Детектив Франции. Выпуск 1 - Эксбрайя Шарль. Страница 14
— Да подожди же!
Рояль смолк. С тихим шорохом скользила игла. Фожер молчал, и Еве вновь стало страшно. Губы Лепра скривились в злой улыбке.
— Это новая пластинка, — прошептал он.
Внезапно послышался голос Фожера. Они были готовы к этому, но подскочили от неожиданности и бросились друг к другу. «Ева… ты ведь здесь, да? Извини меня… я говорю с тобой, как слепой… но на самом деле… я уже просто ничто… Ты сама знаешь, это еще хуже… от меня остался только голос…»
Фожер рассеянно наиграл припев. Ева кусала носовой платок. В нечеловеческом безмолвии, поблескивая, вращалась пластинка. «От меня остался только голос, — продолжал Фожер, — но я все прекрасно понимаю. Например, я знаю, что ты думаешь обо мне, больше чем когда–либо. И это только начало…»
Он проиграл короткий пассаж, и Лепра чуть не крикнул: «Довольно!»
«Думаешь, я преследую тебя?.. Нет, я просто защищаюсь… Ты удивляешься… Твой дружок тоже… Держу пари, он тут, с тобой. Если нет, расскажи ему… Я защищаюсь. Скажу тебе честно: ведь это ты меня мучила, терзала, преследовала… Мне никогда от тебя не освободиться».
— Нет, — прошептала Ева, — нет, это неправда. — Она не спускала глаз с пластинки, словно могла увидеть там Фожера.
«Вы оба должны испытывать сейчас то, от чего страдал я. Справедливость? Я в нее не верю… или, скорее, верю, что ей не обойтись без посторонней помощи… Вот видишь, я и помогаю… Эта пластинка не последняя. Потом, правда, я буду обращаться не к тебе… До свидания, малютка Ева, как бы я хотел любить тебя меньше… Я тебя не забываю. Я никогда тебя не забуду». Раздался легкий щелчок, и пластинка остановилась. Лепра бесшумно встал перед Евой на колени. Она сидела с отсутствующим видом, обхватив голову руками.
— Ева, Ева… дорогая…
Он почувствовал, что голос его дрожит, тихо прошел в кухню, порылся среди бутылок, наткнулся на едва початую фляжку арманьяка, налил полный стакан и принес Еве.
— На, выпей… выпей скорее…
Ева протянула руку.
— Я сойду с ума… Это невыносимо!
Она обмакнула губы в арманьяк, поперхнулась, и Лепра сам осушил стакан одним глотком.
— «Только обращаться я буду уже не к тебе», — повторила она. — Ты понимаешь, что это значит?
— Нет.
Она снова посмотрела на пластинку.
— Я даже не подозревала, что он так меня любил! — сказала она своим грудным голосом.
Лепра схватил ее за плечи и встряхнул.
— Ева… очнись… Я здесь… Мы тоже будем защищаться. Так нельзя.
— Что, по–твоему, мы можем сделать? Мы же не запретим этим пластинкам приходить по почте.
— Нет, но мы вовсе не обязаны их слушать.
Ева горько усмехнулась.
— У тебя хватит выдержки не распечатать пакет? Неужели?.. Вот видишь. Мы прослушаем все. От судьбы не уйдешь. Это входит в его план. Не знаю, чего он добивается, но…
— Что ты городишь! — оборвал ее Лепра. — Он же мертв, черт возьми!
— Это ты неизвестно что несешь, — сказала она тихо. — Ты же прекрасно понимаешь, что у него… друг, сообщник — называй, как хочешь, — и он все знает… Теперь в этом нет сомнения.
Лепра машинально взял пустой стакан, вдохнул еще державшийся аромат.
— Ну конечно, у нас даже есть доказательство… Этот таинственный незнакомец должен был дождаться успеха песни, прежде чем посылать вторую пластинку… Иначе она не произвела бы на нас такого впечатления, так ведь?
— Продолжай.
— Фожер не мог назначить даты отправки. Значит, кто–то их выбирает по своему усмотрению… Значит, это не просто какой–то знакомый. Только близкий друг Фожера может быть в курсе всего… Как ты полагаешь?
— Мелио?
— Больше, вроде, некому… Но зачем он умолял тебя исполнить песню?
— Подожди, я что–то не понимаю…
— Ну как же… Если этот неведомый друг согласился исполнить последнюю волю твоего мужа или, если тебе угодно, отомстить за него… то он должен идти до конца. Следовательно, если это Мелио, то он не стал бы предлагать тебе спеть.
— Значит, не Мелио… Тогда… Брунштейн? Нет, Морис не выбрал бы себе в доверенные мужа любовницы.
— Так кто? Флоранс? Девошель? Гурмьер?
— Только не Гурмьер. Гурмьер — просто продажный бизнесмен. Обладатель этих пластинок мог шантажировать меня, требуя плату за свои услуги. Можешь быть уверен, Морис это предвидел. Он наверняка выбрал кого–то безупречного… кого–то, кто нас ненавидит…
— Может, это его брат?
— Он даже не появился на похоронах. Они многие годы были в ссоре.
Лепра сел.
— Что делать? — спросил он.
— А ничего, — прошептала Ева. — Ждать.
— Чего?
— Новых пластинок.
VI
Прошла неделя. Каждое утро в девять часов Лепра звонил Еве.
— Есть что–нибудь?
— Нет, ничего, только письма.
В полдень он заходил к ней. Она показывала ему письма, сваленные без разбора в хрустальной чаше. По мере того как популярность песни возрастала, писем становилось все больше. Друзья умоляли Еву не уходить со сцены. Незнакомые люди поздравляли ее, высказывали свое восхищение Фожером. Ева похудела, но смело встречала жизнь лицом к лицу и пыталась жить как раньше, показываться вечерами в излюбленных ресторанах. Она бесконечно улыбалась, пожимала руки, принимала приглашения.
— Я немного устала, — объясняла она. — Мне надо отдохнуть… Нет, пока у меня нет определенных планов…
— Вы довольны? Эта песня станет шлягером.
— Прекрасно, она того вполне заслуживает.
Но через час она уходила с мигренью. Лепра ждал ее и молча провожал домой. Он был на пределе. При Еве он держался, даже шутил.
— Знаешь, сегодня я ее слышал одиннадцать раз, даже сосчитал. Утром в парикмахерской. Потом на лестнице… кто–то напевал в ожидании лифта… два раза в метро, два раза в Тюильри — мальчишки играли на гармошке. В полдень…
— Хватит, дорогой. Я тоже повсюду ее слышу. Просто наваждение какое–то!
В дверях Лепра долго жал ей руку. Он чувствовал, что ей необходимо было побыть одной, и покорно уходил.
— Спокойной ночи. Попробуй заснуть. Я позвоню завтра утром.
Он шел обратно, садился за столик в кафе, но ни размышлять, ни придумывать что–либо он был не в состоянии. Одиночество угнетало его. Он заказывал виски, к которому даже не притрагивался, и смотрел прямо перед собой на оживленную толпу. Снова и снова он мысленно просматривал список подозреваемых… Мелио… Флоранс… Наверняка кто–то из них. Остальные отпадали сами собой. Девошель, музыкальный критик, которого они подозревали какое–то время, уехал в Швейцарию на следующий день после похорон. Ева узнала об этом случайно. Они проверили. Все так и было. Девошель не мог посылать пластинки. Значит, либо Мелио, либо Флоранс. Но как их расспросить, не вызвав подозрения? Лепра успокаивал себя. «В конце концов, — думал он, — что может случиться?» Ровным счетом ничего. По крайней мере, ничего определенного. Следствие по делу Фожера, наверно, уже закрыто. Через месяц о нем все забудут. Ева вернется к нормальной жизни.
Но ни один ответ не удовлетворял его. Лепра понимал, что ему нечего бояться, но тревога не оставляла его. Тревога смутная, что–то вроде морской болезни. Ему бы лечь и заснуть, и спать, спать! Но он переходил в следующее кафе, заранее насторожившись. Нет, тут, вроде, все тихо, никаких песен. Он чувствовал чуть ли не разочарование. Эта песня превращалась в своеобразный диалог с Фожером. Заслышав ее, Лепра распрямлял плечи, словно хотел сказать: «Видишь, мерзавец, я держусь. И буду держаться до конца!»
На полной скорости проносились машины, и только шелест листвы нарушал ночное безмолвие. Лепра возвращался домой. Напоследок заходил в соседний с домом бар, почти безлюдный в этот час. Там он стыдливо опускал монету в музыкальный ящик и слушал, стиснув зубы, песню Фожера. Потом буквально сваливался в постель, поворачивался к стенке и ждал сна. Едва проснувшись, мчался к телефону.
— Доброе утро, дорогая, как ты спала? Ничего нового?
Слава богу, значит, еще не сегодня. И он с облегчением усаживался за рояль. Но тут же начинал испытывать отвращение. Он жаждал услышать задыхающийся голос Евы: «Приходи скорей, я получила пластинку». Может, так бы они скорее узнали, что задумал Фожер.