Солнышкин плывёт а Антарктиду - Коржиков Виталий Титович. Страница 27

Старый заместитель был польщён. Он улыбнулся. Воины застучали копьями о щиты и разомкнули кольцо. Солнышкин сиял, Пионерчиков алел. И под шум океана дельфины вынесли бот прямо к борту «Даёшь!» откуда доносился лай: это лаял Верный, который всё время охранял островок Робинзона.

Рядом с ботом летела пирога, нагружённая кокосовыми орехами и бананами. Лучшие воины острова провожали в дальнее плавание своего мудрого вождя и его друзей.

Наконец старший из воинов передал Перчикову щит и копьё. И «Даёшь!» быстро покатился на юг, к Антарктиде.

ВАЖНАЯ НОВОСТЬ ДЛЯ СОЛНЫШКИНА

Конечно, рубка Перчикова была гораздо меньше прекрасного острова, но зато здесь в руках у радиста был весь мир. Перчиков сел к столу, включил аппарат, и со всех концов земли понеслось: точка-тире, точка-тире…

«Сегодня из Океанского порта в героический Вьетнам ушёл пароход с подарками советских пионеров».

«Юннаты колхоза „Крепкий аппетит“ вырастили дыню небывалой величины. Скоро на Выставке достижений народного хозяйства можно будет увидеть её макет. Сама дыня, к сожалению, не сохранилась. Она издавала такой соблазнительный аромат, что после долгих споров её решили съесть. Ели дыню всем колхозом два дня».

Перчиков даже облизнулся. Тоже ещё юннаты! Не могли оставить полдыни для тех, кто в море!

И он сердито потянул к себе следующую ленточку…

«В Антарктиду пришла настоящая весна. Как нам сегодня сообщили, на побережье ледовитого материка высадился первый пингвиний десант…»

Это было так здорово, что Перчиков не мог усидеть на месте. Сообщение было очень кстати! Он схватил ленту и помчался в каюту.

Солнышкин укладывал под койку замечательные трофеи, и вся каюта была похожа на морское дно. На столе краснели ветви кораллов, у иллюминатора лежала великолепная гулкая раковина, а по палубе перекатывались орехи.

Но главного трофея не было. Он затерялся на дне маленькой лагуны. И Солнышкин, вздыхая, рассматривал коралл, который привёз для Марины.

— Грустишь? — сказал, входя, Перчиков. — А в это время поступают такие сообщения! — Радист подмигнул и протянул Солнышкину ленту.

Солнышкин равнодушно взял её, но в следующий миг его руки забегали с быстротой телетайпного аппарата. Буквы на ленте чернели, как пингвины на снегу.

— И мы увидим их? — крикнул Солнышкин.

— Конечно! — без тени сомнения заверил его Перчиков. — Все пингвины Антарктиды будут у нас! — Он сунул руку в карман, словно там лежала Антарктида с пингвинами.

В каюте стало светлей и просторней. Перчиков был доволен. Кажется, он утешил друга.

— Подумаешь, жемчужина, — усмехнулся Солнышкин. — Разве в ней дело?

Впереди сверкала Антарктида. Земля Перчикова. Земля Робинзона. Земля… Марины.

И Солнышкин взял с койки алый коралловый куст.

В каюте Марины никого не было. Солнышкин быстро положил ей на подушку свой подарок и вышел.

Скоро он услышал стук двери, а потом радостный крик Марины:

— Пионерчиков, вот так Пионерчиков! Солнышкин побледнел. Ему очень хотелось, чтобы Марина узнала, что Пионерчиков здесь ни при чём… Но не мог же Солнышкин сказать ей об этом сам! И он сердито ходил из конца в конец по палубе парохода, который летел к Антарктиде.

А в одной из его кают сиял разукрашенный пчелиными укусами артельщик. Опухоль со щеки, правда, у него уже спала, но зато на груди появился целлофановый мешочек, в котором — хе-хе! — ярче всех Антарктид сверкала жемчужина величиной с голубиное яйцо.

МИНУТА МОЛЧАНИЯ

Тот, кто думает, что в плавании всегда и у всех прекрасное настроение, глубоко ошибается.

Настроение кое у кого было совсем неважное. На берегу побывали не все. Борщик не взял рецепты новых блюд у островитян и не пополнил запасы для компота. Бурун не запасся орехами для своих медведиков. Челкашкин не собрал лекарственных трав и попросту не выкупался. Он проходил около стенгазеты, в которой Пионерчиков написал о поединке артельщика с акулой, и бросал язвительные взгляды:

— Этой филькиной грамотой нас хотят успокоить, чтобы не плакали о прекрасном пляже! — И добавлял:— Ну ничего, мы ещё позагораем!

А скорей всего, настроение у команды было таким из-за ужасного тумана, который забирался в рукава и под воротники, закладывал уши и носы, иллюминаторы и клюзы. Даже привычный к подобным неприятностям Бурун зло ворчал и отмахивался от него тяжёлой палкой. Каждые две минуты «Даёшь!» гудел, а в остальное время мрачно сопел и спотыкался.

Чтобы не заблудиться на палубе, Солнышкин надел на руку старый бронзовый компас. Стало так холодно, что островок Робинзона с пальмой сам начал потихоньку подкатываться к коридору, и Солнышкин с Федькиным отнесли его в столовую, посадив рядом Верного.

Солнышкин подтянул брючки и пошёл навестить Перчикова. Носик у великого вождя островитян совсем перестал светиться.

Едва Солнышкин открыл дверь рубки, Перчиков приложил палец к губам.

— Что? — тихо спросил Солнышкин.

— Минута молчания, — сердито ответил Перчиков и плотнее прижал наушники.

Со стенных часов Солнышкину погрозила остреньким пальцем быстрая секундная стрелка. Он притих.

И как только окончилась минута, Перчиков набросился на него:

— Ты что, не знаешь, что в это время нельзя разговаривать? Из-за тебя может погибнуть целое судно!

— Из-за меня? — удивился Солнышкин.

— Из-за твоей болтовни! — сказал Перчиков. — В эти минуты тонущий корабль передаёт сигнал бедствия. Он может быть таким далёким, что один раз его и услышишь. А попробуй услышать, когда кто-то бубнит тебе в ухо!

— Но если пароход так далеко, то чем ему поможешь?

— Как — чем?! — возмутился Перчиков. — Сообщим тому, кто ближе. И ему помогут. Вот и получается, что мы — самые далёкие — окажемся ближе всех. А если никого не слышишь, так и не сможешь помочь даже тому, кто возле твоего носа.

Солнышкин хотел огрызнуться. Он поднял руку и вдруг заметил, что стрелка на его бронзовом компасе сделала лёгкий полуоборот. Будто он и вправду виноват и не видит у себя под носом чьей-то беды. Солнышкин поднёс компас к лицу — стрелка настойчиво вращалась, словно подавала сигнал тревоги. Солнышкин вышел на палубу.

Вокруг было сыро, ноги скользили, как на катке, но никто из темноты не просил помощи. За бортом не слышалось ни одного крика, ни всплеска.

Солнышкин вернулся в коридор, остановился и щёлкнул по компасу пальцем: «Спятил старик». Но стрелка компаса тоже остановилась и указала прямо на север — прямо на каюту Робинзона. Солнышкин постучал и приоткрыл дверь.

В каюте мерцал свет и никого не было. В распахнутый настежь иллюминатор влетали первые снежинки и посвистывал ветер, как когда-то в Океанске, на сопке, в домике старого инспектора.

— А, Солнышкин, здравствуйте! Солнышкин вздрогнул. Голос Робинзона доносился откуда-то из-под медвежьей шкуры.

— Что с вами, Мирон Иваныч? — Солнышкин подошёл к койке и отвернул шкуру. Старик лежал тихий и грустный.

— Ах, Солнышкин, — улыбнулся вдруг Мирон Иваныч, как угасающий светлячок, — что-то мне не по себе. Видно, старому катеру пора набок.

— Что вы, Мирон Иваныч! — нагнулся к нему Солнышкин. (Унылая погода шепнула что-то на ухо и старому Робинзону.) — Может, позвать Челкашкина, Морякова?

— Не надо, Солнышкин, они мне не помогут! — сказал старик, и за бортом по-собачьи взвизгнул ветер. — Жизнь заново не начнёшь. Да и не надо. А всё-таки жаль. Кое-что старый Робинзон опоздал…

— Да что же вы опоздали? — запротестовал Солнышкин. — Остров открыли! Дворец будет! В Антарктиду плывёте!

— Эх, Солнышкин, — огорчённо подмигнул Робинзон, — это верно. Но пока я мечтал о плаваниях и вертел стоявший на земле штурвал, кто-то пересекал океаны! — Тут Робинзон энергично сел и оттолкнул подушку. — А разве я не мог бы, как мистер Понч?

— Конечно, могли бы! — Солнышкин в этом ни капли не сомневался.

— То-то! — повысил голос Робинзон. — То-то! Нужно торопиться. В жизни нельзя опаздывать, Солнышкин! Чего было мечтать? — насмешливо спросил он сам себя. — Нужно было брать чемоданчик и идти хотя бы матросом…