Выигрыши - Кортасар Хулио. Страница 21

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

XIX

Ночная деятельность Атилио Пресутти завершилась переселением: с помощью хмурого, неразговорчивого стюарда он вынес из своей каюты вторую постель и перенес ее в соседнюю, которую занимали Неллина мать и сама Нелли. Из-за размеров и формы каюты разместиться в пей оказалось не так-то просто, и донья Росита несколько раз предлагала оставить все по-прежнему и вернуться в каюту сына, но Пушок, схватившись за голову, твердил, что в конце концов три женщины вместе – это совсем не то, что мать с сыном, и что в его каюте нет ни ширм, ни перегородок. Наконец удалось запихнуть кровать между дверью в ванную и входом в каюту, и Пушок появился вновь, неся ящик с персиками, который подарил ему Русито. Хотя все сильно проголодались, никто не решился позвонить и заказать ужин; поели персиков, и Неллина мать достала бутыль с вишневым напитком и шоколад. Умиротворенный Пушок возвратился в свою каюту и завалился спать.

Когда он проснулся, было семь часов; подернутое дымкой солнце светило в иллюминатор. Сев в кровати и почесываясь через майку, Пушок при дневном свете оценил роскошное убранство и размеры своей каюты. «Как здорово, что моя старуха женщина и должна спать вместе с себе подобными», – с удовольствием подумал он, радуясь независимости и весу, которые придавали ему личные апартаменты. Каюта номер четыре сеньора Атилио Пресутти. А теперь поднимемся наверх, посмотрим, что там делается! Пароход вроде стоит на месте, может, мы уже в Монтевидео? Уф! Ну и ванная, ну и сифоны, мама миа! А розовая туалетная бумага, просто грандиозно! Сегодня вече-Ром или завтра обязательно приму душ, потрясающе! А ты только погляди па этот умывальник, да он как бассейн в «Спортиво барракас», в нем можно помыть загривок, пи чуточки не забрызгавшись, а какая приятная водичка течет… Пушок энергично намылил лицо и уши, стараясь не замочить майку. Потом надел пижаму, новую, в полоску, баскетбольные кеды и, прежде чем выйти, причесался; в спешке он забыл почистить зубы, а ведь донья Росита специально купила ему новую зубную щетку.

Он прошел мимо кают правого борта. Наверняка все еще дрыхнут, он первым вышел на палубу. Но там уже прогуливался мальчуган, который путешествовал вместе с мамой, и очень дружелюбно посмотрел на пего.

– Добрый день, – сказал Хорхе. – Я вас всех опередил, видите.

– Как поживаешь, малец? – снизошёл до разговора Пушок. Он приблизился к борту и оперся о перила обеими руками.

– Черт-те что! – сказал он. – Да мы все еще торчим перед Кильмесом! [38]

– Значит, все эти цистерны и большие железяки – это и есть Кильмес? – спросил Хорхе. – Здесь варят пиво?

– Это надо ж! – повторял Пушок. – А я-то вообразил, что мы уже в Монтевидео и что, чего доброго, можно сойти на берег и все такое прочее…

– А Кильмес, наверное, недалеко от Буэнос-Айреса, да?

– Конечно! Сел на авто и в два счета тут! Похоже, банда Японца насмехается надо мной с берега, они все отсюда… И это называется путешествие?!

Хорхе окинул его проницательным взглядом.

– Мы уже целый час как стоим на якоре, – сказал он. – Я поднялся в шесть утра, не хотелось больше спать. А знаете, здесь никогда никого не увидишь! Прошли два матроса, спешили по своим делам, но, кажется, они меня совсем не поняли, когда я с ними заговорил. Наверняка они липиды.

– Кто-кто?

– Липиды. Они такие странные, ничего не говорят. Если только они не протеиды; их так легко спутать.

Пушок посмотрел па Хорхе исподлобья и уже собирался что-то спросить, но тут на трапе показалась Нелли с матерью, обе в брюках, легких босоножках, дымчатых очках и в платочках.

– Ах, Атилио, какой дивный пароход! – сказала Нелли. – Все так блестит, прямо прелесть, а воздух, какой воздух!

– Какой воздух! – сказала донья Пена. – А вы, Атилио, оказывается, рано встаете.

Атилио подошел; Нелли подставила ему щеку для поцелуя. Вытянув руку, он показал на берег.

– Да, это место мне знакомо, – сказала Неллина мать.

– Бериссо! – сказала Нелли.

– Кильмес, – мрачно сказал Пушок. – Скажите на милость, что это за путешествие.

– А я-то думала, что мы уже в открытом море и поэтому нас совсем не качает, – сказала Неллина мать. – А может, чего доброго, у них там что-то поломалось, и надо чинить.

– А может, они собираются брать нефть, – сказала Нелли.

– Эти суда ходят на мазуте, – сказал Хорхе.

– Вот-вот, – сказала Нелли. – А этот карапуз тут совсем один? Твоя мамочка внизу, да, дорогой?

– Да, – ответил Хорхе, искоса смотря на нее. – Она считает пауков.

– Кого, кого, детка?

– Коллекцию пауков. Каждый раз, когда мы отправляемся в такие путешествия, мы берем ее с собой. Вчера вечером у пас убежало пять пауков, но, кажется, мама уже нашла троих.

Неллина мать и сама Нелли разинули рот. Хорхе пригнулся, увертываясь от полудружеского, полусердитого шлепка, которым собирался наградить его Пушок.

– Вы что, не соображаете, что он насмехается над вами? – сказал Пушок. – Давайте поднимемся наверх, посмотрим, может, нам дадут молока, у меня все кишки свело от голода.

– Кажется, завтрак на таких пароходах бывает очень обильный, – сказала Неллина мать с недовольным видом. – Я читала, что подают даже апельсиновый сок. Помнишь, доченька, тот кинофильм? Ну тот, где играла девушка… отец ее еще работал в какой-то газете, и он не позволял ей встречаться с Гарри Купером.

– Да нет, мама, это совсем не тот фильм.

– Ну разве ты не помнишь, он был цветной, и эта девушка ночью пела болеро на английском языке… Хотя, правда, в этой картине не участвовал Гарри Купер. Он был в той, где про катастрофу на железной дороге, помнишь?

– Да нет же, мама, – возражала Нелли. – И всегда ты все только путаешь.

– Там подавали фруктовые соки, – настаивала донья Пепа. Поднимаясь в бар, Нелли повисла на руке жениха; по дороге она тихим голосом спросила у него, как она нравится ему в брюках, на что Атилио отвечал сдавленным рыком, до боли сжав ей плечо.

– Подумать только, – шептал Пушок ей на ухо, – ты могла уже быть моей женой, если бы не твой папаша.

– Ах, Атилио, – сказала Нелли.

– У нас была бы каюта па двоих и все прочее.

– Ты думаешь, я сама не мучаюсь по ночам? Ну, то есть мы давно уже могли бы пожениться.

– А теперь надо ждать, пока твой старикан не наймет нам домик.

– Конечно. Ты же знаешь, какой он, мой папа.

– Как мул, – сказал Пушок уважительно. – Еще хорошо, что мы можем пробыть вместе все путешествие, поиграть в карты, а ночью выйти па палубу, видишь, вон туда, где эти связки канатов… Отличное укрытие. Ох и жрать хочется, сил нету…

– От речного воздуха очень разыгрывается аппетит, – сказала Нелли. – А как тебе нравится мама в брюках?

– Ей они здорово идут, – сказал Пушок, в жизни не видевший ничего более похожего на почтовый ящик, чем тещин зад. – Моя старуха ни за что такое не наденет, она на старый манер, да и посмей она только, старик забил бы ее до смерти. Ты же знаешь, какой он.

– У вас в семье все вспыльчивые, – сказала Нелли. – Ступай, позови свою маму и давай поднимемся в бар. Погляди, какие тут двери, какая чистота!

– Слышишь, как шебуршат в баре, – сказал Пушок. – Вроде к часу, когда подают хлеб с маслом, все сбегаются. Пошли вдвоем искать старуху, не люблю, когда ты ходишь одна.

– По, Атилио, я же не девочка.

– Тут, па пароходе, такие крокодилы водятся, – сказал Пушок. – Пойдешь со мной, и дело с концом.

XX

В баре все было готово к завтраку. Стояло шесть накрытых столиков, и, когда бармен положил на место последнюю цветную салфетку из бумаги, в зал почти одновременно вошли Лопес и доктор Рестелли. Они выбрали столик, и тут же к ним на правах старого знакомого, хотя он еще ни с кем не обмолвился и словом, присоединился дон Гало; щелкнув пальцами, он отослал своего шофера. Лопес, пораженный тем, что шофер таскал по лестницам хозяина в кресле-каталке (превращенной для этого случая в некое подобие корзины), поинтересовался, хорошо ли себя чувствует дон Гало.