Утерянная брошь - Монт Алекс. Страница 25

– Превосходно, господин Ржевуцкий. У нас образовался острейший голод на подобные темы. Образованная публика желает знать нынешнее состояние умов в Европе, однако тамошних корреспондентов у нас, к несчастью, недостает. Коли бы вы взяли на себя труд давать нам материал подобного рода, был бы весьма признателен. Насчет гонорара можно переговорить перед вашим отъездом.

– Отчего бы и нет, господин Скворцов, но вы должно быть запамятовали. Я проживаю в Варшавской губернии Царства Польского Российской империи, а вовсе не в Европе, – в запальчивости бросил поляк.

– Но хорошо знакомы с французской жизнью, – оценил прозрачный намек посетителя главный редактор, но не стал дискутировать, дабы не отягощать будущее сотрудничество. – Да, опасайтесь проговориться столпу здешнего славянофильства господину Аксакову, что с нами знаетесь, коли предполагаете что-то отнести в «Москву». У нас с ним не война, коя идет с «Московскими ведомостями» господина Каткова, но шаткий нейтралитет, пожалуй. По слухам, господин Аксаков на дружеской ноге с этим сумасбродом, миллионщиком Кокоревым, в чьей гостинице 34 вы поместились, и частенько заглядывает в местный ресторан, – бросил напоследок главред.

– Не имею чести быть представленным. К тому же у меня нет ничего такого, что могло бы заинтересовать беспримерного панслависта господина Аксакова, соображаясь с направлением его великодержавной газеты, но за предупреждение благодарю, – ответил в дверях Ржевуцкий и, утерев со лба пот, вышел на улицу. Когда коляска с паном Станиславом, развернувшись возле моста, покатила к набережной, с места тронулась прижавшаяся к соседнему дому пролетка и двинулась в ту же сторону.

– Закройте рот, – нахмурив брови, произнес Захарьин и, сняв со лба зеркало, стал укладывать инструменты в плоский жестяной ящик. – Рубашку тоже надевайте, я кончил осмотр, – вытирая полотенцем руки, сообщил врач. – Но куда подевался стетоскоп? – убрав коробку в докторский саквояж, стал озираться он. – А-а-а, вижу-вижу, благодарствую, господин Ржевуцкий, – поправляя очки, доктор взял из его рук протянутую трубку и защелкнул замок.

– И каков вердикт, господин Захарьин? – севшим от волнения голосом поинтересовался поляк, смутно догадываясь, что тот обеспокоен увиденным.

– Посоветую обратиться за дополнительной консультацией к Пирогову, – вопреки всегдашнему обыкновению, Захарьин воздержался объявлять диагноз. – Он, правда, ныне отставлен от службы и живет в своем имении под Винницей, где открыл на личные средства больницу, но регулярно наведывается читать лекции в столичном университете.

– И все же, господин Захарьин, – настаивал пан Станислав. – Ваша слава блестящего диагноста давно перешагнула пределы России, и едва ли такой общепризнанный в медицинском мире светило, как доктор Пирогов, оспорит ваш вердикт.

– Что ж, коли вы упорствуете и намерены знать немедля… – поддался на уговоры врач. – Я нашел маленькую язвочку у вас на нёбе. Соображаясь с анамнезом, взятым моим ассистентом – между прочим, весьма многообещающим молодым врачом, полагаю, это ulcus oris men mus cancrosum serpeginosum, – огласил на латыни неутешительный диагноз он.

– Инако… – читавший сам по латыни, пан Станислав стал лихорадочно переводить, но мысли путались, и охватившее ум смятение мешало ему.

– Слизистая раковая язва рта, ежели кратко. Хирургическое вмешательство возможно, однако не поручусь, что оно даст желаемого результата. Опухоль покамест локализована, однако оная дрянь, по своей природе, чрезвычайно ползуча, может распространиться по всему нёбу и даже захватить носоглотку.

– Плюс она перепончатая, – полностью перевел услышанный диагноз Ржевуцкий.

– Совершенно справедливо. Тем не менее, я бы проконсультировался у Пирогова. У него огромный опыт всевозможных операций, кой едва ли у кого из видных хирургов ноне имеется. Один Севастополь 35 чего стоит. Ежели он в Петербурге, непременно обратитесь к Николаю Ивановичу, а то навестите его в его имении Вишня, коли он там.

– Благодарю вас, господин Захарьин за непредвзятый и честный ответ, каким бы суровым он ни был для меня, – сохраняя остатки мужества и сглатывая нахлынувшие эмоции, проронил пан Станислав. – Однако ж, как мужчина мужчине, скольким временем я располагаю?

– До будущей осени, батенька. Столько даю вам я, далее – один бог, – опустив в портмоне сторублевую банкноту – такова была стоимость «звездного» посещения – и тяжело опираясь о трость, доктор вышел в коридор, где его ожидал слуга со стулом и бархатной подушкой. Захарьин страдал ишиасом и, визитируя больных, передвигался с помощью стула, присаживаясь после каждого пролета лестницы. При этом категорически отвергал приемы у себя на дому, нарушая установленное правило лишь в крайних случаях.

Оставшись в одиночестве, Ржевуцкий недвижимо взирал на вид из окна, оглушенный убийственной вестью. Уставившись невидящими глазами на панораму Кремлевской набережной, он пытался овладеть потоком бушующих переживаний и мыслей. Наконец, стряхнув оцепенение, он взял себя в руки и написал записку супругу племянницы, звавшему его на охоту. «Благодарю за приглашение, приеду как условились», – гласил ответ пана Станислава. А сейчас ему не терпелось поговорить, неважно с кем и о чем, главное – не быть одному, и он спустился в гостиничный ресторан. Несколько рюмок водки под расстегаи со стерлядью и визигой не оказали желаемого эффекта, и, вспомнив молодость, он приказал принести коньяку с шампанским, чем вызвал невольный интерес у сидевшей за соседним столом пары.

– На бурого медведя задумали поохотиться, – косясь на принесенные официантом бутылки, заметил ему господин в очках.

– А это уж как получится, может и он на меня, – грустно усмехнувшись, парировал в тон вопросу Ржевуцкий, наливая коньяк в шампанское. – А вы сами, часом, не охотник? – спросил пан Станислав, пробуя полученную смесь.

– Какую охоту имеете в виду? – посчитал нужным сделать уточнение незнакомец.

– Самую обыкновенную. Меня, к примеру, на кабанью охоту пригласили, и я согласие сдуру дал, а вот сейчас полагаю, что напрасно. Ружьем-то не обзавелся, поскольку в Москве проездом, в здешней гостинице нумер нанял. Впору или отказываться, или ружье покупать.

– И когда желаете охотиться? – не отставал незнакомец, с интересом наблюдая, как пан Станислав смешивает второго «медведя» у себя в фужере.

– Да уж через день выезжать надобно.

– Коли, не шутя, охотиться собрались и у господина Кокорева остановились, ссужу вам ружьишко на пару деньков, – предложил незнакомец остолбеневшему поляку. – Как вы спросить изволили, сам я не гораздый охотник, но вот покойный батюшка мой таковым был, особливо утиную охоту жаловал, хотя и не одну ее лишь. Рыбалку также не забывал и толк в уженье знал, – мечтательно блеснули из-под очков глаза собеседника. – Записки, между прочим, на оный предмет оставил, отдельной книгой они вышли и четыре издания уже выдержали 36, а вот с охотничьими рассказами закавыка получилась. Цензурный комитет последующие издания труда батюшки запретил. Думаю, в память его вдругорядь в оный комитет обратиться, да все недосуг.

– А повторить издание «Записок ружейного охотника» 37 Сергея Тимофеевича давно назрело, Ваня, – вступила в разговор спутница незнакомца, должно быть жена, как подумал Ржевуцкий. – Каким сочным языком писаны оные записки! Даже Гоголь-покойник пожелал видеть героев второго тома своих «Мертвых душ» такими же живыми, как птицы, выведенные твоим батюшкой, а господин Тургенев не раз говаривал, что подобной книги, кою написал господин Аксаков, еще у нас не бывало. Да и мой отец, будучи посвященным в волшебные тайны стихосложения, не перестает восхищаться лиричной напевностью природных описаний и тончайшей поэзией настоящих записок.