Час гончей (СИ) - Блум М.. Страница 18

Что там происходило у остальных, было уже не важно. Его летающие глаза показали, что парень совсем близко. Отстреливаясь от его собачки, свернул в последний проход и наконец ступил на почерневший от крови пол. Сам пришел дурачок в капкан, из которого живым ему не уйти.

Усмехнувшись, Гончая стремительно вскинул руку. С пальцев сорвалась чернота и выбила из рук щенка автомат, который отлетел в угол и с грохотом упал на пол. Десяток собак, бывших здесь, мигом кинулись к новому гостю, обступая его со всех сторон, злорадно воя, сужая кольцо. Начиналась любимая часть. О, как же ему нравилось загонять, окружать жертву собаками, а потом неспешно выходить самому, наслаждаясь ужасом в чужих глазах.

Однако в глазах напротив сейчас читалось лишь спокойствие, а потом этот щенок и вовсе ухмыльнулся.

— Ну вот я тебя и поймал, — сказал он.

Гончая озадаченно замер. Неужели отец ему в детстве отбил все мозги? А Волкодав в принципе мог.

За кожаной маской раздался глухой смех, прокатившийся по всему помещению.

— Ты меня поймал?..

Следом заурчали и собаки, словно подхватывая хохот своего хозяина, и начали обступать меня все более плотным кольцом.

— Это я тебя поймал, — довольно изрек этот собачатник. — Это помещение — цех забоя. Здесь было больше всего смертей, здесь мои возможности просто безграничны…

Он небрежно взмахнул рукой, и из темных стен вырвались еще с десяток псин и кинулись к кольцу вокруг меня, делая его еще толще — рыча, показывая клыки, но не набрасываясь, пока их хозяин не закончит свой пафосный перформанс.

— Ты отсюда больше не выйдешь, — заявил он. — Ну что, тебе страшно?

— Это тебе, похоже, страшно, — заметил я, оглядывая скалящихся тварей вокруг. — Всю жизнь страшно. Верно?

Будто отвечая вместо него, собаки зарычали еще яростнее. Из огромных перекошенных пастей забрызгали капли скверны. Какая же нечистая работа. Я окутал себя густой темной дымкой.

— Думаешь, — усмехнулся Гончая, — это защитит от их клыков?

От их клыков, может, и не защитит — а вот от твоих слюней точно.

— Что, сводишь со мной счеты за отца?

— А что твой отец мне сделал? — отозвался он. — Мне он ничего не сделал.

— Конечно, — согласился я. — Кто ты такой, чтобы он тратил на тебя силы? С тобой он попросту не считался.

Миг — и в глазах, видных сквозь прорези в кожаной маске, снова появился такой знакомый детский ступор.

— А вообще не надо быть моим отцом, чтобы с тобой не считаться. Правда в том, что с тобой не считаться может кто угодно. Даже маленькая девочка на улице…

Собаки вокруг начали рычать еще злее. Змейка в моей тени задергалась, готовясь выскочить наружу, однако я послал ей мысленную команду сидеть спокойно и не нервничать. Мы здесь для того, чтобы нервничали другие.

— Поэтому ты и носишь маску. Боишься, что без нее все поймут, какое ты на самом деле ничтожество. И перестанут тебя бояться, даже когда ты с кучей собак. Потому что ты, — добавил я, глядя на чужую кожу поверх его лица, — просто косплеер. Слабак, который всю жизнь изображает…

— Да что ты понимаешь⁈ — словно придя в себя, рыкнул этот собачатник.

— А давай проверим.

На моих пальцах мгновенно заиграла чернота. Резко вскинув руку, я пульнул ее в его ухо — туда, где сверкала застежка. С глухим щелчком она распахнулась, и маска, которую он не успел удержать, соскользнула с лица прямо на пол.

В воздухе моментально повисла тишина. Собаки вокруг замерли, как вкопанные, и заткнулись, пока их хозяин отчаянно хватался за лицо, прикрывая его руками — будто там ужасное уродство, а не обычный невзрачный фейс, каких тысячи в толпе. Уже по тому, что он все время ходил в маске, я понял, что он закомплексованный слабак. Как там говорил Садомир? Гончая не любит показывать себя. А почему не любит? Ответ был простой.

Потому что он не любит себя.

— Неужели, — в полной тишине продолжил я, — когда ты был Ночным охотником, ни разу не думал, что стоит тебе снять маску, и ты бы обрел популярность? Но ты не снял и потерял все. Может быть, твоя маска не снаружи. Может, она внутри? Может, ты скрываешься не от остальных, а от самого себя?

Собаки вокруг, словно очнувшись, опять начали злобно рычать.

— Ну, конечно же, ты об этом думал. Просто понял, что если снимешь маску, никто тебя любить не захочет. Как тебя может кто-то любить, когда ты сам ненавидишь себя?

Псины вокруг рычали все неистовее — вот только не на меня. Все, дружно развернув морды, уставились на своего хозяина, чувствуя сейчас то же, что чувствовал и он. Всю ярость, всю злость, которую он испытывал ко мне, к моему отцу, ко всем людям вокруг, он питал и к самому себе. Всю ненависть к самому себе, которую скрывал годами, прятал за своими убийствами, за своими бесчинствами — и сейчас вся эта накопленная ненависть была сконцентрирована исключительно на нем. Потому что на самом деле всю свою жизнь только одному человеку он хотел причинить вред, только одного человека он хотел убить — самого уродливого человека в его жизни. Самого себя.

— Вот и все, — подытожил я, — твоя история закончилась. Осталось одно, последнее убийство. И на этот раз я скажу «фас».

Слово эхом прокатилось по пустому помещению. Гончая испуганно вздрогнул — и все его твари кинулись на него, загоняя в самый темный угол, окружая, неистово рыча и набрасываясь всей сворой. Все, как он любил.

Среди старых стен разнеслись крики человека, самого себя загнавшего в тупик, урчание тварей, жадно разрывающих его на части, хруст костей и чавканье, с которым его плоть перемалывалась огромным клыками. А потом раздались звонкие сочные «бульк!», одно за другим — «бульк!», «бульк!», «бульк!» — когда вслед за навечно замолкнувшим хозяином полопались все его псины и растеклись грязными лужами по и без того черному полу. Ну вот и все, хотя бы одного человека в своей жизни Гончая убил не напрасно.

«больше душ…» «больше силы…» — тут же вкрадчиво прошелестело в ушах.

Милая, что же ты шепчешь постоянно? Хоть бы раз сундучок какой лутовый сбросила, что ли. Однако уже через мгновение я ощутил внутри мощный всплеск силы. Даже крошку на секунду выбросило из моей тени — так резко Темнота влилась в меня, заполняя новой энергией. Высоко же ты оценила этого маньяка.

Тем временем крики, выстрелы, вой и скулеж, доносившиеся отовсюду, прекратились, и в громадном комплексе повисла тишина. Я будто выдернул штепсель из розетки — и бойня закончилась. Все эти гончие питались эмоциями хозяина, потому и жить дальше без него не могли. Кожаная маска валялась рядом с растерзанным, окровавленным телом — все, что осталось нежеваного, некусаного и целого от него сейчас.

Следом послышался топот десятков ног, и в цех забоя влетели сотрудники Синода с автоматами наперевес, готовые отстреливать нечисть и дальше — но я уже избавил их от работы.

— Вот он ваш урод и монстр, — я кивнул на кожаную маску на полу. — Обычный задрот.

Все замерли, изумленно переводя глаза с меня на изувеченное тело в углу, плавающее среди собственной крови и останков своих собак.

— Как вы это сделали, мессир? — пробормотал один из «Валькирий», который в моей гостиной громче всех заявлял, что мессир не жилец.

— Вот такой я страшный человек.

Судя по взглядам вокруг, не все поняли юмор. Ну пусть теперь рассказывают всей столице, какой я страшный. Глядишь, и ни одна тварь больше в мой дом не сунется.

Над моей головой вдруг что-то резко мелькнуло. Уже знакомая летучая мышка тенью пронеслась в воздухе. Один из сотрудников вскинул автомат — этой крохе хватило бы и выстрела. Однако, не дав ему прицелиться, она проворно вильнула вниз, плюхнулась мне в руку и уставилась на меня своим темно-коричневыми глазками, словно моля не убивать.

— Осторожно, — сказал рядом Арчи, неторопливо пришедший сюда вслед за остальными, — это не обычная аномалия. Это — компаньон, — добавил он и наконец надел очки обратно, скрывая колодцы глаз, которые, казалось, могли видеть самую суть Темноты.