Экзамен - Кортасар Хулио. Страница 16

– Пять квадратов, – сказал Салавер и положил календарь временем кверху между двумя тарелками с жареными овощами.

– А, – сказала рассеянно Клара, – понятно.

– Действительно, понять довольно легко, – подтвердил Салавер – Вы знаете, что моя тетушка Ольга живет в Малаге. Я желаю встретиться с тетушкой Ольгой с целью конкретизировать мои планы относительно окончательного переселения на полуостров.

«Рассказывает по пятому разу», – подумал Андрес, и ему вспомнились слова Мурены, с которым он не был знаком, но кто был его товарищем по одиночеству и антагонистом по двадцати разным пунктам, однако союзником по многим другим:

«Но китаец не похож на человека, ничего не уважающего, – подумал Андрес. – Он, бедняга, просто дурак».

– Вследствие этого, – сказал Салавер, – я привел в порядок этот беспорядок и полагаю, что в пятый квадрат как раз попадает Малага. Справа внизу.

– Между двадцать пятым и тридцатым августа, – сказал репортер, разглядывая квадратики, заполненные красными и черными цифрами.

– Но у меня нет уверенности, потому что контрслучай способен на самое худшее.

– Объясни нам про контрслучай.

– Все на свете – дело случая, – сказал Салавер. – Все. Философы этому учат, об этом написано во многих книгах. А, значит, надо идти наперекор случаю, и я изобрел контрслучай – особый способ жить. Вот здесь все объяснено. Все мы живем в квадратах. И потому сначала надо сформировать суперслучай, чтобы естественный случай при входе в квадрат столкнулся с препятствием. Мой метод таков: каждое утро, глядя в потолок, я прокалываю булавкой мой квадрат и смотрю: если булавка попала на уже прожитые дни, то не считается и надо колоть снова. Когда же булавка попадает на тот период времени, к которому мы подходим, я смотрю на условный знак, обозначающий длину светового дня в этой части земли. А потом думаю. Воды.

– Держи. – Репортер подал ему сок.

– Теперь надо создать второй суперслучай, а это самое тонкое дело. Если, например, проколешь день, до которого остается, скажем, две недели, то принимаешься думать, как будешь жить этот кусок квадрата. Сначала обдумываешь физические обстоятельства: будет ли дождь, сильным или слабым будет ветер, придется ли тебе писать заметку относительно горючих материалов, которые самовозгорятся в городе под названием Буэнос-Айрес, или человек, облеченный полномочиями секретаря редакции, велит тебе подготовить справку по вопросу о рождаемости. Предположим, все это должно произойти. Ты предполагаешь эти обстоятельства. Это и есть суперслучай. И тогда, – Салавер выпрямился, – тогда ты подготавливаешь контрслучай. Я говорил о дожде и ветре; так вот, когда наступает указанный день, ты выходишь из дому в светлом костюме независимо от того, идет дождь или нет; я говорил о пожаре: в этот день ты приходишь в редакцию и пишешь о Бетховене, даже если горит Троя или Альбион-Хауз. Не важно, были или не были пожары. Заказали тебе или не заказали материал о рождаемости. Ты предусмотрел суперслучай и уничтожил его при помощи контрслучая.

– Ясно, – сказал Хуан в полном восторге.

– Разве я не говорил, что это грандиозно? – сказал репортер, до того не проронивший ни слова.

– По-моему, здорово, – сказал Андрес. – Значит, вы сможете отправиться в Малагу?

– Вполне вероятно, – сказал Салавер. – Пятый квадрат внизу справа, довольно-таки просто.

– Ах, так?

– Суда отходят в определенные дни, – сказал Салавер – в этом преимущество: случай тут преодолевается грубо практически, надо просто подняться на судно, другими словами, не остаться на берегу. А против всего остального будет действовать суперслучай, подкрепленный контрслучаем.

– Вам бы, – сказала Клара тусклым тоном, – следовало зваться Саласаром [33].

– В моем имени тоже содержится знак, имеющий ко мне прямое отношение, – сказал Салавер [34]. – Я – Опередивший Свое Время, и судьба велит мне смотреть, что ждет впереди.

– Очень интересно, – сказала Стелла, погруженная в календарь. – Так мы идем или нет?

– Идем, идем, здесь жарко.

– Всего хорошего, – сказал Салавер и быстро поднялся. – Мне было чрезвычайно приятно.

– Всего хорошего, – ответили ему все.

А В ВИТРИНЕ ОТРАЖАЛСЯ АБЕЛЬ.

– Пусть репортер платит за всех в наказание за квадраты и тетушку Ольгу, – сказал Хуан. – Допускаю, что он вполне китаец, если ты имеешь в виду то же самое, что и я.

– Расплачиваемся по-английски, – сказала Клара и положила на стол два песо. «Или я сошла с ума, или это опять Абелито. Только бы Хуан его не видел, только бы Хуан – »

– Пошел прочь! – закричал официант, пинком выбрасывая иссиня-черного песика, подбиравшегося к огрызку на полу. Потом отсчитал сдачу и сердечно попрощался, до крайности довольный тем, как ему удался пинок и как визжала собака.

Женщины вышли первыми, репортер еще прощался с официантом, а рука Андреса тихонько прикоснулась к плечу Хуана, шедшего впереди.

– Да, я его тоже видел, – сказал Хуан, не оборачиваясь, – Что поделаешь, он такой. Поразительно одно: как он улетучивается в мгновение ока, словно дым.

Андрес подождал репортера.

– Как дым – над этим следует подумать, – сказал он. – А ведь именно дым замечают прежде всего. Ты можешь прославиться: предложи через свою газету, чтобы благодарные пожарные воздвигли статую в честь дыма.

– Обязательно предложу, – сказал репортер. – А статую можно заказать Тройяни. Ну, ребята, туман совсем сгустился. Ничего себе ночку выбрали для прогулки. Одни мы… Ну да ладно, нужно проводить наших экзаменующихся.

Две колонны женщин шли в направлении Майского проспекта. Шли стройными рядами в сопровождении молодых людей с факелами и электрическими фонарями. В тумане процессия походила на гусеницу из японского сада, которая ползла, медленно подтягивая туловище. Кто-то вдруг закричал, и Хуан вспомнил —

– но Абель, этот болван, опять тут, —

сирены машин «скорой помощи», мчавшихся по улице Леонардо Н.Алема. Он переложил сверток с кочаном под левую руку и крепче прижал к себе Клару.

– Ну, как ты, старушка?

– В порядке, все вижу и слышу, все понимаю и немного грущу.

– Клара, – сказал Хуан тихо.

– Да, я видела. А почему ты беспокоишься?

– Я не беспокоюсь. Просто мне это кажется абсурдным. Андрес тоже видел его.

– Бедный Андрес, – сказала Клара.

– Почему Андрес бедный?

– Потому что ему видятся призраки.

– А мы с тобой?

– И мы – тоже, – сказала Клара. – Но Абель живой, а не призрак.

Ей вдруг страшно захотелось плакать. Хорошо бы достался четвертый билет.

Репортер купил газету, и они пошли по улице Боливара к Алсине. Моросил теплый мелкий дождичек.

– Замечательно, – сказал репортер. – Депутаты утвердили проект защиты диких животных.

Когда подходили к проспекту Колумба, скользя на покатом спуске улицы Алсина, Андрес выпустил Стеллину руку, – та всегда заставляла его вести ее под руку, – и чуть отстал, прислушиваясь к резкому голосу репортера и вспыльчивым репликам Хуана; он смотрел, как Хуан ведет Клару – будто ее хотят у него отнять. Хуан выглядел нелепо: прижимал к себе сверток и Клару и что-то выкрикивал в ответ репортеру, да еще останавливался время от времени, поджидая Стеллу и оглядываясь на нее, словно за поддержкой.

– Как я устал, – сказал Андрес. – Ну и ночь.

Свет фонарей падал с высоты, высвечивая щиколотки Клары, ее стремительную поступь. К утру, наверное, пойдет тонкий, горячий дождь, который всегда наводит уныние. «Я в это не верю!» – выкрикнул Хуан, останавливаясь на углу. Свет омывал волосы Клары и половину лица; Андрес остановился и смотрел на нее; он увидел, как репортер, знаками попросив подождать его, побежал на противоположную сторону улицы. Стелла и Клара разговаривали с Хуаном и совсем позабыли об Андресе, стоявшем в тени. «Я – свидетель, – подумал он. – Свидетельствующий… О чем я могу свидетельствовать, кроме как о себе самом, да и то…»