Ангел-истребитель - Кортес Донн. Страница 16
Джек поднял трубку беспроволочного аппарата на втором гудке.
– Алло?
– Джек? – немецкий акцент в голосе был тяжелым и плотным, как коврижки в пироге "Блэквуд". Джек сразу его узнал.
– Мистер Либенстраум... Счастливого Рождества! – спохватился он.
– Я, я, и вам тоже счастливого. Простите, что беспокою дома, Джек, но я, похоже, не смогу вернуться сразу после праздников. Очень много дел накопилось.
– Жаль это слышать.
Либенстраум был богатеем из Германии, собирателем произведений искусства, купившим через посредника одну из работ Джека Очевидно, она произвела на него впечатление, поскольку он связался с Джеком лично и заговорил о европейской выставке, а может, даже и о целом турне. Подобная возможность – из тех, что способны послужить трамплином для взлета карьеры художника.
Джек ни разу не встречался с коллекционером лицом к лицу. Немец уже две недели провел в городе, но дважды отменял назначенные было встречи, ссылаясь на занятость. В последний раз он заявил, что не успеет развязаться с делами до самого Рождества, которое проведет дома... но непременно вернется вскоре после Нового года.
– Мне самому очень обидно, Джек, – с сожалением сказал Либенстраум. – Я так хотел взглянуть на вашу студию, на работы. Сейчас у меня наконец появилось несколько свободных минут, но ведь уже слишком поздно.
Несколько свободных минут.
– А во сколько вылетает ваш самолет?
– Не раньше десяти.
– Что ж, если хотите, мы все же успеем повидаться, – сказал Джек. – Мне потребуется около часа, чтобы доехать до студии. Если такси еще берут пассажиров, подъезжайте и вы.
– Вы уверены? Я не против, мне делать нечего, кроме как пить шнапс в баре аэропорта, но вы... вы ведь должны побыть дома, в кругу семьи, нихт вар?
– Все нормально. Они поймут.
– Ну что ж, тогда... мне бы очень этого хотелось. И на сей раз я обязательно приеду, обещаю вам.
– Отлично! – Джек назвал Либенстрауму адрес, поблагодарил и повесил трубку.
Теперь осталось только сообщить остальным.
ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Я не понимаю, что ты имеешь в виду под «успехом».
ПАТРОН: Я не собирался убивать Ториньо. Надлежало найти человека, которого он любит больше всех на свете, и уничтожить – так, чтобы убийство еще долго отзывалось в его душе. Ториньо – убежденный католик; я тщательно подбирал религиозную символику. Пасхальный венок на голове – милая деталь, правда?
ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Да.
Солнце уже клонилось к закату, когда Джек выехал, направляясь в студию. При нормальной погоде он добрался бы туда за полчаса, не больше; теперь же, он знал, поездка займет никак не меньше часа.
Машину окружали фантастические пейзажи. За последнюю пару суток выпало почти на метр снега, придавших знакомым улицам какой-то неземной облик: автомобили, припаркованные на обочинах, за два дня полностью занесло снегом, и только две белых насыпи, похожих на холмы у подножия ледника, окаймляли улицу. Кусты, заборы и деревья настолько преобразились под слоем снега, что можно было прочесть лишь общие их очертания. По обе стороны улицы возвышались теперь сверкавшие белизной шары, конусы и что-то вроде горных кряжей. Ощущение такое, словно смотришь на чистую страницу и видишь, как едва сформировавшиеся мысли проталкиваются на поверхность сквозь бумагу.
Как Джек и ожидал, Джанин и мать сразу его поддержали, а вот отец поворчал немного. Сэлтер-старший никогда не выражал восторгов по поводу избранного сыном рода деятельности; он неоднократно пробовал убедить Джека выбрать что-нибудь другое, "где чуточку больше стабильности". Давным-давно Джек научился просто переводить разговор на другие темы, вместо того чтобы отстаивать свою точку зрения. Искусство не было выбором Джека; оно само его выбрало. Лучшее объяснение, которое Джек мог бы дать своему отцу, понимая, впрочем, что отец бессилен его понять.
В конечном счете они все равно пришли к мировому соглашению, заключив меж собою договор, автором которого, сам о том не подозревая, был Сэм. Однажды он застал их в разгаре спора, заревел и отказывался прекратить плач, пока Джек не обнялся с отцом. После этого случая никаких громких споров больше не было. Во всяком случае, в присутствии Сэма.
В итоге отец настоял, чтобы Джек взял родительскую машину.
– На ней зимняя резина, и тебе не придется ее откапывать. Об одном прошу – не оставляй приемник на той дурацкой частоте, которую ты обычно слушаешь.
Джек жил в Бернэби, тогда как его студия располагалась на востоке Ванкувера, неподалеку от Мэйн-стрит и Терминала. Он поехал по Хастингс-стрит, но даже и по этой дороге машина еле ползла; на длинном спуске, как раз после поворота с Баундари-роуд, случилась какая-то авария, вызвавшая цепную реакцию столкновений. По крайней мере, три тягача и пять полицейских машин блокировали дорогу, превратив снегопад в стробоскопическую радугу желтых, голубых и красных вспышек.
До студии Джек добрался не раньше шести, когда уже совсем стемнело. Либенстраум еще не подъехал, так что он отпер дверь и вошел. Побродил несколько минут, вытащил несколько работ, которые хранил здесь, и расставил, немного нервничая. Джек работал по преимуществу в смешанной технике, комбинируя элементы живописи, скульптуры и текста; его произведения тяготели к поп-арту и были трехмерными – как тот бюст Мадонны, что он соорудил из упаковок презервативов, строительной пенки и силикатного клея.
Прошло пятнадцать минут, полчаса Либенстраум не появлялся. Джек забеспокоился, смог ли немец раздобыть такси. Он решил сделать несколько звонков, попробовать выяснить, можно ли сейчас раздобыть такси, но диспетчерских служб в Ванкувере было слишком уж много... и потом, что, если ему будет звонить сам Либенстраум?
Наконец в дверь постучали. Впрочем, за нею стоял вовсе не коллекционер из Германии; то была женщина в полицейской форме.
– Нам звонили насчет возможной кражи, – сказала она. Двадцать с чем-то лет, карие глаза, коротко стриженные темные волосы. Джеку показалось, что она слишком весела для человека, чье дежурство пришлось на канун Рождества.
Джек показал ей свои документы, объяснил, кто он такой и что тут делает. Она ушла, пожелав веселого праздника.
Он подождал еще полчаса, а потом позвонил домой.
Трубку никто не взял. После четырех гудков включился автоответчик, и Джек повесил трубку под звук собственного голоса. Попытался вновь, с тем же результатом. Странно. Пришлось списать на снегопад и канун Рождества Видно, линии перегружены.
Он выждал еще полчаса, прежде чем смирился с мыслью, что Либенстраум уже не покажется. Либо немцу не удалось раздобыть такси, либо все это время он попросту водил Джека за нос Джек даже не знал, что должен чувствовать – злость или разочарование.
Ни то, ни другое, решил он, садясь в машину и готовясь к долгому пути домой. Ведь канун же Рождества, черт возьми, и он проведет его остаток с семьей, будет пить ром со взбитыми яйцами, слушать плохие шутки отца и вообще отлично проводить время. А бедняга Либенстраум застрянет в десяти тысячах километров от земли, будет жевать резинового цыпленка, смотреть "Один дома-4" и слушать храп незнакомца на своем плече. Туда ему и дорога.
Джек включил радио, отыскал местную станцию, передававшую "Танцуя рок у рождественской елки", и начал подпевать. Обратный путь он одолел в рекордное время, и к тому моменту, когда вывернул на подъездную дорожку у дома, снова пребывал в весьма неплохом расположении духа.
Парадная дверь была слегка приоткрыта.
ПАТРОН: Кто создает великие произведения искусства?
ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Великие мастера.
ПАТРОН: Именно. Но что делает их великими?
ПОЦЕЛУЙ СМЕРТИ: Образование. Упорство. Талант.
ПАТРОН: Увы, это не так. Существует множество художников, обладающих всеми этими достоинствами, но создающих попросту добротные вещи. Требуется нечто большее, чтобы одолеть эту пропасть – перескочить от обычного мастерства к вершине, от посредственности к подлинному вдохновению. Если ты еще не догадался, что это, спроси у своего пленника.