Тропой мужества - Стрелков Владислав Валентинович. Страница 24
– Готова?
– Да, – твердо ответила девушка.
– Молодец! – похвалил ее Майский.
Операция началась. Михаил рассек ткани и начал разводить края раны. Осколок мелкий и должен был застрять неглубоко. Орудуя попеременно зажимом с тампонами и пулевкой, он искал направление раневого канала и наконец нащупал осколок. В этот момент погасла лампа над столом, и кто-то вошел в палатку. Вилма вскрикнула, уронив тампон на стол. Михаил взглянул на ее испуганное лицо, затем обернулся. Позади стоял Нечайка с карабином, наведенным на Майского. Выражение на лице санитара в полутьме было жутким.
– Немцы! – сообщил он.
– А у тебя приказ Перепелкина застрелить меня, чтобы к немцам не попал? – спокойно спросил Майский.
– Да, – подтвердил Нечайка. – И я выполню его.
– Знаю. Дай только осколок достану, рану почищу, перебинтую, и тогда стреляй.
Нечайка сделал шаг в сторону, посмотрел на оперируемого, и его глаза удивленно округлились.
– Валерий Семенович, что с вами?!
– Не ори! – разозлился Михаил. – Он ранен и без сознания. Немцы где?
– Близко немцы.
– Приготовь носилки и подсвети мне рану. – Майский видя, как санитар нерешительно мнется, рявкнул: – Живо! Фонарь в тумбе.
Нечайка достал фонарь, включил и направил на операционный стол.
– Ближе, – потребовал Михаил, – вот так. Вилма, пульс.
– Слабый.
– Держись, Валерий Семенович… – прошептал Майский, ввел пулевку в рану, зажал осколок и медленно поворачивая, потянул.
– Пульс?
Недалеко прогремела пулеметная очередь, заглушив ответ медсестры. Переспрашивать не стал, и так ясно – операцию не закончить, надо эвакуировать Павлова в тыл.
Майский схватил большой тампон и прижал его к ране. Меримаа, мгновенно все поняв, начала бинтовать грудь. После чего вместе переложили раненого хирурга на носилки. Михаил встал впереди, взялся за ручки и бросил через плечо Нечайке:
– Говори куда.
– По краю поляны, потом по тропе.
То есть к штабу, понял Михаил.
Быстрым шагом они миновали не раз перепаханную авианалетами поляну и вошли в рощу. Бой позади внезапно стих.
– Быстрей! – крикнул санитар. – Заслон сбили, сейчас здесь будут.
В подтверждение раздалось несколько выстрелов. Вскрикнул Нечайка, и носилки начали тяжелеть. Михаил обернулся – раненый санитар, валясь вперед, из последних сил старался не уронить Павлова. Быстро присев и осторожно положив ношу на землю, Майский крикнул Вилме:
– Ложись!
И вовремя. Только они рухнули на землю, как поверху прошла пулеметная очередь. Вражеский MG дал еще пару очередей и замолк.
Солнце давно зашло. Отблеск вечерней зари окрасил небо в бирюзовый цвет. На открытых местах пока еще светло, в лесу же сгущающиеся сумерки размывали даже белые березовые стволы. Три тела замерли вокруг носилок в надежде затаиться – вдруг немцы в лесную темень не полезут?
Но Майский на этот счет особо не обольщался, уже зная из подсказок гостя, что немцы обязательно прочешут лес. Уже слышны резкие команды. Стоит врагу приблизиться и их белые халаты станут видны даже в темноте. Он стал стягивать халат с себя, и Вилме шепнул, чтоб тоже сняла. С Нечайкой сложнее. Он без сознания, плюс к этому его карабин при падении съехал и оказался придавленным, а ремень оказался поверх.
Неожиданно Нечайка открыл глаза и, хрипя, тихо произнес:
– Я… не смог… выполнить приказ… но… по… – он кашлянул, что-то темное потекло из рта. Санитар пытался еще что-то сказать, но не смог. Михаил от бессилия сжал кулаки, помочь раненому он не мог. Уходили из палатки в спешке, ничего не взяв. Он повернулся к Вилме. Испуга на ее лице нет, а в глазах…
И Михаил правильно понял несказанный вопрос. Гость попытался вмешаться, но Майский подавил этот порыв.
– Я знаю, никто не сомневается в нашей победе. Германия капитулирует в начале мая 1945 года. И девятое мая, праздник Победы, выстраданный, пролитый кровью, потом и слезами, с ценой в десятки миллионов жизней нашего народа, будет самым святым днем нашей родины. Я из будущего, ребята, – тут голос Михаила немного изменился, но ни Меримаа, ни Нечайка на это внимания не обратили, – поэтому капитан Перепелкин дал тебе такой приказ, Ефим Степанович.
Нечайка улыбнулся и закрыл глаза.
«Зачем ты это сказал?»
«Так надо, Паша. Не вмешивайся, очень прошу».
– Враг не должен знать день своего конца? – удивленно спросила Вилма.
– Враг не должен получить тех знаний, что имеются тут. – И Михаил показал на свою голову, затем потянулся к карабину. Ухватившись за антабку, он потянул ремень чуть в сторону, чтобы снять его с санитара, а потом на себя.
– Что ты задумал? – тревожно спросила девушка. То же самое возникло в голове. Павел, загнанный волей хозяина вглубь, отчаянно пытался вмешаться, предчувствуя недоброе.
– Отвлечь немцев хочу, – ответил Майский, оттягивая затвор. – Три патрона. Негусто… Вилма. Я хочу попросить тебя позаботиться о профессоре.
– Миша…
– Не спорь, – прервал ее Михаил, – времени нет. Я отвлеку немцев. Уведу их в сторону, а ты… а ты не плачь.
Слез в темноте не видно, но он чувствовал – девушка плачет. Однако пора – недалеко хрустнула ветка, немцы уже рядом. Михаил быстро метнулся вправо, пробежал метров десять – и был обнаружен. Хлопнули выстрелы, но он успел броситься на землю и быстро проползти несколько метров. По раздающимся командам Майский понял, немцы повернули в его сторону. Он вновь вскочил и побежал. И вместе с первым выстрелом по нему сам выпалил из карабина в сторону врага. Пусть опасаются, злее преследовать будут, а там, как он уведет их подальше, приказ капитана Перепелкина выполнится сам собой. Вновь по-пластунски как можно быстрее, затем вскочить, карабин уже готов стрелять…
В него стреляли почти в упор. Два силуэта оказались почти рядом и тут же две вспышки. Две пули. Судорожный выстрел в ответ и бесконечный полет в темноту. Угасающее сознание отмечает вспыхнувшую стрельбу и громкое «Ура». Помощь пришла…
Глава 7
Сначала вернулась боль. Сильная. Грудь скрутило так, что даже стон вышел безмолвным. Потом стало слышно канонаду. Грохотало очень близко. Неужели поверили сведениям? Поверили и погнали немцев? Боль пульсировала и мешала думать. Что случилось вообще? В меня попали… в нас попали!
«Миша? Миша, ответь!»
– Миша-а-а! – прохрипел Павел и попытался встать, но, немного приподнявшись, рухнул обратно. Ничего не слушалось. Тело, руки, ноги – все как чужое, а Миша молчит. Почему он молчит? – Миша!
Паша вдруг почувствовал, как его схватили чьи-то руки. Кто-то бережно поднял его и понес. Ему что-то говорили, успокаивали, но все слова вязли в сознании, и смысл их терялся. Глаза слезились и ничего рассмотреть он не мог. Внезапно пелена с сознания слетела, стало легче дышать, звуки стали четче. К рукам вернулась чувствительность. Паша сразу потер глаза и осмотрелся. Маленькая комнатка, белая с разводами кафельная плитка, раковина умывальника, унитаз…
– Где я?
– Ну слава богу, очнулся! – радостно выдохнули рядом. – Ты в туалете, Паш. В нашей лаборатории.
«В туалете…» – подумал Свешников и сразу ощутил позыв.
– Ты как, сам управишься? – спросил Сергей. – А то мы поможем.
– Сам, – буркнул Паша.
Друзья вышли и закрыли дверь…
Где-то вновь загрохотало. Раскатисто. Да это же гроза! А поначалу этот грохот Павел принял за канонаду. А как же…
Свешников навис над умывальником, смотря в одну точку. На душе тяжело. Обида душила. Не смог. Не сумел. Не уберег такого человека! А Павлов? А Вилма? Их спасли? Они выжили? Глаза защипало, и Паша заплакал…
Вспышка близкого разряда осветила лабораторию. Освещение чуть моргнуло, пискнул бесперебойник, оповещая о секундном пропадании питающей сети, а на основном блоке их детища загорелся красный светодиод. Маргелов с Жуковым переглянулись.
– Ну б… – в последний момент Сергей сдержался, чтоб не выматериться.