Закон Кремля - Силлов Дмитрий Олегович "sillov". Страница 6

– Ага, – согласилась со мной Василиса. – Странно, что никто мебель не сжег.

– А это идея, – хмыкнул я. – Окно пока тряпкой занавесь, а я костром займусь.

Через четверть часа в комнате стало тепло и светло. Обломки старинной мебели горели замечательно, дым уходил вверх через дыры в перекрытии, а в костре разогревались две банки с тушенкой, которыми снабдил меня бармен в «Янове».

– Романтика, блин, – усмехнулся я.

– Чего? – переспросила Василиса.

– Хорошо, говорю.

– Наверно, – пожала она плечами. – Иногда не пойму тебя. Вроде по-нашему говоришь, а вроде и нет.

Ясно. В этом мире слово «романтика» забыли. Ну и правильно, наверное. Лишнее слово. Когда выживать надо, всякая посторонняя ерунда из прошлого быстро забывается.

С голодухи тушенка зашла как отборный деликатес. Понятное дело, разве крысой наешься? Василиса свою банку опустошила быстрее меня – вроде тощая, и куда в нее лезет? Хотя…

Я почесал подбородок, проморгался – может, зрение меня обманывает или свет от костра так картинку искажает. Вроде худышка рядом со мной сидела, а пригляделся – да нет, все у Василисы на месте. Камуфлу расстегнула, жарко – а под ней бюст прям торчком стоит. Да и задница довольно круглая, на которой она сидит прямо на полу, поджав под себя ноги по-турецки…

Я нахмурился, недовольный собой. Не дело так на девчонку пялиться, которая к тому же серьезно младше тебя. Может понять не так, обидится еще…

– Нравлюсь? – спросила Василиса.

И посмотрела на меня так, как девятнадцатилетние девушки не смотрят. Оценивающе. И одновременно выжидающе: мол, долго еще сидеть собрался, как бы между делом скользя взглядом по моим формам? А как тут не скользить, когда оно такое все, выпирает отовсюду…

– Нравишься, – честно сказал я.

– Ну так чего сидеть, время терять? – пожала плечами девушка. – Давай разденемся, что ли. Я голая люблю этим заниматься. Так слаще.

Бывают предложения, от которых не отказываются. Если кушать хочешь, а тебя к столу зовут, можно, конечно, ради приличия сделать вид, что еда тебя не интересует. Но зачем? Глупо же, верно? Разве только в случае, если предлагают то, что ты жрать не будешь, даже подыхая с голодухи. Ну, а коль оно все аппетитно настолько, что голова кружится, – почему бы и нет?

…Секс на ворохе гнилых, вонючих тряпок – так себе удовольствие. Если сыт. А когда у тебя его не было черт знает сколько времени – в самый раз. Тем более, если партнерша тебе подходит.

А она – подходила. Идеально. Так, что только начали, и я улетел сразу. Не думал, что подобное удовольствие возможно от обладания другим человеком. Будто пазлы сошлись, словно ключ в свой замок вошел, а не как до этого, когда чужие открыть пытался. Да, до этого тоже бывало хорошо, порой даже очень.

Но не так, как сейчас!

Это было что-то невообразимое, которое словами не передать. Все тело рвалось навстречу этому новому наслаждению, когда не замечаешь ничего, а словно плывешь в ревущем потоке, сливаясь с ним полностью, сам становясь этим потоком и где-то краем сознания ловя, что этот рев – твой! И заткнуться бы, потому что не в своем домике у речки кайфуешь, а в очень опасном месте… Но – никак, и ты бьешься в экстазе, вбивая в старую кровать это упругое, но в то же время податливое тело, и боишься лишь одного – что это нереальное наслаждение когда-нибудь завершится…

Но все хорошее, как известно, все же заканчивается. Я и сам, признаться, чуть не скончался, когда меня сотрясло так, словно я пулеметную очередь своей тушкой поймал…

А потом мы лежали рядом, не в силах пошевелиться, – не знаю как она, а я так сто процентов. Весь на трах изошел и сейчас валялся, ощущая себя той самой пустой оболочкой возле памятника, которую видел недавно…

– А ты ничего, – произнесла Василиса. – Выносливый. Может, еще разок?

– П-попозже, – слегка заикаясь, проговорил я. Тут нижнюю челюсть непросто провернуть, чтоб ответить, а она на второй раз нацелилась! Хорошо, что у кровати ножек не было, а то бы мы их точно переломали, что в процессе соития штука крайне неприятная. Особенно такого. Хотя глядя на то, как она, голая, встала с кровати, вытащила из моего рюкзака флягу и начала пить, запрокинув голову и подчеркнуто выпятив все, что при этом выпятилось, я почувствовал, как у меня внизу живота вновь зашевелился интерес к этой девушке. При этом я был уверен, что от второго раза точно сдохну, но, с другой стороны, один раз живем, была не была!

– Ладно, не напрягайся, – сказала она, кладя флягу обратно, накидывая камуфлированную куртку и присаживаясь на корточки возле почти потухшего костра так, чтобы видеть меня. – Ты и правда крепкий мужик. Большинство не выживали.

– От секса с тобой? – удивился я, приподнимаясь на локте – откуда только силы взялись?

– Ага, – равнодушно произнесла она. – Дар мне выпал такой. Башню от меня у мужиков срывает, как у этого танка, что в доме застрял. Зато те, кто выжил, точно не забудут. И ты в том числе.

Костер отбрасывал длинные, резкие тени, пляшущие не только на обшарпанных стенах с остатками обоев, но и на лице девушки. И казалось, что оно постоянно меняется, плывет, словно нечеткая голограмма, и сколько ни вглядывайся – не уловить черт лица, ибо как разглядеть то, что зыбко, словно пустынный мираж…

– Ты мутант? – прямо спросил я.

Она не ответила, протянув руки к костру, – и пламя отстранилось от нее, словно огненно-рыжий кот, решительно не желающий, чтобы его гладили.

– Что такое мутант? – спросила она.

Я хотел ответить, но она перебила:

– Это тот, кто изменился? Стал другим? Не таким, как были те, кто погиб в Последней войне?

Я кивнул. Мутанты, конечно, разные бывают, в том числе и рукотворные. Но в целом ее определение подходило.

Она покачала головой, горько усмехнувшись.

– Тебе не понять, перехожий. Все мы здесь мутанты. Даже те, кто пока не знает об этом. Я о себе узнала в девять лет, когда ударила здорового мужика, который решил, что пора меня сделать бабой. Зло ударила, сильно, потому что не люблю, когда меня лапают без моего разрешения. И грудину ему пробила насквозь, так, что аж пальцами почувствовала его позвоночник. Никогда этого не забуду. Я трогаю мокрую суставчатую кость и чувствую, как мне в локоть бьется живое сердце. Тогда я со страху пихнула его рукой, и оно остановилось. Я потом мужика того на его же нож насадила, чтоб выглядело, будто он сам на него упал. Вроде поверили – детская рука тонкая, а нож был большим, гораздо больше члена того урода. Раз в пять, наверно, а может, и больше.

Она снова замолчала, заодно прекратив попытки погладить неприветливый костер, но тот все равно горел так, словно от Василисы в мою сторону дул ветер. Думаю, был бы он живым, точно уполз бы от нее подальше.

Да уж, везет мне на девок-мутантов. Судьба, вероятно, такая – подобное к подобному тянется…

– И ты – мутант, – сказала она. – Иначе б со мной не выдержал. Вижу, что хочешь еще. И я хочу. Но не надо. Умрешь. Даже мутанты второй раз не выдерживают. Так что лучше спи.

И тут я почувствовал, как меня накрывает теплая, мягкая волна, приятная и уютная настолько, что хочется в нее завернуться, уткнуться лицом и больше не шевелиться. Противиться этому было невозможно, хотя где-то билась в голове заполошная мысль, что неестественно это все, что не меня рубит от усталости, а срубают меня вопреки моей воле…

Но сил противиться нереально приятной волне не было, да и не хотелось, потому что и вправду устал я, как крысособака. Я и не стал – и меня мгновенно унесло далеко-далеко, туда, где нет грязного и опасного мира вокруг, вонючих тряпок поверх кровати и дырявого потолка, сквозь который заглядывают в наше убогое убежище любопытные звезды…

Я проснулся мгновенно. В какой бы из миров ни закинула тебя судьба, но сталкерская чуйка, хорошо натренированная в Чернобыльской Зоне, всегда с тобой. Вот и сейчас меня будто изнутри толкнуло: опасность!