Ледовые приключения Плавали-Знаем - Коржиков Виталий Титович. Страница 7

Доктор Челкашкин запирался в каюте и на все недоуменные вопросы отвечал: «Некогда! Пишу диссертацию „Собачий нос и Северный полюс“». Пионерчиков писал статью о подвигах Солнышкина и временами очень серьёзно смотрел на посерьёзневшую Марину.

Но серьёзней всех вел себя Борщик. Сварив борщ, добрый кок старательно дул в котёл, чтобы команда не ошпарилась во время обеда. А после того как однажды, пошмыгав у камбуза носом, Перчиков сказал: «Кажется, повернули к Зеландии. Пахнет бараниной с перцем и чесноком по-зеландски!», Борщик тоже стал принюхиваться возле каждого острова. И не просто принюхиваться, а записывать в особую тетрадку рецепты блюд, запахи которых доносил тропический ветер. Добрый кок хотел порадовать весь Океанск блюдами тропической кухни.

Но когда подобные серьёзные дела кончались, у всех находилось время и для шуток. И только Перчиков жаловался:

— Пошутил бы, да нет времени. Даже в шахматы сыграть некогда! — У него под подушкой хранилась шахматная доска, в которой до времени отдыхали вырезанные в антарктическом рейсе фигурки — киты, дельфины, пингвины, морские коньки.

Он ждал, не донесутся ли какие-нибудь известия с острова, почётным вождём которого он считался до сих пор. Эфир был полон звуков, мир — происшествий. Рядом проплывали острова, страны. Мчались тысячи сигналов. И слушать за всех весь этот шумный карнавал должен был он, Перчиков. И кроме того, он обдумывал один важный шаг, одну радиограмму, о которой не говорил никому, кроме Солнышкина: он собирался в космонавты.

— Нашёл бы себе заместителя, — сказал Солнышкин.

— Некому доверить, — вздохнул Перчиков.

— Сделал бы робота, — пошутил Солнышкин. — На суше их полно, в космосе сколько угодно. А морского — ни одного!

Перчиков загорелся. Ответить он не ответил, но с той поры вообще стал появляться на палубе только для того, чтобы выудить у боцмана доску или кусок фанеры. Он пробегал мимо Борщика, быстро скрывался в радиорубке, и оттуда доносился то осторожный звук пилы, то нежный дымок канифоли, а иногда слышались какие-то странные разговоры.

И однажды за Перчиковым из рубки вперевалочку выкатился какой-то деревянный человечек и, подъехав к красившему борт Буруну, произнёс:

— Боцман дай, пожалуйста, краски. Бурун сел на свежевыкрашенную палубу. А человечек ласково повторил:

— Боцман, дай, пожалуйста, Морячку краски. На штаны и тельняшку.

И, готовый из-за каждой капли краски броситься в драку. Бурун протянул ему банку синей краски и кисти. Скоро деревянный матросик выкатился на палубу, сверкая яркой тельняшкой, синими глазами и синими брюками, подъехал к Морякову и сказал:

— Я — Морячок. Прошу зачислить меня в экипаж и поставить на электропитание. А увидев Солнышкина, сказал:

— Руку на дружбу, Солнышкин, — и протянул ему свою фанерную ладонь.

— Чудеса! — сказал Челкашкин и спросил радиста: — На какой же энергии он работает?

— На крепком флотском рукопожатии, — сказал радист.

С этого момента Морячок исправно принимал за Перчикова радиограммы, а в свободное время объезжал на пароходе все уголки, пожимая морякам руки. Если рядом появлялся кто-то без дела, Морячок повторял: «Утечка полезного времени». Проезжая мимо Борщика, он шутил: «Борщик, где моя электрокотлета!» — и направлялся за своим любимым Солнышкиным, напевая: «По морям, по волнам…»

Кроме того, Морячок отлично играл в шахматы и, выиграв партию у радиста, не раз приговаривал: «В три хода, в три хода, в три хода!» А если Перчикову было некогда, сажал напротив себя пингвина, тем более что на доске вместо пешек тоже двигались маленькие пингвины.

Правда, пока ему пожимали руку, он весело повторял: «Всё впереди! Вся жизнь впереди!» Но ведь не будешь всё время заниматься рукопожатиями, и Морячок начинал вздыхать: «Всё кончено, всё кончено, всё кончено». Летели впереди облака. Шумели волны. Качались вдали пальмы. А Морячок вздыхал: «Всё кончено». Но стоило протянуть ему руку, и по палубе снова двигался радостный голубой Морячок, за которым топал маленький пингвинчик.

Теперь Морячок стоял среди моряков, приняв в сложных условиях тревожную радиограмму, и сообщал:

— «Светлячок» в опасности! «Светлячок» в опасности!

— Кто? «Светлячок»? — крикнул Борщик и схватился за голову: на «Светлячке» плавал его лучший друг Супчик!

НА ПОМОЩЬ СУПЧИКУ!

Пальмовое настроение экипажа «Даёшь!» вмиг сдуло далёким криком SOS! Какие могут быть проекты, диссертации, энциклопедии, цирковые медведи, когда товарищи в беде!

Пароход набирал скорость. Над ним со всех лап бежала Большая Медведица. В клюзах гудело. В шпигатах хлюпало. Вся команда толпилась у радиорубки, в которой Перчиков отстукивал радиограмму в Океанск: «В СУРОВЫХ ЛЬДАХ ОСТРОВА КАМБАЛА ТЕРПИТ БЕДСТВИЕ ПАРОХОД „СВЕТЛЯЧОК“. СЛЕДУЕМ НА ПОМОЩЬ. ЖДЁМ УКАЗАНИЙ». На секунду Перчиков задумался и выстучал подпись: «ВЕСЬ ЭКИПАЖ ПАРОХОДА „ДАЁШЬ!“»

Команда притихла. Борщик хлюпал носом. Бурун, которого в Океанске ждали два билета на спектакль с его любимыми медведиками, сурово сжимал в руках крепкий, как снаряд, бочонок. Челкашкин нервничал, но ответа не было.

— Ну, скоро ты там? — влетел в рубку Солнышкин.

— Тише! — Крикнул Перчиков. — Тише! — И поднял палец.

Из Океанска сквозь морозный воздух в рубку пробивались точки и тире. И, схватив карандаш, радист стал быстро записывать. Но вот он выключил приборы и бросился к капитану. Однако Моряков вместе со всеми ждал возле рубки и, взяв радиограмму, прочитал: «КАПИТАНУ ПАРОХОДА „ДАЕШЬ!“. КАПИТАНУ ПАРОХОДА „СВЕТЛЯЧОК“. ПРИКАЗЫВАЮ ЭКИПАЖУ „ДАЁШЬ!“ СЛЕДОВАТЬ ВЫРУЧКУ „СВЕТЛЯЧКА“ ИЗ ЛЕДОВОГО ПЛЕНА, КОМАНДИРОМ ЭКСПЕДИЦИИ НАЗНАЧАЮ КАПИТАНА МОРЯКОВА. НАЧАЛЬНИК ПАРОХОДСТВА ЮРКИН».

— Ура! — закричала команда. — На помощь «Светлячку»!

— Ура! — подпрыгнул Борщик. — На помощь Супчику!

— На помощь друзьям! — сказал Моряков и приказал: — Матросу Солнышкину встать за штурвал!

И через минуту волны за бортом заколыхались так, что кокосовые орехи в каютах запрыгали, как погремушки.

Бурун готовил на носу крепкий буксирный трос. Челкашкин — для пострадавших медикаменты. Борщик выискивал рецепты лучших блюд. И сам пароход «Даёшь!» с небывалой скоростью летел на выручку к старинному другу «Светлячку».

СПОРТИВНОЕ УТРО У ОСТРОВА КАМБАЛА

Пока пароход «Даёшь!» бежал на помощь «Светлячку», Плавали-Знаем ворочался в своей каюте, изо всех сил сбрасывая с себя мамонтовую шубу. Ему было жарко, казалось, что он стоит среди горячего песка на берегу моря, а вокруг вспыхивают юпитеры, журчат кинокамеры и носятся похожие на Уточку носатые режиссёры.

— Побыстрей, — сказал капитан. — Ну и жара!

Он приоткрыл глаза, спросонья нащупал меховой сапог и потянул на ногу, но сапог залаял и отскочил в сторону. Плавали-Знаем сунул ногу в другой сапог, но сапог издал «мяу», и из него появилась кошачья голова.

— Чёрт знает что за кино! Развели собак, сапоги мяукают! — сказал Плавали-Знаем, но, совсем открыв глаза, вспомнил: — Ха! Да у нас зимовка! — и высунул голову в иллюминатор.

Разукрашенное морозцем румяное солнце сияло, будто собиралось на молодёжный кросс. Дома в посёлке горели стёклами и хватали форточками ветер, словно собирались, как молодые лыжники, съехать с горы. А маяк на краю острова красовался таким бодрячком, будто только что сделал на ветру сто приседаний и окатился холодной водой.

«Кругом физкультура, а мои посапывают», — усмехнулся Плавали-Знаем. Его тоже охватил физкультурный азарт, и он направился в кубрик будить команду.

Но вдруг, заглянул в столовую, в неожиданности отпрянул. Задней стенки у столовой словно и не бывало! Вместо неё пылал нарисованный костёр, возле которого в одних трусах с кистью в руке хлопотал Уточка.

— Вот это да, — сказал Плавали-Знаем. Уточка в глазах капитана приобретал вес. — Что, греет?