Хитросплетения (Сборник рассказов) - Буало-Нарсежак Пьер Том. Страница 7

— Подождите, я запишу. Это крайне важно!.. А потом?

— Потом он выдыхается. Выпивает стакан воды, и все прекращается.

— А вы пытались когда-нибудь вмешаться, окликнуть его, встряхнуть?

— Нет, никогда… боюсь.

— Чего вы опасаетесь?

— Возможно, того, что он меня ударит. В эти мгновения вид его ужасен.

— Как это «ужасен»?.. Злой? Свирепый?

— Нет. Не смогу объяснить… Скорее восторженный. Сумасшедший, одним словом!

И Жюльетта Маре разразилась рыданиями. Никогда профессору не доводилось выслушивать более необычной истории. Он подождал, пока молодая женщина придет в себя.

— Послушайте, мадам… — сказал он. — Что же я могу сделать для вас? Я уверен, что вы передали мне в точности то, что сами наблюдали. Но и самые лучшие свидетельства не заменят непосредственного наблюдения.

— Приходите, посмотрите сами… Умоляю вас, доктор… Это единственный способ. Я много думала, прежде чем решиться на этот поступок. Вам необходимо прийти! У нас есть комната для гостей, Шарль туда никогда не заходит. Она сообщается с ванной комнатой обычно запертой на ключ дверью, и через фрамугу можно увидеть все, что происходит в туалетной комнате. Если бы вы согласились, доктор, мне было бы достаточно позвонить вам по телефону как-нибудь утром… Мы живем неподалеку… Вы могли бы сами все увидеть и услышать… Доктор, необходимо что-то предпринять. Это слишком ужасно!

Профессор Лаваренн на цыпочках проследовал за Жюльеттой Маре, которая провела его в комнату для гостей. Под фрамугой она поставила стремянку. Лаваренну оставалось лишь подняться на две ступеньки. Он злился на себя, но любопытство пересилило. Он подождал, пока Жюльетта тихонько закроет дверь. И тогда заглянул.

Шарль Маре стоял неподвижно посреди туалетной комнаты. Он нацепил старый пляжный халат и пребывал в глубокой задумчивости. Это был невысокий и щуплый мужчина с зеленоватым оттенком кожи и редкими волосами. Заложив руки за спину, он пристально смотрел куда-то между раковиной и вешалкой для полотенец. Лаваренн забыл об угрызениях совести. Он отмечал всевозможные характерные подробности: слегка оттопыренные уши, безвольный подбородок, подергивание губ, глубоко посаженные блестящие глаза… Маре вздохнул и скороговоркой произнес несколько слов. Лаваренн вздрогнул. Он не был уверен, что хорошо расслышал… «Генрих Третий…» Маре точно сказал: «Генрих Третий». Он тихо добавил что-то еще. Профессор сдерживал дыхание.

— Я спасу их, — сказал Маре. — На все Божья воля!.. Но вся эта кровь… вся эта кровь!

Он сомкнул руки и закрыл глаза. «Мистический бред», — подумал Лаваренн. Шарль Маре осмотрелся, схватил свой пристежной воротничок, потом заметил халат, который был на нем, и, казалось, оторопел. Он стянул его с какой-то опаской и швырнул в угол, а затем оделся с озабоченным видом. Намочил губку, вымыл лицо и с минуту рассматривал себя в зеркале. Наконец он вышел. Лаваренн осторожно спустился со своего насеста. Десять минут спустя Жюльетта явилась вызволить его.

— Ну как? — выдохнула она.

— Он ушел? — спросил Лаваренн.

— Да. Выглядел он довольно жизнерадостно.

— Странно, — сказал профессор. — Нет сомнений, что ваш муж отождествляет себя с каким-то историческим лицом, и, по всей видимости, с женщиной. Но с кем? На мой взгляд, женщина каждый раз новая. Сумей я узнать хоть одну из них, мне стало бы проще проанализировать навязчивую идею, которая преследует господина Маре.

— Значит, он серьезно болен?

— Пока не знаю. В поведении вашего мужа есть странные особенности… Бесполезно вдаваться в детали, но это случай крайне любопытный… крайне любопытный. Я смогу вернуться?

На этот раз Шарль Маре держал халат на руках, будто вялое и безжизненное тело. Правой рукой он сжимал нож. Он возвел глаза к небу и прошептал:

— Так надо, Господи. Так надо… Он обманщик.

Он вонзил нож в халат и быстрым движением разрезал ткань сверху донизу. В считанные секунды искромсанный халат превратился в лоскутья, и Маре зашвырнул их в угол.

— Теперь я гол, — сказал он. — И свободен!

Он погрузился в длительную медитацию, прерываемую короткими монологами. Затем он разразился горестным смехом. «Театральный смех», — подумал Лаваренн.

— Нантский указ, — сказал он, — это уж слишком… Нет, король не объявит войны Папе Римскому… Никогда!

Внезапно выйдя из себя, он набросился на купальный халат, который висел на вешалке, и нанес ему три удара своим ножом. Почувствовав облегчение, он положил оружие на складной столик и выпил целый стакан воды. Натянув пиджак, он снова стал мелким педантичным служащим. Он привел в порядок ногти, ощупал карманы, чтобы убедиться, что при нем точно были носовой платок, ключи, кошелек. На плитках пола он заметил кусочки халата и вздохнул:

— Бедняжка Жюльетта! Как же она расстроится! — Последний взгляд в зеркало — и он спокойно вышел.

Вскоре прибежала Жюльетта.

— Так вот, мадам, — начал Лаваренн, — по-моему, я начинаю понимать. Это халат ввел нас в заблуждение.

Нам все время казалось, что речь идет о какой-то женщине, не так ли? Но это необязательно. Случается также, что ваш муж принимает себя за монаха. Например, сегодня он играл роль Равайяка. Он убил Генриха Четвертого после того, как символически уничтожил свою рясу… Вы обнаружите свой халат искромсанным на кусочки. То же самое и в прошлый раз: он был Жаком Клементом и готовился зарезать Генриха Третьего.

— Кошмар какой! — застонала Жюльетта.

— Нет, мадам. Это логично. Во всяком случае, для него это логично. Перед вами человек, потерявший свою мать в раннем возрасте и рано почувствовавший, что его не признают, унижают, лишают причитающегося ему места в обществе. Он принялся изучать историю, и единственный раз, когда он хотел убедить остальных, что и он, в конце концов, что-то собой представляет… Помните, эта радиоигра? В последнюю минуту он проиграл. Пережитая неудача немедленно вызвала невроз — классический случай. Отождествляя себя с историческими личностями, которые в основном носили длинное платье и призвание которых в каком-то смысле — вершить судьбы, сирота, мелкий чиновник берет, если можно так выразиться, реванш…

— Это именно то, о чем я говорила. Он сумасшедший.

— О нет… Мы вылечим его, поверьте мне. Только действовать надо быстро. Опасно оставлять его в таком состоянии… Я позабочусь об этом.

Жюльетта проводила профессора. Когда она вернулась, Шарль ожидал ее у входа в гостиную.

— Ну как? — спросил он.

— Все идет хорошо! Он клюнул. Ты был великолепен, дорогой.

Но предстояло самое трудное. Дядюшка Андре по- прежнему не умирал. Шарль давно вынашивал свой план. Он прочел кипы работ по психиатрии, и процесс распада личности больше не представлял для него тайны. Обмануть какого-нибудь психиатра — вполне реально. Симулировать склонность к убийству — труда не составляло. Иначе говоря, если бы Шарля уличили в убийстве, ему грозил не более чем сумасшедший дом. А уж из психушки освободиться можно, особенно когда ты в здравом уме.

Но Шарлю не хотелось, чтобы его схватили. То, что путем кропотливого труда он пытался довести до конца, должно стать безукоризненным преступлением. «Операция Лаваренн», как говорил он в редкие минуты самозабвения, нужна на самый крайний случай, чтобы спасти его от эшафота. Он от души надеялся, что не прибегнет к ней и что обнаружит другой, более изящный и верный способ, чтобы благополучно спровадить дядю на тот свет, не вызвав при этом никаких подозрений. В целом, достаточно представить себе преступление, которое выглядело бы как несчастный случай или самоубийство. Вопрос начитанности и эрудиции. Шарль изучал труды по криминалистике. Недостатка в примерах не было. Состоятельные дядюшки, удушенные или отравленные, фигурировали почти на каждой странице. Тем не менее Шарль колебался. Его привлекала мысль об утоплении. Ему вспоминались необычайные истории, в которых ванна играла достаточно «пикантную» роль. Да к тому же дядя Андре любил подольше полежать в ванне. Шарль вынашивал свой план. По правде говоря, он уже созрел. Что удерживало в последний момент Шарля, так это нелепые разглагольствования профессора. Отождествление с матерью… комплекс неудовлетворенности… необходимость взять реванш… Все это, безусловно, не выдерживало критики, но засело в мозгу…