Земля - Бабенко Виталий Тимофеевич. Страница 34

…Фант с Иолантой внимательно изучали расписание. Ближайший снаряд уходил в Курортный Сектор через полчаса, и это их обрадовало. Впрочем, на ужин в «Козероге» они все равно не успевали (о, творожное суфле!), но зато следующий пассажирский отправлялся вечером, а это предвещало перспективу провести в томительной дороге начало ночи и добраться до постели лишь в то время, когда нормальные люди уже ворочаются, ожидая проклятой трели компьютерного будилы.

Были в кассе билеты или нет — доподлинно неизвестно. Дело в том, что нашего Фанта — человека неисправимого, хотя и болезненного в настоящий момент — это не интересовало. Его опять потянуло на романтику, и он настоял, чтобы они с Иолантой ехали «зайцами».

Вот ведь странная публика — эти наши герои. Казалось бы, события дня должны были научить их кое-чему. Верилось: хватит с них псевдоприключений, квазиэкзотики и благоглупостей, однако поди ж ты… Мало им.

Вышли на перрон. Осмотрелись: снаряд готовится к отправлению. Разделились: Иоланта отправилась по своим — прошу прощения — надобностям, а Фант должен был договориться с контролером. И тут…— батюшки, счастье-то какое! — буфет с безалкогольным пивом открылся глазам Фанта. Пиво — вот эликсир, который должен изничтожить гастрическую боль и вернуть глазам способность лицезреть мир во всей его красе. А очередь, нет, вы посмотрите на очередь, ее и в микроскоп-то не разглядишь,— три человека! Нечего говорить: Фант рванулся к буфету. Бедный, бедный Фант! Зачем ты это сделал? Я бы рад не подвергать тебя новым невзгодам, давно я бьюсь над мучительной задачей — уберечь тебя от лишних неприятностей и вернуть в исходный пункт этой горе-прогулки без особых душевных расстройств. Но ты сам виноват! Ты словно нарочно выбираешь те пути, которыми я никогда в жизни не пошел бы на твоем месте. Однако я не на твоем месте, ты — не на моем, и вот здесь-то вся загвоздка.

Ты становишься в очередь и спокойно оцениваешь обстановку: времени много, на все хватит — и на эликсир, и на негоциации с контролером. Но затем ты делаешь глупость: подойдя к окошку, спрашиваешь продавчиху (другого слова при виде ее габаритов ты не можешь подобрать):

— Сколько стоит пиво? (Ты ли этого не знаешь, бескостный твой язык!)

Торговка моментально смекает, что имеет дело с ненормальным абстинентом, и называет чудовищную цифру:

— Три копейки.

— Почему же не полушка, как везде? — спрашиваешь ты, прекрасно помня и о стандартной наценке, и об орбитальной надбавке.

— Если знаешь, чего спрашиваешь? — хладнокровно парирует торговка.

— Вы мне не тычьте,— начинаешь заводиться ты,— не с фуфлом разговариваете.

— Берешь или нет? — все так же невозмутимо спрашивает продавчиха.

— Беру бутылку здесь. Повторяю: не тыкать,— делаешь ты очередную ошибку.

— Ишь, указывать мне будет, зелень,— взвивается торговка, и дальше — совсем уж необъяснимое: — Здесь — не здесь, а посуду не приму.

— Это почему же? — Действительно зеленеешь ты.

— Потому-у-у же! — дразнит она.— Тары нет.

— Не имеешь права,— сноровисто перехватываешь ты ее манеру разговора, и опять просчет: теперь ты на одной доске с противницей.

— Нет, это ты не тычь, тля,— ревет торговка,— а я свои права знаю. Поторгуешь с мое, земеля, и ты будешь знать.

Как известно, для орбитальника нет более презрительного прозвища, чем «земеля»,— так зовут новичков с Земли: неопытных, с микроскопическим налетом орбитальных часов, с плохой вестибуляркой, с неадекватной реакцией на мощные магнитные поля… (Вообще, орбитальный сленг еще ждет своих исследователей. Кто бы мог подумать, что фамилия первого космонавта Земли станет единицей измерения времени?! Между тем это так и есть: Гагарин равен одному витку вокруг Земли. Орбитальник не скажет: «три года назад», он выразится обязательно витиевато: «тому уже три кило-гагарина, как…» Или ругательства. Безобидное на первый взгляд словечко «колено», будучи неосторожно произнесено, может вызвать вспышку бурных эмоций, переходящую в драку. Дело в том, что «колено» обозначает лысую голову. Люди всегда очень болезненно относились к потере растительности на голове, а ныне, когда пандемия алопеции который год уже свирепствует на Земле, но почему-то не захватывает Ближний Космос, любой намек на саму возможность лысины расценивается как смертельное оскорбление…)

— Не торговал, не ворую и торговать не буду! — вопишь ты. Все, это конец! — Работы своей не знаешь? ОМОН давно не наведывался? («Да уймите вы его»,— бунтует заждавшаяся пива очередь, и она права: ты уже валишь все в одну кучу без разбора.) Охамела за стойкой? Совсем мышей не ловишь! Знай, с кем говоришь! Я здесь хозяин, а не ты! Ты меня обслуживаешь, а не я тебя! Кто для кого работает? Да я такую жалобу на тебя напишу — на детей твоих пальцами показывать будут!

— А-а-а! — истерично визжит продавчиха, выпучив глаза.— А-а-а! Я ворую?! ОМОН?! Мыши, да? Я, значит, кошка, да? Охамела?.. Каждый сопляк — хозяин?..— Она уже задыхается.— Режим-ники-и-и-и!!! — и, выхватив откуда-то замызганный свисток, трубит в него из последних сил.

И ты, мой неразумный Фант, ты, выступивший не в своей интеллектуально-весовой категории, ты, измученный идиотизмом всего происшедшего за день и оттого, наверное, такой неврастеничный, ты вдруг пугаешься и, схватив бутылку пива, спешно ретируешься, забыв о том, что подал торговке с самого начала пятак, а сдачи так и не получил. И пока она ругается не стесняясь, и все еще зовет режим-ников, правда, явно тише, и переносит ярость на следующего клиента, неповинного, ты отходишь, стараясь не бежать, все дальше и дальше, постыдно краснеешь, ощущаешь новый спазм в желудке, подбегаешь к какой-то тумбе, трясущимися руками рвешь пробку с бутылки, но, забыв о невероятной крепости орбитальной укупорки, дергаешь слишком сильно, сносишь у бутылки горлышко, после чего, вздрогнув, роняешь драгоценный сосуд, и тот… раз-би-ва-ет-ся.

В это время тебя отыскивает Иоланта. Она безмерно удивлена твоим видом — растрепанная прическа, багровая физиономия, искаженный рот — и пузырящейся лужей у тумбы. Она спрашивает: