Садовник - Кортес Родриго. Страница 27
С колотящимся сердцем, на ватных ногах Себастьян сбежал вниз по ступенькам и спрятался в зарослях вишни. Он понятия не имел, кто этот большой, весь в белых одеждах человек, и человек ли вообще… Но совершенно точно знал: привезенный им цветок — тот самый, из толстой золоченой господской Библии!
— Держи, — вспомнил наконец-то про цветок гость, поднял горшок и сунул его в руки сеньоре Тересе. — Это орхидея, как ты просила. Над ней годы почти не властны… в отличие от нас. Живет практически вечно.
«Живет вечно…» — отозвалось в груди Себастьяна.
— Спасибо… — зарделась сеньора Тереса.
— А вообще-то я за вами за всеми приехал! — весело громыхнул человек.
«За вами за всеми приехал…» — эхом отдалось в самом сердце Себастьяна.
— Хватит вам в Старом Свете гнить! Пора за настоящее дело приниматься!
Себастьян замер. От этих слов повеяло такой явственной опасностью, что даже господа на террасе замерли.
— Опять ты за свое, Ансельмо, — вздохнул старый полковник.
— Я от вас теперь не отстану! — басисто пообещал гость. — Пока с собой не заберу!
— Здесь наша земля, Ансельмо… — возразил полковник.
— Сегодня она ваша, а завтра социалисты все отберут! — уверенно пообещал Ансельмо. — Я вообще не понимаю, чего вы ждете! Продавайте все, и поехали ко мне! Пока не поздно! Немедленно!
«Немедленно?!» Себастьян затаил дыхание.
— У нас в Аргентине для приличного делового человека все есть! — хохотнул гость. — Настоящий Эдем!
«Эдем?!» Себастьяна затрясло, и он тоскливо взглянул в небо. Он узнал это слово и теперь окончательно поверил в то, что видел своими глазами. Теперь он знал, откуда прибыл со своим странным цветком гость и куда хочет забрать его хозяев.
Себастьян побежал домой, упал на колени и до поздней ночи со слезами на глазах молился, чтобы господь не забирал семью Эсперанса в Эдем.
Себастьян понимал, что им там будет лучше, но он знал и другое: чтобы попасть на небо, им всем придется умереть. Как сеньоре Долорес или даже как его отцу. Он представлял себе, как сеньора Тереса и юная сеньорита Долорес сидят в земле или плавают в бочке с винным спиртом вверх ногами, и заливался слезами. Но бог словно не слышал его сегодня, и Себастьян заставил себя вернуться к дому господ Эсперанса и, утирая кулаком обильные слезы, залег в зарослях вишни неподалеку от террасы.
Приметы ожидающего семью Эсперанса жуткого будущего были рассеяны повсюду. Сначала на веранду с подаренным эдемским гостем старинным кинжалом вышел сеньор полковник. Он несколько раз вытаскивал кинжал из ножен и с лязгом загонял его обратно, затем любовно протер лезвие мягкой тряпицей и скрылся в сумраке огромного дома.
Затем на террасу вышла сеньора Тереса с эдемским цветком в руках. Она поставила его на перила так, чтобы не подвергать напору прямых солнечных лучей, затем несколько раз в течение дня переставляла горшок с места на место, пока к вечеру не выбрала для него место на маленьком столике возле клумбы ночных фиалок.
Но апофеозом всего стал выход самого гостя.
— Рев-во-люционер-ры! — с чувством прорычал он. — И что они с ними возятся? Перевешать всех, и дело с концом! Повесить!
«Повесить?!» Себастьян вздрогнул. Он знал, что такое «повесить». Это случилось с его матерью много-много лет назад, и сегодня от нее осталась только фотография с выжженными сигаретой пятью отверстиями. Теперь, судя по тому, что сказал гость из Эдема, то же самое ждало и семью Эсперанса.
Большой красный «Мерседес» приехавшего из Аргентины сеньора Ансельмо Эсперанса взбудоражил весь город. Едва он проехал по центральной улице, в кабачках перестали говорить о политике и переключились на автомобили.
Многословно хвалили немцев, создавших такую превосходную машину, и столь же многословно и непатриотично ругали собственную испанскую промышленность, покорно плетущуюся в самом конце технического прогресса; шумно обсуждали проблему перегрева двигателя и возможности новых охладительных систем, но с прискорбием признавали, что Испания есть Испания и температурный режим, особенно летом, здесь далеко не тот, что в Берлине или Вене.
Не обошло стороной это известие и Мигеля, и хотя он уже привык к своей черной «Испано-суизе» с откидным верхом, а порой даже выжимает на ней до ста, а то и ста десяти километров в час, посмотреть на новую машину было бы здорово. Но главное, очень хотелось поговорить с пусть и говорящим на испанском языке, но иностранцем. Так что, когда сеньор Хуан Диего Эсперанса лично позвонил ему в участок и пригласил на ужин в честь приезда его племянника Ансельмо Эсперанса, Мигель отказываться не стал.
— Спасибо, сеньор Эсперанса! — сдержанно поблагодарил он. — Обязательно приду.
Разумеется, Мигель знал, что старый полковник не считает молодого начальника полиции человеком своего круга и приглашает лишь ввиду достигнутого им общественного положения, и это неприятно коробило его самолюбие. Но послушать, как оценивает ситуацию в Испании человек из-за границы, очень хотелось.
Себастьян рискнул выйти из кустов, лишь когда сильно задержавшийся в гостях и явно раздраженный сосредоточенным на аргентинце вниманием падре Теодоро заметил и подозвал его сам. Но сегодня душеспасительными разговорами в доме Эсперанса даже не пахло.
Гость стоял возле мольберта с еще не оконченной, но, безусловно, лучшей картиной сеньоры Тересы, курил огромную черную сигару и громовым голосом язвительно высмеивал ее потуги быть современной.
— Милочка! Ты осталась в прошлом веке!
— Но в Париже…
— Хо-хо! В Париже! — громогласно гоготнул гость. — Ты еще скажи, в Мадриде! Париж отстал на двести лет! Приезжай ко мне, в Новый Свет, и ты увидишь искусство нового века! И не только на картинах; оно повсюду! Вот скажи, видела ты Золотые Ворота? А Панамский канал? А заводы Форда? Вот оно, истинное искусство, причем воплощенное в жизнь!
— Но идеалы гуманизма… — попытался вмешаться падре Теодоро, и его тут же грубо оборвали.
— Бросьте, падре! — захохотал гость. — Пока ваши пропахшие ладаном гуманисты рисуют картины вымышленного эдема, мы, современные деловые люди, своими руками создаем рай на земле. Может быть, даже такие, как он… — гость шагнул в сторону сына садовника, — действительно люди без прошлого… и создадут в Испании…
Себастьян попятился.
— …новое искусство!
Сеньора Тереса вздрогнула от неожиданной переклички со своими собственными аргументами, а Себастьян уклонился от направленной в его сторону огромной руки, всхлипнул, судорожно перекрестился и рванул прочь, но споткнулся и покатился вниз по ступенькам.
Гость захохотал.
— Вот так и вы всего боитесь! Не бойтесь. Ваше время все равно истекло, и терять вам нечего…
Ужин начался, едва село солнце, но к этому времени прибывший заранее Мигель вместе с лейтенантом Диего, молодым помощником прокурора, и двумя заместителями алькальда рассмотрел новую машину сеньора Ансельмо Эсперанса до последней детали.
Машина и впрямь была хороша — это очевидно. Но также прекрасно было видно, насколько она дорогая. Даже в деталях — в превосходно обработанной мягкой коже сидений и сверкающих никелем рукоятках дверей — чувствовался совсем иной класс.
— Да, Диего, не скоро мы с тобой на таких будем ездить… — пробормотал Мигель.
— Ты — может быть, — парировал лейтенант, — а лично я лет через десять такую иметь буду.
— Если под сокращение не попадешь… — ядовито вставил юный помощник городского прокурора. — Я слышал, в армии опять чистка, а у тебя, Диего, ты извини, конечно, политической лояльности недостает.
— Все, хватит, господа, — вмешался Мигель, — только не о политике; мне ваша политика вот уже где сидит. Лучше пойдем умного человека послушаем…
***
Себастьян забился в свой домик на окраине огромного сада и, упав на колени, стал молиться, жарко и страстно упрашивая похожего на Энрике Гонсалеса Иисуса не забирать его господ на небо. Но бог почему-то молчал, и тогда Себастьян начал вспоминать все, что говорил при нем страшный гость.