Кукольник - Кортес Родриго. Страница 30

— Ни один раб не может быть стороной в гражданском иске или являться свидетелем в гражданском или уголовном процессе против любого белого человека. Не знаю, как там у вас в Луизиане, а у нас об этом гласит статья шестнадцать Кодекса, насколько я помню.

Фергюсон мысленно чертыхнулся.

— Как это негр не может быть свидетелем? — оторопел Теренс Лоуренс.

— Подтвердите, господин лейтенант, — улыбнулся Джонатан.

Фергюсон мрачно кивнул. Единственный его шанс раскрыть убийство — застать мальчишку врасплох — таял на глазах.

— Но ведь и ваш возница — черный? — внезапно осенила его новая мысль.

— Да.

Фергюсон сосредоточенно задумался. Он уже понимал, что пока ему придется довольствоваться тем, что есть, но, если черного удастся расколоть, могут появиться и настоящие улики, уже против хозяина.

— Тогда вы должны понимать, что если раб Мидлтонов подтвердит, что видел вашего раба, это будет иметь полную юридическую силу.

— Совершенно верно, господин лейтенант, — улыбнулся Джонатан. — Вы поразительно осведомлены в нашем законодательстве.

Фергюсон тяжело поднялся с кресла.

— Тогда я должен допросить вашего раба, и будьте любезны предоставить мне эту возможность.

Платон Абрахам Блэкхилл, рост шесть футов два дюйма, вес двести сорок фунтов, без особых примет, был арестован спустя два часа после допроса.

Поскольку это страшное преступление было совершено в штате Луизиана, лейтенант Фергюсон был вынужден потратить некоторое время на оформление документов о выдаче. Затем он заполнил бланк обязательства, по которому в случае осуждения раба на смертную казнь или пожизненное заключение казначейство штата Луизиана должно было выплатить опекуну Джонатана Лоуренса Теренсу Лоуренсу триста долларов компенсации, и уже на следующий день, сразу же после доставки, закованного в кандалы раба привели на очную ставку с возницей Артура Мидлтона.

И вот тут начались проблемы. Единственный свидетель похищения проститутки напрочь отказался давать показания против Платона Блэкхилла.

— Я их господина сразу узнал, он возле коляски стоял, — упрямо твердил раб, — а этого ниггера я вообще в первый раз вижу.

— Но ты должен был его видеть! — возмутился Фергюсон. — Он же на козлах к тебе лицом сидел! Приглядись!

Свидетель тщательно вгляделся и снова покачал головой.

— Нет, не видел. Сэра Лоуренса видел, а этого ниггера — нет.

Лейтенант кивнул констеблю, и негров растащили по разным камерам, а спустя час или около того, изрядно помятых и утирающих рубахами кровь с черных грубых лиц, снова привели на допрос.

— Ну что, вспомнил? — повернулся к свидетелю Фергюсон.

— Вспомнил, — всхлипнул тот.

— Теперь — ты, — повернулся лейтенант к Блэкхиллу. — Где спрятаны орудия убийства? Кто помогал? Кто придумал для нее эту позу? Джонатан Лоуренс или Джудит Вашингтон?

Платон сосредоточенно глядел Фергюсону в глаза.

— Я — простой бедный ниггер, масса полицейский. И я не понимаю, о чем вы говорите. Отпустите меня домой, масса полицейский. К моему доброму господину…

— Я тебе одно могу обещать, Блэкхилл, — язвительно скривился Фергюсон. — Лично ты отсюда не выйдешь никогда. И выбор у тебя — между виселицей и пожизненным заключением. Хоть это ты понимаешь?

— Это я понимаю, масса полицейский, — спокойно кивнул негр. — А другие ваши вопросы — нет.

— В камеру, — мрачно распорядился Фергюсон. — И на этот раз не щадить.

Платона Абрахама Блэкхилла продержали в самой сырой и холодной камере, какую только нашли в Новом Орлеане, четыре месяца. И каждый божий день специально назначенный для этого Фергюсоном констебль навещал ниггера и простым, доступным языком объяснял, что хозяина покрывать не надо, что никуда и никогда он отсюда не выйдет и что единственный его шанс прекратить мучения — это быть честным и правдивым с господами полицейскими. Но один день сменялся другим, а следствие не продвигалось ни на йоту.

Не было никаких известий и о второй возможной соучастнице убийства, Джудит Вашингтон. Даже профессиональные охотники за беглыми рабами перестали делать из своих планов страшную тайну и прямо заявили Фергюсону, что давно уже не рассчитывают найти этот лакомый кусочек.

— Я вам точно говорю, лейтенант, — прямо заявил один из охотников, владеющий двумя десятками лучших поисковых собак округа, — эта мулатка уже в Нью-Йорке или Бостоне. Если не в Канаде. Судите сами. Цвет кожи у нее — от белой не отличить; воспитана в доме, а значит, манерам обучена. Лично я на эту черную тварь уже с месяц назад как плюнул — толку нет.

Это весьма походило на правду, но некоторое время лейтенант Фергюсон еще не сдавался, а потом прямо в камере умер его единственный надежный свидетель. То ли у черного возницы не выдержало сердце, то ли перестарались констебли, но в этот момент рухнуло все.

Лейтенант хмуро осмотрел тело и со вздохом подписал акт для выплаты семейству Мидлтон, которым принадлежал мертвый ниггер, трехсот долларов компенсации. Снова перелистал материалы проваленного дела и подал прокурору города запрос на освобождение Платона Абрахама Блэкхилла из-под стражи. Теперь, в отсутствие свидетеля, стойкого раба Лоуренсов уесть было нечем.

Часть IV

Пожалуй, никогда еще, с тех самых пор, когда умерла мама, Джонатан не чувствовал себя таким одиноким и неприкаянным. Целыми днями он ездил по пустым зимним полям на своем жеребце, иногда охотился на собак и опоссумов, а к ночи уходил в свой сарай, зажигал свет и сосредоточенно потрошил и набивал добычу пропитанным смолистым «рассолом» камышом. И никаких свежих идей, никакого движения вперед, никакой радости.

Да, его негры были по-прежнему послушны, хотя служили ему не столь истово, как прежде, но вот салон мадам Аньяни, по крайней мере по слухам, снова восстал из пепла и расцвел — мир белого человека оказался куда крепче и порочнее, чем он думал.

Джонатан попытался снова заняться оставшимися от родителей куклами, но вскоре понял, что перерос это увлечение, его более не устраивала замкнутая сама на себя жизнь. Не радовали и куклы, изготовленные из отощавших за зиму собак и опоссумов и не обещавшие никаких плодов в философском плане. И, как закономерный итог этого скудного бытия, его укрытая в сарае превосходно исполненная семифигурная композиция «Наказанный порок» начала плесневеть от холода и сырости. Когда же он попытался отмыть плесень теплой водой, мертвая кожа начала трескаться и слезать с черного высохшего мяса самыми натуральными лохмотьями.

В принципе он знал о подобной угрозе. Платон достаточно внятно объяснил, что кровь надо обязательно спускать и что они берут эти шесть новых тел исключительно для того, чтобы добро не пропало, а порабощенные души не отлетели в Африку.

И все равно было обидно.

На какое-то время Джонатан попытался сбежать от этого чувства непреходящей горечи в книги, но стало еще хуже. Наткнувшись на сатиры, он вдруг с ужасом обнаружил, что и мир древних вовсе не был столь совершенен, как он себе почему-то воображал. Едва находился достойный правитель, как тут же совершался дворцовый переворот, а едва мир и благочестие осеняли нивы землевладельцев, как начиналась очередная война или, что еще хуже, восстание рабов.

На этом трагическом фоне человеческой истории все его беды казались детскими и не стоящими внимания, Джонатан с трудом стряхивал это наваждение и шел помогать дяде, не позволяя унынию и скуке одержать над ним верх. Но и в работе забыться было сложно. Джонатан смотрел вокруг и постоянно видел, что взаимопонимания между окружающими его людьми как не было, так и нет, и с той самой минуты, как Господь обрушил Вавилонскую башню и рассеял народы по земле, люди говорят на разных языках, даже принадлежа к одному племени.

А потом выбросил зеленые острые побеги молодой тростник, из кромешного тумана нет-нет да и стало появляться жаркое, цвета топленого масла солнце, затем началась уборка первого, апрельского урожая, и однажды, вернувшись из очередной поездки по полям, Джонатан спрыгнул с жеребца, подошел к ступеням своего дома и в растерянности остановился.