Тотем (СИ) - Винд Шерил. Страница 5

— Нет. Никогда. Ни за что! — рычала она, скалясь на каждого, кто подходил слишком близко. Оружием в её руках стали банные принадлежности. Летели деревянные вёдра и тазы, разлетались веники, усеивая листьями пол и прилипая к намокшему телу.

Вид у невесты князя был самый непривлекательный. Содранная кожа на руках от кисти до локтя — воспоминание о доме и первой борьбе за свободу. Синяк вокруг запястья — от неудачной попытки свершить свою месть. До кучи курчавые волосы сбились, намокли и прядями спадали на влажный лоб и тело. Янтарные глаза хищно смотрели на всех и ненавидели заочно каждого. Ах да. Ну и совсем уж до коликов в животе угрожающим смотрелся черпак в её руке.

Северные гиены за короткое знакомство с лисьей княжной успели взвыть и возненавидеть её во всех её проявлениях. Но не стоял бы на капище тотем Росомахи, если бы они так просто сдались и оставили лисичку в покое — переглянувшись, злые бабы взяли баню осадой, содрали девчонку с полки, отобрали черпак, скрутили и навещали ей воспитательных оплеух. Словно в мщение за устроенный погром, росомахи растянули лису вдоль лавки и без капли нежностей тёрли её грубым мочалом так, будто всерьёз намеревались шкуру спустить. Играть против них грубой силой и бешенством — вот уж нашла коса на камень. Бурошкурым этого добра доставало на многие поколения вперёд, так что лисичку выкупали, перемазали душистыми травяными маслами, одели в чистую сорочку и усадили на лавку в предбаннике — разбирать длинные кудри, спутанные комом в результате короткой драки. Вычёсывая рыжие колтуны деревянными гребнями, рабыни без стеснения чесали языками, обсуждая княжну так, будто её здесь не было. Ещё бы! Приволок из тёплых лесов себе игрушку, мало того дикую, так ещё и тощую, как осинка — ну как она такая здоровое дитё выносит? Мало что ли среди родного племени красавиц, сильных да крепких, чтобы стать любимой женой, матерью его детёнышей, поддержкой и опорой?

И то ли лиса подустала бегать по стенам бани, то ли тяжела была рука, раз за разом отвешивающая воспитательных оплеух под затылок, но бабы своего добились: девчонка сидела тихо, слушая разговоры женщин чужого рода, а они и рады были её не замечать. Каждая вслух позавидовала участи лисички, помечтав оказаться на её месте, а кто-то шепотом посомневался — она чужая, а значит не такая уж и невинная — откуда им знать, какие у этих необузданных дикарей нравы? На сплетницу тут же шикнули, но между собой покосились — действительно, молва о лисах шла как о мудрых и хитрых зверях, а эта лиса была явно подпорченная — ни мудрости, ни хитрости, одна дурь в голове.

За окном уже слышался глухой барабанный бой, разжигали душистые костры — капище Росомахи оживало. Наступали сумерки — близилось время свадебного обряда.

— Пей, — сунули ей в руки дымящуюся чашу, пахнущую сладкими травами. — Пей, не отравим, — убеждала её женщина-росомаха, старшая среди соплеменниц. — Выпей, дурочка, не вороти нос. По первой каждой боязно и тяжко, тебе же легче станет князя ублажить. Пей.

Лучше бы яду в кружку плеснули! Так бы и терпеть дух росомах не пришлось. Всё время, что Кайра молча терпела разговоры рабынь, она утешала себя мыслью, что силы ей ещё понадобятся. Как ни противно это говорить, но именно на ту самую злополучную ночь, чтобы князю скучать не пришлось, пока она показывает клыки да когти, щедро одаривая новоиспечённого супруга за всё хорошее и плохое тоже.

Лисица отпрянула, не желая пробовать неизвестную дрянь на вкус, да и вдыхать её запах — тоже. Неизвестно, что ей там подмешать успели.

— Пей, говорю! — настаивала женщина, но получила лишь недовольно сморщенный нос и отвёрнутую морду, словно под нос подсунули не отвар травяной, а ведро с помоями. — Тебе тут не Лисбор! Никто с тобой цацкаться не будет! — и в подтверждение своих слов грубо взяли за подбородок, а жидкость насильно залили в рот, вынуждая выпить.

Откашливаясь, Кайра и слова вымолвить не успела. Одарила женщину взглядом, полным злобы и ненависти, а в ответ небрежное и грубое, но по-матерински заботливое:

— Потом, дурёха, спасибо скажешь.

В голове зарождались самые худшие предположения по поводу росомашечьей помощи, но молодая лисица и представить не могла, насколько помогли и ей, и князю добродушные женщины. О ком они больше беспокоились — неизвестно, но стоило Кайре встать с лавки, как мир вокруг пару раз крутнулся, а из тела ушла вся сила. Опоили, лишили сознания. Что было дальше — не помнила, будто в омут провалилась и там пребывала. Сколько времени прошло — неизвестно. Всё это казалось сном, который она забыла, а пробуждение нагнало странной реальностью.

***

Сэт велел дать ей отвар, зная, что в ином случае эта бестия попросту сорвёт церемонию. Он видел, что росомахи не принимают её, для них она — чужая. Это словно получить вместо обещанных рубинов плохо огранённые стекляшки, а для росомах нет ничего хуже, чем обманутые ожидания. Глупая лисичка даже не пыталась понравиться его народу, а прятать её в дальнем углу до бесконечности было невозможно. Лисий княжич гораздо быстрее снискал народную любовь — лисёнок бегал по снегу в мехах, окружённый няньками и дядьками, быстро подружился с местной сворой детворы и вместе с ними гонял кур, размахивал деревянным мечом и путался под ногами старших. Если бы так просто было с его сестрой…

Одно радовало — свадебный обряд она простояла истуканом, прикрытая длинной полупрозрачной фатой, послушно глотнула горячего вина и рука об руку с князем обошла росомаший тотем. Они вошли под крышу их дома как муж и жена и разошлись в передней — её увели под белы рученьки переодеть, а он ушёл помолиться Росомахе и попросить благословения. Жажда крови отошла, доброе имя омыто кровью, обида отомщена — ему не хотелось больше причинять боль лисичке. Дикая девчонка никак не желала смириться с собственной участью, и чем дальше она сопротивлялась, тем больше Сэт понимал — ему придётся овладеть своей женой против воли. И, если уж этого не избежать, то пусть ей помогут Звери… и травы. Потом спасибо скажет… если догадается.

Супружеская спальня была наполнена сладковато-терпким запахом трав, дерева и костра. Посреди огромного ложа, застланного звериными шкурами, сидела его жена, глядя перед собой в одну точку — так же, как и во время обряда. Дурман ещё не отошёл, и на том спасибо… Сбросив с плеч тяжелую меховую накидку, Сэт стащил через голову верхнюю одежду и лязгнул пряжкой ремня, собираясь снять штаны.

Он услышал тихое мычание за спиной — девчонка приходила в себя.

Желтоватый свет затопил комнату. Пламя от камина плясало причудливыми бликами на стенах и мебели, то приобретая в сознании Кайры форму зверей, то вновь что-то бестелесное, как дымная завеса. Узор то исчезал, то появлялся. Закрывая и открывая глаза, она постепенно приходила в себя; мир приобретал очертания, а к ней возвращалось осознание. Кайра обнаружила себя в незнакомой комнате чужого дома, обставленного в грубой манере — не чета её комнате в лисьем княжестве. Уютном логове, пропитанном солнцем и запахом осенней листвы. Следом пришло осознание, что она лежит на постели в окружении тёплых мехов. Дыхание глубокое, редкое; слышит, как оно вырывается сквозь чуть приоткрытые губы. Жарко… и воздуха не хватает.

Запах цветов витает в воздухе — проходит время, прежде чем она осознает, что он исходит от её кожи, а вместе с ним в памяти начинают всплывать образы ускользнувшего прошлого. Последнее, что она помнила, как была в бане, а потом её заставили выпить это проклятый отвар.

«Отвар…»

Обухом по голове ударяет осознание; Кайра резко садится в постели, осматривает себя, ощупывает, опасаясь, что догадка оправдается. Тонкая белая сорочка скрывает тело, но нигде ни намёка. А впрочем... Откуда ей знать, как должно быть? Напуганная одной только мыслью, она вздрагивает от звона — не понимает его природы, пока не оборачивается и не видит перед собой мужчину. Взгляд лишь на долю секунды опускается к его рукам. Увиденного достаточно, чтобы вновь ощериться и забиться в дальний угол. Увеличить между ними расстояние, чувствуя странную слабость в ногах и внутреннюю дрожь. Всё этот отвар! Как она могла позволить с собой такое сотворить?!