Закон Кремля - Силлов Дмитрий Олегович "sillov". Страница 36

А вот и знакомая ржавая лестница, по которой я, закинув автомат за спину, съехал вниз матросским способом, предварительно натянув рукава на ладони. Естественно, ближе к концу спуска ткань порвалась, зато руки не ободрал, которые еще пригодятся…

И тут же пожалел о том, что сэкономил патрон.

– Лови гранату, червь! – прозвучало сверху, и под ноги мне упала «эргэдэшка».

Твою ж душу!

Единственное, что я успел сделать, это пнуть зеленый подарочек дальше по коридору и упасть на бетонный пол.

А потом она рванула.

Неприятная это вещь, когда граната взрывается в замкнутом помещении. Осколки – само собой, но хлопок по ушам – тоже штука неприятная. Я, наученный горьким опытом, успел пасть открыть, очень надеясь, что в нее не прилетит горячий кусок металла.

Но он прилетел. К счастью, не в пасть, а немного левее. Хотя, может, лучше бы в пасть, чтоб не мучиться…

Я лежал на животе, когда осколок по плечу резанул. И дальше, по лопатке. Как раскаленным прутом приложили.

Хреновая рана. И не посмотреть, что там, и не перевязать без посторонней помощи. Но это было уже вторично. Главное, что сейчас тот псевдоконтуженный наверху либо за второй гранатой в подсумок лезет, либо вот-вот сам спустится проверить, как оно там, нормально ли сработала его военная хитрость. Сволочь. То ли мозги ему Монумент не до конца свернул, то ли из недавно прибывших идейных – слышал, что и такие бывают, и им, типа, самая известная аномалия Зоны крышу не сносит, позволяя охранять себя без промывки содержимого черепушки.

Короче, ждать продолжения я не стал. Вскочил на ноги и рванул вперед по коридору – что, разумеется было весьма рискованно. В подземельях под Четвертым энергоблоком монументовцев – как тараканов в бомжатнике, и за углом их могло пастись целое стадо. Но тут уж не до хорошего, потому я бежал вперед, готовясь выстрелить «на движение» раньше, чем тот, кто появится на моем пути, выстрелит в меня.

Я чувствовал, как теплая кровь стекает вниз по пояснице, как намокает и прилипает к телу одежда. Плохую рану оставил осколок. Так-то особой опасности для жизни нет, важные органы не задеты, но силы уходят вместе с кровью, которая из таких обширных поверхностных ран вытекает весьма обильно.

Левый рукав тоже стал тяжелым, набух от крови, просочившейся через бинт. Хотя это уже неважно. Потому что сейчас было два варианта: либо сесть на пол, привалиться к стене и сдохнуть от кровопотери или пули проходящего мимо фанатика – либо накрутить себя до состояния, когда плевать на все, когда видишь перед собой лишь сверкающую цель, желание свое видишь единственное, ради которого сдохнуть – вообще не вопрос. И ты бежишь к своей цели, сметая на пути все препятствия и не обращая внимания ни на вспышки выстрелов, ни на пули, летящие как мимо тебя, так и в тебя…

Еще одна рванула бедро, но как будто не мое. Боли не было, лишь рывок, который не повлиял ни на что. Монументовец был в тяжелом экзоскелете, посему я всадил ему прямо в защитную маску остаток магазина, на бегу подхватил автомат падающего врага и вновь рванул вперед…

Очертания подземных коридоров слегка смазались, став похожими на нарисованные, ненастоящие. И монументовцы стали какими-то плоскими, словно безликие персонажи компьютерной игры. Может, дело было в изменении сознания от потери крови, может, я переборщил с адреналином, который искусственно накручивал в себе до сумасшествия, до состояния средневекового берсерка, потому что иначе с такими повреждениями никак… А еще и потому, что цели своей сверкающей достичь может лишь безумец, в чьей жизни больше ничего не осталось, кроме этой самой цели, ради которой он прошел столь страшный путь, усеянный чужими трупами и обильно политый своей кровью.

И она предстала передо мною, та цель, которую я уже видел не единожды.

Та самая.

Сверкающая.

Разливающая вокруг себя сияние цвета чистого весеннего неба и озаряющая своим ласковым светом десятки мертвых тел, что валялись возле ее подножия. Таких же, как я. Пришедших сюда ради своего единственного желания, которое исполнилось сполна, да только результата желающий уже не увидел. Потому что цель моя не исполняет чужие прихоти бесплатно и берет за свои услуги очень высокую плату.

Мне везло раньше. Я приходил сюда – и по какой-то странной прихоти Зоны уходил обратно. И желания мои сбывались – пусть не всегда так, как мне хотелось. Но сбывались же! Однако сейчас я чувствовал, что на сей раз и я лягу рядом с этим сверкающим Монументом. Потому что за такое желание придется расплатиться сполна.

– Ну, здравствуй, Монумент, – проговорил я, чувствуя, как отпускает меня накрученное, искусственное безумие и как вместе с ним покидают мое тело оставшиеся силы. Настолько, что я не устоял на ногах и рухнул на колени. Не из-за почтения к самой известной и загадочной аномалии Зоны, а лишь потому, что иначе – никак. Иначе вырублюсь и сдохну раньше времени, и тогда все, через что я прошел, будет зря.

Глупое это занятие – здороваться с аномалиями. Но мне показалось, что небесное сияние стало ярче. Узнал постоянного посетителя? Может быть. Кто его знает, что там на уме у этих аномалий, особенно такого уровня. Да и какая разница – узнал, не узнал? Главное, успеть сказать то, что я принес с собой, что камнем на душе лежит, дабы сбросить тот тяжкий груз – а там и сдохнуть не жалко.

– Я дошел до тебя, Монумент, я имею право, – прошептал я немеющими губами. – Спаси миры, что я обрек на смерть ради того, чтобы вернуть к жизни своих друзей. Я виноват, Монумент, я очень виноват. Из-за меня они умерли, только из-за меня, но я спас их, несмотря ни на что. А теперь ты не дай погибнуть мирам, в которых они живут. Прошу тебя, Монумент. Ведь я дошел. Я имею право на желание…

– Не имеешь, – прозвучал голос сбоку.

Я с трудом повернул голову.

Он стоял, целясь в меня из винтовки, а рядом у его ног застыл огромный мутант с кисточками на ушах. Оба они были слишком ярко озарены сиянием Монумента и потому казались нереальными, были похожи на мираж, на полупрозрачную голограмму, колеблющуюся над бетонным полом. А может, это было просто предсмертное видение…

– Нет у тебя никаких прав, Снайпер, – проговорил призрачный Лесник, и глаза призрачного Лютого сверкнули неестественным синим пламенем. – Ты как болезнь на теле Зоны. Где появляешься ты, там нарушается равновесие, рвутся границы между мирами, гибнут десятки живых существ, которых ты убиваешь, оправдывая их смерть своим Предназначением. Настала пора вылечить Зону от тебя, сталкер, – и думаю, Зона будет мне благодарна за это лечение.

…Эхо одиночного выстрела хлестнуло по стенам огромного зала, многократно отразилось от них и затухло, запутавшись в переплетениях ржавых лестниц и кусков арматуры, тут и там торчащих из куч бетонного мусора. И если бы в этом зале был сторонний наблюдатель, он увидел бы, как на Монумент брызнули несколько капель крови – и тут же исчезли, словно аномалия поглотила их, приняв как подношение за исполнение последнего желания сталкера по прозвищу Снайпер.

Фыф поднял голову и прищурил единственный глаз, чтобы получше рассмотреть невиданное явление природы.

Раны неба затягивались. Медленно, словно там, за облаками, гигантские хирурги неторопливо и обстоятельно зашивали их невидимыми нитями. Но что интересно – в эти трещины неведомая сила неумолимо затягивала огромные разожравшиеся аномалии. Одна за другой они исчезали в заживающих небесных ранах, словно ночные кошмары, что неизбежно пропадают с рассветом…

Мутант вздохнул и опустил голову.

Да, когда Фыф впервые увидел, что творится в голове Снайпера, он счел того опасным безумцем, которого лучше убить, дабы тот не наделал страшных бед.

Но сейчас пришло понимание.

Этот хомо, которых его племя всегда презирало, похоже, был его лучшим другом – если, конечно, воспоминания в голове Снайпера не были придуманы им самим. Бывает такое при тяжелых расстройствах разума, и тогда мыслящее существо – человек ли, шам ли – начинает верить в собственные фантазии.