Работа легкой не бывает - Цумура Кикуко. Страница 18

Я рассудила так: если не признаваться, что я из автобусной компании, проявить некоторое любопытство не повредит. Все еще улыбаясь, хозяин покачал головой.

– Нет-нет, так уж вышло, что я сменил фамилию, когда женился, поэтому у нас с моим отцом фамилии разные.

– А, понятно.

– Ито – фамилия моей жены. А моя – Насияма.

Насияма, Насияма… Да, я была почти уверена в том, что видела эту фамилию на карте.

– Я мог бы назвать компанию «Упаковка Насияма», конечно, но мне было неловко перед родителями жены.

И господин Ито продолжал объяснять, что его жена – единственный ребенок в семье, поэтому он решил взять ее фамилию, чтобы она не исчезла полностью, но так уж вышло, что у них с женой тоже всего одна дочь, и теперь дальнейшая судьба их фамилии неизвестна. В этот момент другой покупатель окликнул его, и он отошел помочь.

Я уже узнала все, что хотела, поэтому покинула магазин и вернулась на автобусную остановку у школы Умэноки. Вот, собственно, и все, твердил внутренний голос, и в то же время в глубине души я чувствовала некоторую неудовлетворенность. Подошел автобус, я села, размышляя о том, что трудно определить наверняка, является ли мое нынешнее состояние тем самым ощущением какой-то неправильности, о которой предупреждал господин Кадзетани, или нет, но в любом случае теперь я знала, что его обеспокоенность возникла не на пустом месте.

Как ни крути, включать объявление госпожи Эригути в автобусах было еще слишком рано. Естественно, я знала, что даже только что возникшие компании раздают листовки и другие рекламные материалы, повышая осведомленность о своем существовании среди тех, кто живет поблизости, но госпожа Эригути занималась не листовками и не рекламными материалами, а рекламой в автобусах.

Конечно, в наши обязанности, мои и госпожи Эригути, входил поиск потенциальных рекламодателей и размещение соответствующих объявлений в автобусах и городских информационных изданиях, а также распространение сведений устно, но, как теперь выяснилось, у нее, по-видимому, имелись собственные источники информации о магазинах, которые вот-вот откроются, и их желании дать рекламу, хотя она об этом ни разу мне не говорила и теоретически никакую деятельность, связанную с продажами, наша работа не предусматривала.

Слегка покачиваясь из стороны в сторону на своем месте в автобусе, я вновь проехала мимо «Дальневосточного центра фламенко». Посмотрев вверх, на почти зловещее сияние его окон в обрамлении желтых штор, я подумала, что проблема, возможно, не в том, что я плохо знаю свой район. Может, это мой район трансформируется в место, которое я не знаю.

На следующее утро я решила побывать в школе игры на фортепиано, желающей дать рекламу в «Альбатросе». Учитель оказался понятливым, и наш разговор закруглился быстро, так что уже к двум часам дня я обнаружила, что мои дела на сегодня закончены. Осталось только с помощью госпожи Катори записать готовую рекламу и позвонить клиенту, объявление для которого мне предстояло составить на следующий день, чтобы уточнить пару моментов. Я решила дать себе небольшую передышку и отправилась на кухню, заварить чашку чая. Как раз когда я открывала банку с зеленым чаем, в коридоре появился господин Кадзетани.

Я увидела, как он прошел мимо двери, потом, спустя некоторое время, – в обратном направлении. Находиться на кухне, когда там уже кто-то есть, я не люблю, поэтому извинилась и хотела уйти, как вдруг господин Кадзетани направился прямо ко мне, протягивая банку кофе.

– Вот, – сказал он. – Попробуйте.

– О нет. – Я замахала рукой. – Не могу.

– Марка не годится? – спросил он, оглядывая банку.

Кофе был несладким и определенно не той марки, которую я купила бы сама, но из сочувствия к бедному господину Кадзетани я в конце концов взяла у него банку. У меня сложилось впечатление, что в целом он человек неплохой. Впрочем, я понимала, что в рабочей обстановке человек может стать плохим в том случае, когда этого потребуют обстоятельства, так что, пожалуй, точнее было бы сказать, что плох он не всегда.

Избавившись от своей ноши, господин Кадзетани протянул руку, уперся в дверной косяк и заговорил:

– Насчет того, что я вам недавно говорил…

Начинается, подумала я. Но, помня странное ощущение, которым сопровождалась вчерашняя неловкость с «Упаковкой Ито», я, кажется, понимала, почему он так зациклился на этой теме.

– Заметили что-нибудь не то?

У меня не было абсолютно никаких жалоб на госпожу Эригути, но я не могла отрицать, что меня смутно тревожила связь между рекламными объявлениями и миром за их пределами, поэтому я кивнула и сказала:

– Вообще-то да, немного. Были пара моментов, когда мне казалось… эм-м… как бы так выразиться? Слишком быстрой была реакция на перемены.

Имени госпожи Эригути я решила не упоминать. Я просто заметила что-то не то, и в мои намерения не входило указывать конкретно на нее.

– Речь о том случае, когда что-то появляется там, где его быть не должно?

И тут меня осенило: эта фраза, которую господин Кадзетани повторил мне уже несколько раз, более-менее точно описывала то, что и произошло, но мне не хотелось горячо соглашаться с ним, чтобы меня не втянули в еще какую-нибудь слежку, поэтому я выразила согласие так прохладно, как только могла, сказав:

– Да, что-то в этом роде.

Но видимо, даже этой прохлады было достаточно, потому что господин Кадзетани, от которого прежде я не слышала ни единой конкретной подробности, касающейся причин его беспокойства, вдруг разговорился.

– Знаете, однажды, когда мне попалось заведение, которое, как мне казалось, возникло будто из-под земли, я попробовал немного подождать, а потом удалить его рекламу из записи, прежде чем пускать ее в эфир, – просто чтобы посмотреть, что будет. Разумеется, госпожу Эригути я в свои планы не посвящал. – Лицо господина Кадзетани мучительно исказилось, будто он признавался в какой-нибудь гнусности. – А когда вернулся на то место, где находилось заведение, оказалось, что оно закрылось. И вывеска была снята, и так далее. Если бы я не разыскивал его, то мог бы даже не заметить, что оно когда-то там было. Словно оно просто взяло и растворилось.

Чувствуя, как екнуло в глубине живота, я спросила:

– Оно так и осталось закрытым?

– Видимо, да, – ответил господин Кадзетани.

– А вы уверены, что оно не закрылось бы в любом случае?

– Разумеется, исключить такую вероятность я не могу, – ответил он. И продолжал объяснять, что речь идет о маникюрном салоне, где в одиночку работала женщина. Под салон она перестроила гараж в принадлежавшем семье ее мужа доме, где теперь жила. Бизнес был не из тех, от которых зависело ее существование, но все соглашались, что из рук вон плохо он вовсе не шел. Жена господина Кадзетани однажды делала там маникюр.

– Возможно, ей пришлось закрыть салон по семейным обстоятельствам. Трудно сказать что-либо определенное.

Потом кто-то выглянул в коридор – разыскать господина Кадзетани и сообщить, что ему звонят, – и он поспешно ушел. Оставшись одна в кухне, держа в руках банку кофе той марки, которая мне не очень нравилась, я глубоко задумалась, вот только пищи для глубоких размышлений у меня было маловато, поэтому мысли ходили по одному и тому же замкнутому кругу. В конце концов я покинула кухню, придя к единственному решению: отдам эту банку кофе госпоже Катори.

Всю неделю воспоминания о кухонной встрече с господином Кадзетани вертелись у меня в голове. По сути дела, он предположил, что с исчезновением рекламы бизнес, в которой он рекламировался, тоже исчезает, и эта гипотеза выглядела маловероятной. Но к этому времени я уже пару раз сталкивалась с примерами, если так можно выразиться, обратного феномена, и потому считала, что нельзя просто взять и отвергнуть эту идею как полную чушь. Ведь господин Кадзетани наткнулся на явление исчезновения в попытках подтвердить, что компании вообще появлялись именно благодаря рекламе.