Странный генерал - Коряков Олег Фомич. Страница 7

Петерсон только отмахивался. Как всегда, с утра, после ранней чашки кофе, он занимался спортивными упражнениями – верховая езда, потом стрельба. Раньше они делали это втроем – отец и два сына. Теперь добавились новые ученики – Петр и Дмитрий. Петерсон резонно считал, что они, хоть в малой мере, должны научиться тому, что умеют буры.

Стреляли из тяжелого девятимиллиметрового «веблея». Вместо мишеней на подставке возле каменной стены сарая были уложены в ряд сушеные персики.

Из дома послышался голос хозяйки, звавшей Йоганна. Старый негр дрогнул, лицо его отразило беспокойство, белки глаз выкатились, и вдруг он закричал по-русски:

– Ка-ша! Каша!..

Стрелки рассмеялись.

– Идем, идем, – успокоил наконец слугу Петерсон и повернулся к молодежи: – Что ж, друзья, придется подчиниться…

Завтрак – обычный, как у всех буров: овсяная каша, бутерброды и очень крепкий, густой чай с молоком – был накрыт в просторной кухне. Эмма Густавовна, как по-русски величали ее Петр и Дмитрий, неодобрительно глянула на Павлика: опять он увильнул от утренней молитвы. Религиозная, как все буры, она давно и безуспешно вела из-за детей «тихую войну» с мужем: Иван Степанович был убежденным атеистом. Вначале это изрядно портило ему отношения не только с родственниками жены, но и со многими горожанами, но постепенно все вошло в свою колею.

Павлик, сделав вид, что не заметил укоризненного взгляда матери, сообщил:

– А Петр из револьвера стал стрелять уже лучше Вани.

Она ответила суховато:

– Надо думать, скоро он будет стрелять и лучше тебя.

– Лучше меня? – искренне удивился маленький Петерсон.

– Конечно, – не сдержала улыбки мать. – Ведь Питер мужчина.

– А я?! – Теперь в голосе мальчишки прорывался гнев.

Что ж, Павлик был сыном своей страны. Здесь каждый паренек, когда ему исполняется двенадцать лет, получает от отца ружье, три патрона и приказ принести домой антилопу. В тринадцать лет ему дается для этого уже только два патрона, в четырнадцать – один.

Павлику было тринадцать. Рослый, большерукий, он казался старше своих лет и, несмотря на мальчишескую непосредственность, умел быть молчаливым и суровым.

– Ты с любым мужиком поспорить можешь, – ласково успокоил паренька Дмитрий.

– Настоящий бур, – подхватила, добрея, и мать.

Иван Степанович, по своей привычке все объяснять, вставил, обращаясь к гостям:

– Бур как раз означает: мужик, крестьянин.

– И воин, – прищурился Павел.

– Иногда воин, – сказал отец задумчиво, – иногда завоеватель…

Да, буры никогда не расставались с оружием, но далеко не всегда применяли его с честью и благородством. Все началось туманным, мглистым утром 6 апреля 1652 года. Три парусника голландской Ост-Индской компании под водительством лихого и грозного офицера Йоганна ван Рибека бросили якоря в бухте Столовой близ мыса Доброй Надежды. Тогда и возникла здесь Капская колония. Огнем и мечом прокладывали голландские поселенцы дорогу во владениях бушменов, готтентотов и многочисленных племен банту. Постепенно связи с далекой родиной ослабевали. Теперь поселенцы именовали себя уже не голландцами – они стали бурами, африкандерами, хотя сохранили язык, религию, обычаи своей старой родины.

Буры теснили негров, буров теснили англичане. В 1806 году Капская колония перешла в их руки. Африкандеры отступали вглубь континента – за реки Оранжевую и Вааль. Теперь их тесным кольцом охватывали колонии Великобритании. Пылала и билась в кровавой агонии африканская земля. Одна за другой шли жестокие «кафрские [9] войны»: негры не хотели сдаваться своим поработителям… А поработители грызлись и между собой. Уже после создания бурских республик Оранжевой и Трансвааля англичане в 1881 году предприняли новую попытку захватить их территорию. Разразилась первая англо-бурская война. С тех пор Петерсон и прихрамывает: осколок английского снаряда перебил ему ногу. Буры отстояли свои владения. Но порох они продолжали держать сухим…

Как-то под вечер, когда Ковалев сидел за книгами в кабинете хозяина, он услышал, что кто-то негромко, глухо окликает его. Голос доносился из-за открытого окна: Петр выглянул. Почти рядом, на толстом суке серебристой сосны, приткнувшейся к стене дома, примостился Павлик.

– Помоги мне перебраться, – шепнул он и в тот же миг прыгнул на Петра, тот едва успел подхватить его.

Мальчуган был чем-то взволнован. Оглядев комнату, словно проверяя, нет ли в ней еще кого-нибудь, он присел на подоконник.

– Послушай, Питер… – Павлик назвал его, как называли мать и соседи, по-бурски. – Ты умеешь хранить тайны?

Ого, разговор предстоял, видать, серьезный! Петр кивнул. Павлик помолчал. Потом сказал тихо:

– Все-таки я не завоеватель, я воин. И мне нужно посоветоваться с тобой… Ты слышал о матабеле?

Нет, Петр не слышал о матабеле.

– Это большое племя негров. Оно живет на севере от Трансвааля, за рекой Лимпопо. Англичане давно точат зубы на их землю – Матабелеленд. Вождь матабеле Лобенгула разрешил им добывать золото. Но им, жадюгам, золота мало, им нужна вся земля. И англичане высадили там войска. Это мне сказал сегодня Йоганн. Там идет война. Ты понимаешь меня, Питер? Я решил идти на эту войну.

Очень хорошо, что Петр не улыбнулся. Если бы он улыбнулся, он навсегда потерял бы доверие Пауля Петерсона. А Иван Степанович, возможно, потерял бы сына. Павлик не шутил – он ушел бы на эту войну обязательно.

– Ты отцу говорил? – спросил Петр.

– Нет. Я никому ничего не говорил и не буду говорить. Я сказал тебе потому, что подумал, может быть, ты пойдешь со мной. Ты научился неплохо стрелять, и, по-моему, ты не из трусливых.

Вот так, Петр Никитич. Вполне мужской разговор. Решайте…

Петр соображал быстро. Призывать на помощь кого-то другого – только испортить все дело. Соглашаться с Павликом – безрассудство. Отговаривать его – бесполезно.

– Это ты подходяще придумал, – сказал Петр. – Видать, и верно ты храбрый парень.

Павлик так и подался к нему:

– Да? Ты пойдешь со мной?

– А что ж, можно… Только вот что, Павел, давай все обмозгуем. Скажем, шлепнут тебя там. Ведь вполне могут шлепнуть? Ты же не будешь прятаться от английских пуль? А теперь представь: англичане снова нападут на буров. Кто будет защищать эту землю и этот дом? Без тебя будут защищать?

Павлик нахмурился:

– Ты думаешь, они нападут на нас?

– Ежели твой отец не ошибается, нападут. А он, по моему разумению, дело понимает.

Павлик кивнул:

– Он понимает.

– Вот видишь, и ты согласен, неладно получается.

Павлик остро взглянул на Петра.

– Я подумаю, – сказал он. – Завтра еще поговорим. – И, гибко переметнувшись через подоконник, он исчез в саду.

Петр сердито взъерошил волосы. Мальчишка взволновал его. Стало как-то неуютно и беспокойно. Возьмет и удерет… И эти черти англичане – чего им не сидится в своей стране? Лезут на рожон, воюют чужие земли!..

Он задумчиво перелистал лежащую перед ним книгу. С желтоватого дагерротипа смотрел мужчина с крупными чертами лица, высоким лбом, светлыми пушистыми усами. Он очень походил на русского, этот упрямый и храбрый шотландец, знаменитый путешественник, врач и миссионер Давид Ливингстон, посвятивший жизнь изучению Африки.

Вот тоже ведь англичанин, размышлял Петр, хороший человек, жизнь положил, как говорится, на алтарь науки. Хотел неграм добро нести. А по следу его соотечественники двинулись с ружьями и пушками. Что им надо в этой далекой, не очень уютной для европейцев стране? Все золото манит?..

Вошел Иван Степанович. Сел в плетеное кресло рядом со столом, скосил глаза на книгу Ливингстона, на русско-английский словарь, хмыкнул одобрительно:

– Упорный ты, Петр. Усидчивый. Мне это нравится.

– Надо, – пожал Ковалев плечами.

– Да вот и Дмитрию не вредно было бы, а у него в руках я книги что-то не замечаю.

– У него интерес другой, к машинам его тянет. Который уже день с вашим ветряком возится.