Сезон мошкары - Блант Джайлс. Страница 24

Две картины мысленно представлялись засыпавшему Кардиналу: белокожая хрупкая мисс Имярек с разметавшимися по подушке ярко-рыжими волосами и рентгенограмма ее черепа с пулей, засевшей в мозгу.

14

Рыжик сидела на больничной террасе в пижаме, халате и с всунутым в ухо наушником айпода. Охранника, сторожившего дверь в ее палату, она просила не сопровождать ее на террасу, но он не послушался, и она различала теперь в проходе его массивную фигуру.

Айпод одолжил ей доктор Пейли, айпод со скаченными из Интернета музыкальными записями. Добряк он, этот доктор Пейли. Это было видно по его круглому лицу, читалось в его лысой макушке, лучиках морщинок в уголках глаз. Доктор Пейли из тех, кто привык думать в первую очередь о других.

Рыжик знала, что целью его посещений были попытки разбудить в ней память, но доктор достаточно умен и дружелюбен, чтобы их общение не сводилось лишь к медицинскому воздействию. Всякий раз казалось, к ней заглянул, чтобы поприветствовать ее, добрый дядюшка. И музыку он записал хорошую. Группа, называвшаяся «Rocket Science», наяривала сейчас свой хит «Беги, беги, беги», и Рыжик не могла удержаться, чтобы не подпевать им.

Однако проводить время на этаже, так и кишевшем неудавшимися самоубийцами, было ох как невесело. Рядом с ней поместили трех девочек-подростков (две наглотались снотворного, третья резала вены). Хмурые, надутые, они то и дело требовали выйти покурить — настоящая беда для персонала, так как выпустить их без сопровождения было невозможно. Все остальное время они валялись в постели и, изнемогая от скуки, читали журнал «Teen People».

Был еще мальчик, моложе девочек-самоубийц, который постоянно плакал. Приходила медсестра, полная сочувствия и груженная медикаментами, и мальчик на несколько часов затихал, чтобы потом опять проснуться среди ночи и вопить с новой силой. Две ночи подряд Рыжик просыпалась раз в три часа, раз в два от душераздирающих рыданий и стонов мальчика, несшихся по коридорам, как бесплотные тоскующие духи Эдгара Аллана По. Так подумала она и удивилась, почему она помнит По, но не помнит, как ее зовут.

Тоска, беспокойство, тревога о будущем — возвращение в мир эмоций оказалось для Рыжика не слишком-то приятным. Иногда ей даже хотелось вновь стать равнодушной, бесчувственной — так нервнобольной мечтает о таблетке валиума. Ну а когда же наступит черед счастья? Веселья? Любви? Когда сможет она ощутить хоть какие-то положительные эмоции?

Память до сих пор не возвращалась, хотя были моменты, когда ей казалось, что вот-вот наступит просветление. Уже два раза ее бросало в жар от близкого узнавания собственной личности — так слепой чувствует приближение к нему другого человека. Так во сне «открываешь» для себя нечто безумно важное, судьбоносное, что немедленно исчезает при пробуждении.

Первое такое «полуузнавание» случилось, когда сестра внесла в палату букет цветов. На карточке было написано: «От вашего нового друга доктора Пейли». Она почувствовала моментальный подъем, когда вдруг вспомнила, кто это — доктор Пейли. Значит, она уже не забывает людей, едва они покидают палату! У нее даже мелькнула мысль, не ухаживает ли за ней доктор. Да нет, конечно же он просто пытается подтолкнуть ее память. Аромат лилий что-то смутно напомнил ей, погрузил в глубины какого-то давнего воспоминания. Что-то он ей напомнил, но воспоминанию не суждено было оформиться — ни в звуках, ни в зрительных образах, лишь тягучее беспокойство охватило ее.

А в прошлый раз Пейли зашел к ней и, лишь взмахнув рукой в качестве приветствия, плюхнулся на стоявший возле ее кровати стул и тут же начал болтать с ней. Но дело было не в беседе: ее потряс запах его лосьона после бритья. В мозгу, как столп, вознеслась уверенность: ей был знаком этот запах — древесно-лимонный, немного мшистый. Она отлично знала его, но откуда? Что так пахло? Наверно, она выглядела взбудораженной, потому что доктор Пейли прервался на полуслове.

— Постарайтесь расслабиться, — мягко сказал он, — и не сильтесь вспомнить. Оно придет само.

Запах лимона с примесью дубовых листьев и кожи, где же она вдыхала его? Кого он ей напомнил?

— Но оно же совсем рядом! — простонала она. — Вот, передо мной, а я не вижу! Хотя оно здесь.

— Само придет, — повторил доктор Пейли. — И может быть, раньше, чем вы думаете.

И тут Рыжик не выдержала, она закричала:

— Я не хочу вспомнить через месяц! Или через год! Даже завтра — и то не хочу!

— Послушайте, вам уже гораздо лучше. Два дня назад вы не рассердились бы так.

— Я не хочу так сердиться! Но откуда вам знать, каково это — не помнить, кто ты такая! Разве вы можете это понять?

— Нет, — сказал он. — Вы правы, мне этого не понять.

— Я не знаю, кто я, откуда, где жила раньше. Может быть, я сбежала из больницы! Может быть, я жила в каком-нибудь мегаполисе, вроде Лондона или Нью-Йорка. У меня нет кольца на пальце, и я даже не знаю, замужем ли я! — Она ударила кулаком по кровати. — А эта проклятая больница! Ненавижу ее! Я не больна, но я и не жива — я призрак, а не человек. У всякого человека есть прошлое, история жизни. Он знает, кто он такой. А я… со мной все кончено, вы это сами видите — я лишь кусок мяса, и никому до меня нет дела, всем все равно — жива я или умерла.

— Это неправда, — сказал доктор Пейли. — Не сомневаюсь, что когда к вам вернется память, мы сумеем отыскать людей, которые вас любят и возблагодарят Бога за то, что вы живы и здоровы.

— Вы не можете этого знать. Вы просто затыкаете мне рот!

— Вовсе нет. Я уверен в том, что говорю. А пока и здесь есть люди, которым вы не безразличны, которые заботятся о вас: доктора и сестры. Я, детектив Кардинал. Ведь первое, что он сделал, — это позаботился о вашей безопасности и вызвал охрану.

— Все, о ком вы говорите, получают деньги за заботу обо мне.

— Это не означает, что вы им безразличны. — Он указал на стоявший на ее тумбочке айпод. — Вот вы с удовольствием слушаете музыку. Разную музыку. Музыканты получили деньги за исполнение и запись. Вы же не думаете, что музыка им безразлична?

— Конечно нет. Но разве приятно быть просто работой для каких-то посторонних людей?

Доктор тронул ее плечо, и этот жест ее успокоил.

— К вам возвращаются чувства, это добрый знак. Память тоже. Но не насилуйте себя. В следующий раз, когда память в вас встрепенется, сделайте несколько глубоких вдохов. Постарайтесь расслабиться, и пусть все идет как идет.

Сейчас пение вдруг захватило ее. Вначале показалось, что ей просто понравились слова, страсть, звучавшая в этом хоре. Но потом стала яснее подоплека ее внезапно пробудившегося интереса. Ей захотелось выпрямиться, выдернуть наушник и стряхнуть с себя наваждение, но ей вспомнился совет доктора Пейли. Не надо волноваться.

На террасе было душно. Рыжик встала и направилась в палату, слыша за собой тяжелые шаги охранника. Закрыв дверь, она повалилась на кровать, повернулась на бок, закрыла глаза, прижимая к груди айпод. Она дышала, медленно, глубоко, и делала усилия, чтобы расслабить мускулы. Нажала на кнопку «стоп», а потом на кнопку повтора.

Пение зазвучало вновь. Сначала пришел не образ и не звук, а только давящее ощущение тяжести в груди, дальше все расплывалось в серо-зеленом. «Беги, беги, беги», — пела группа. Потом расплывчатое пятно обрело форму и очертания: шоссе, бегущее в западном направлении, и мелькание деревьев по обочинам.

Она едет куда-то. В какое-то неприятное место. И грудь давит глубокое горе. Она понимала, что это не сон, а воспоминание, но не могла еще понять, что именно она вспоминает.

Беспорядочной толпой вторглись другие образы. Супружеская пара средних лет на берегу. Сидят в шезлонгах. Из портативного холодильника выглядывает бутылка кока-колы. Маленькое озеро, вода в нем такая темная, что кажется черной. Мама распрямляется, садится в шезлонг, щурясь, оглядывает озеро, высматривая фигурки детей. Потом темная зелень живой изгороди, запах лопухов, ее «шалаш», который она устроила в густых зарослях за домом. Сколько ей тогда было — восемь? девять?