Неправильная Сайко Аймара (СИ) - Быкова Дарья. Страница 15

Пока они обсуждали достоинства какой-то травки и торговались, я отошла к соседнему прилавку, на самом краю площади — там продавали украшения, и я убедила себя, что никакой беды для легенды нашей не будет, если я посмотрю. И вообще не будет. Может, я для девчонки своей смотрю. Или для сестры старшей…

Украшения были искусные, тонкой работы, но я очень быстро и очень отчётливо поняла, что не купила бы себе ни одно из них. Ни в былые времена, ни тем более теперь. Да и получи я такое в дар, не стала бы носить. Просто… они казались злыми. И продавец — южанин, с тонкими усиками, тоже показался не шибко добрым. Впрочем, мне он подмигнул и едва заметно качнул головой:

— Для тебя, парень, здесь ничего нет! Проходи мимо.

Я отошла, так и не определившись однозначно — прогоняет, ибо видит, что нет денег, или уберегает, потому что земляк? Перешла к другой лавке, но взгляд то и дело возвращался к украшениям. Они цепляли, приковывали внимание. Очевидно, мастер, сделавший их, одарён. Вот только не все вещи, созданные одарёнными артефакторами, приносят удачу и какие-то блага…

У прилавка с украшениями остановились две богато и ярко одетые девушки. Ну, как богато. У сестры лорда из таких тканей было разве что домашнее платье, и то не каждое, но вот безродному мальчишке Айку о такой ткани даже мечтать не приходится… Кажется, одна девица — невысокая, изящная, уговаривала другую — повыше, покрупнее, с кудрявыми рыжими волосами что-то купить. Я невольно задумалась — она не видит, не чувствует? Или как раз наоборот — знает, оттого и советует? У меня подруг, близких настолько, чтобы они могли навредить, никогда не было, но на интриги и дрязги служанок я насмотрелась…

Рыжая решительно покачала головой, отложила ожерелье, которое держала в руках в сторону. Её подруга бросила быстрый взгляд на торговца, тот отрицательно мотнул головой… и она схватила рыжую за руку. Прямо вот двумя руками вцепилась, что-то стала горячо говорить. Рыжая вырвала руку, кажется, ответила что-то резкое, и пошла прочь… а в руках у её спутницы остался браслет. Она торопливо — воровато, лучше и не скажешь! — бросила его на прилавок, а южанин потянулся забрать…

Я не знаю, что меня толкнуло. Я вовсе не из тех людей, что творят добро вокруг себя и восстанавливают справедливость, я слишком труслива и слаба, и понимаю это! Всё, чего мне хочется и на что я смею претендовать — счастья для себя и своих близких… И всё же… Наверное, виновата моя наивность, и то, что не было времени на раздумья, и то, что сестре лорда никто не посмел бы ничего подобного предъявить…

— Госпожа! — хрипло окликнула я рыжую. — Вы браслет обронили!

О, с какой яростью на меня уставилась вторая девушка. У неё оказались светло-серые глаза, острый небольшой нос, и вообще она была похожа на какую-то маленькую птичку… Сейчас на очень злую птичку. Яростный взгляд достался также и торговцу, потому что тот смахнул браслет на мостовую, решив, видимо, не ввязываться в возможный скандал.

Рыжая обернулась с недоумением. Потом увидела браслет на мостовой, бросилась к нему, подняла — наверное, он был ей дорог, улыбнулась мне, и я подумала, что будь мальчишкой — влюбилась бы. Очень у рыжей была светлая улыбка. Она бросила мне монетку, я изобразила поклон и ответную улыбку, и они ушли.

А я вернулась к некроманту, который наконец стал расплачиваться. И мы даже успели отойти на десять или пятнадцать шагов, когда путь преградила стража. Отчего-то я решила, что это по душу некроманта, и растерялась — что делать? Отойти? Заступиться? Сейчас отойти, а потом попробовать ему помочь? Но как?..

— Ты! — сказал старшина стражников. Я предположила, что это именно он, так как у него были самые новые доспехи и самый большой живот. Других знаков отличия не было, но готова спорить, что не ошиблась. Вот только почему он обратился ко мне?.. — За оскорбление благородной дамы в нашем городе полагается пять плетей! Ты оскорбил сразу двух, так что тебе десять! — И уже своим подчинённым: — Взять!

— Мальчик никого не оскорблял! — спокойно отозвался Тайр, а вот у меня сердце ушло в пятки. Зачем я только вмешалась? Ясно же, что это злюка-птичка на меня нажаловалась… Толку ей с этого никакого, но душу отвела…

Силы, конечно, были неравны, но меня покоробило, что некромант не сделал ни малейшей попытки меня отстоять, кроме одной той фразы. Он убрал ладонь с моего плеча, и мне больно заломили руки…

— Слово слепого музыканта против слова дочери правителя города… — сказал негромко старшина. Кажется, почти с сожалением.

— Я никого не оскорблял! — выкрикнула я, кажется, слишком истерически, но происходящее казалось настолько неправильным, что почти что и нереальным… И меня даже не удостоили ответом.

Наказание, к сожалению или к счастью, я не знаю, происходило здесь же. На площади, у специального позорного столба, и я всю короткую дорогу никак не могла решиться использовать свой единственный шанс на спасение: просто открыть рот и сказать старшине, или любому из стражников, что у меня есть важная информация о некроманте. Их это точно заинтересует. А мне ничего не будет, ведь клятвы больше нет… Возможно, это знак самой судьбы? Чтобы я решилась, наконец, ведь сколько можно сомневаться… До места публичной порки остались считанные шаги, сейчас на мне рванут рубашку, и все увидят, что я — девчонка с перетянутой грудью. И стоять полуобнажённой перед толпой для меня даже страшнее, чем боль от ударов плетьми… Давай же, Сайко, давай! Это так легко, всего несколько слов, и ты спасена! Он ведь ничего не сделал, чтобы отстоять тебя. Слова лишнего не сказал! Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, ну так давай! Ему-то что? Даже узнай все, что ты женщина, тебя всё равно выдерут, а над ним посмеются только — что слепой музыкант плоховато ощупывает своего поводыря… как бы ещё и за обман слепого не наподдали…

Вот и оно, место порки. Или казни. Или моего пожизненного позора, а я отчего-то стиснула зубы и до сих пор молчу.

— Снимай рубаху, парень, — негромко и почти добродушно говорит палач, поглаживая хлыст. — У тебя, поди, запасной нет, чтобы эту портить…

Я не сниму рубаху сама ни за что. Вроде бы от десяти ударов плетью не умирают… ну, если за ранами хорошо ухаживать. Но я, кажется, умру со стыда раньше…

Зачем-то смотрю в толпу в надежде увидеть некроманта… и не вижу его. Ушёл? Спешно спасается из города?.. А я-то зачем, дура, молчу? Ну подумаешь, не бросил он меня в лесу, так ведь не просто так, а ради долга, а теперь вот бросил!

— Я приму наказание за него, — вдруг раздался спокойный голос Тайра прямо за моей спиной. — Я недосмотрел за парнишкой, мне и наказание.

Кажется, толпе понравилось. По крайней мере, она зашумела, и в этом гуле мне чудилось одобрение… Меня тут же отпустили, а потом и вовсе столкнули с помоста. Я бы упала, не поддержи меня какой-то седой мужчина, судя по всему, купец.

— Хороший у тебя опекун, малец, — пробасил он, похлопав меня по плечу. Я не ответила, во все глаза уставившись на помост. Некромант снял рубаху сам. И толпа восхищённо выдохнула, а я закусила губу, отчего-то чувствуя как на смену недолгому облегчению приходит стыд.

Да, я не оскорбляла эту гадину, ни одну из этих девиц не оскорбляла, но я ввязалась в то, что меня совершенно не касается, почувствовала себя доброй феей на одно лишь мгновение, а теперь за мою гордыню и глупость расплачивается другой… Тот, кому я и так обязана. А я… я ещё думала его предать.

— Один! — провозгласил старшина, и плеть ударила по светлой коже некроманта, оставляя кровавую полосу. Он, кажется, даже не вздрогнул. Я прокусила губу до крови, чтобы не плакать, но это не помогло — слёзы потекли из глаз сами собой.

— Два!

Я хотела зажмуриться, но не могла себе этого позволить. Кажется, тот же купец, который говорил про опекуна, сочувственно потрепал меня по плечу.

— Три!

Немыслимо. Если я когда-то увижу Ирка, я уговорю, упрошу, заставлю его отменить эту традицию скорой расправы, этот перевес по умолчанию слова аристократа или аристократки против слова обычного человека, ведь аристократы те ещё мерзавцы и подлецы…