, например, Уолта Диснея, для которого сказки о злых королевах («Белоснежка и семь гномов»), жестоких мачехах («Золушка») и лютых ведьмах («Спящая красавица») были однозначно предпочтительнее сказок об отцах, возжелавших собственных дочерей. И он, и многие другие обходили стороной многочисленные истории об отцах, которые запирают дочерей в башнях, продают их дьяволу или отрубают им руки.

Сказки о жестоких отцах и братьях-насильниках исчезли из сказочного канона. «Пента-безручка» Джамбаттисты Базиле рассказывает о женщине, воспротивившейся решению брата сделать ее своей женой: «Дивлюсь вам, как вы такие слова изо рта выпустили. Ибо если это шутка, то ослиная, а если всерьез, то козлом воняет! Горе вашему языку, что повернулся высказывать такую срамоту, и горе моим ушам, что ее слушают. Мне – стать вашей женой? Да в каком месте у вас мозги? С каких пор в нашем доме творятся козлиные дела? С каких пор от вашего котелка воняет гнилью? Что за скверные смеси?» Брат отвечает на это восторгами по поводу ее прекрасных рук. Что же она делает? Отрубает их и отсылает брату на блюде, а тот велит затолкать ее в гроб и сбросить в море. Заканчивается вся эта история сценой примирения и воссоединения, во время которой волшебник возвращает Пенте руки {178}.

Зачем убирать с глаз долой всех героинь, выказывающих яростную непримиримость перед лицом домашнего насилия? Утрата этих историй весьма примечательна – ведь жена Синей Бороды, Кошачья Шкурка, Безручка, Пестрая Шкурка и целая череда других героинь с забытыми ныне именами демонстрировали героическое поведение, на собственном примере показывая, как жертвы ужасных семейных обстоятельств могут не только выжить, но и одержать победу, несмотря на все невообразимые испытания, которые им пришлось вынести. Выносливость – именно этому, по мнению Клариссы Пинколы Эстес, автора книги «Бегущая с волками», учат такие сказки, как «Безручка» («Безрукая девица» – так называет ее Эстес). Само понятие «выносливость», отмечает она, означает не только способность не сломаться и не отступить, но также и способность «становиться сильнее, прочнее, долговечнее». «Мы идем вперед не просто чтобы идти, – добавляет она. – Выносливость подразумевает, что мы создаем что-то существенное» {179}.

Сказки о домашнем насилии – вместе с культурой сказительства, которая ранее объединяла домашнюю прислугу, женщин, совместно занимавшихся рукоделием, кормилиц и поварих, – постепенно ушли в небытие, превратившись из взрослого повода для беседы и обмена мнениями в «невинную» детскую забаву. Но хотя нецензурированные и неприукрашенные версии этих сказок были утрачены, образы и мотивы некоторых из них оказались на редкость стойкими. В сегодняшней индустрии развлечений и сейчас полно запретных комнат, кровавых ключей и мужей со скелетами в шкафу. И, как мы увидим позже, это как раз те истории, которые женщины-писательницы взяли на вооружение в конце XX в., возродив таким образом традицию, которая иначе была бы полностью потеряна.