Моя война - Косенков Виктор Викторович. Страница 16

— А разве не так?

— Не так. Нет ни добра, ни зла. Есть только Система, которая состоит из множества винтиков, зубчиков, шестеренок и прочего. Есть система, которая держится только на деньгах. Мировой капитал, принадлежащий корпорациям, поделен на аккуратные кусочки, зоны влияния. Каждая корпорация, в зависимости от своих возможностей владеет этим капиталом. Конкуренция есть, и ее нет одновременно. Каждая корпорация стремится задавить другую, утопить ее, экономически и физически. Но игра ведется по продуманным правилам. Невозможно уничтожить конкурента, не поплатившись при этом жизнью. Система поддерживает самое себя. Корпорация не может быть монополией. Таковы правила. Отхватяв излишне жирный кусок, есть все шансы его не переварить.

— Ну и что?

— Мир сделался слишком маленьким. Он сжался до размеров города поделенного несколькими бандами. В городе есть улицы. Есть названия и номера домов. Но все это мираж. Потому что реальная власть принадлежит бандитам. Так и по всей Земле. Есть государства. Правительства, но это… — Монгол дунул в сжатый кулак. — Мираж. Деньги не терпят другой власти, кроме собственной. И мой путь, моя цель, выйти из этой Системы. На такое способен только Сверхчеловек.

Подозрительная парочка за соседним столиком доела десерт, кинула салфетки и засобиралась. Я напряглась.

— Я не хочу останавливаться. Монгол потер лицо ладонями. У него был такой вид, будто он не спал несколько ночей подряд.

— И не остановлюсь.

Он встал, кивнул официанту. Тот тут же подсунул ему под руку сенсорную панель. Монгол оплатил счет, приложив большой палец к специальной пластине, даже не поинтересовавшись суммой.

— Если пани что-либо пожелает, считайте, что я все оплатил. Понятно?

Официант суматошно закивал: понятно, мол, понятно.

— Мне пора.

Монгол сделал несколько шагов в сторону выхода. Потом остановился и через плечо бросил:

— Ты мне сильно понравилась. Жаль, что мы никогда уже не увидимся.

Я начала подниматься. Монгол остановил меня жестом.

— Не надо. Я верю, что ты можешь. Но есть ли в этом смысл? Тебе проще меня убить. Никакой ценности для НИИ КиРо я уже не представляю. Вернув меня, ты не вернешь им Монгола.

Он сделал несколько шагов, обернулся.

— Я контролирую свой мозг, милая, прекратить его деятельность, поверь мне, раз плюнуть.

Я могла бы его остановить. Совсем не обязательно было даже убивать его. Я могла бы уложить тех двоих, что двинулись за ним следом, боязливо не оглядываясь в мою сторону. Могла бы вызвать институтский патруль. Монгола бы забрали, спрятали, заперли в своей надежной и комфортабельной тюрьме под названием спецлаборатория. Может быть, он даже остался бы жив.

Но я этого не сделала. Мне хотелось считать, что задание с самого начала было проигрышным.

Официант что-то бормотал у меня под ухом, музыка старалась заполнить собой ночь. Я тупо смотрела в дверной проем, куда ушел человек, которого я, кажется, любила, и который, не зная, что такое человек, старался его убить.

Вино вместо кислого сделалось горьким. Иногда после того, как сделаешь ошибку, вдруг понимаешь, что больше ты права на нее не имеешь. Как не может змея забраться в сброшенную шкуру.

— Кали! Кали! Ответь! Кали! Он ушел! Ответь! Ты жива? — в ухе надрывался Лорд.

— Жива! — крикнула я. Официант испуганно шарахнулся.

— Просто я провалила задание!

Скачок в прошлое.

Парк “4 апреля”. Москва

— Все-таки я их не понимаю, — сказала Анна, с явным удовольствием облизывая мороженое. — Как можно быть привязанным к одной фирме на протяжении всей своей жизни?

Перед нами возвышалась многоэтажная громада, увенчанная синей сверкающей надписью “Hewlett Packard”. Иногда мне казалось, что здание — это один большой живой организм вроде непомерно разросшейся амёбы. Амёба питается множеством маленьких людей, которые вливаются через зеркальные мембраны дверей, фильтруются во внутренностях, а затем выливаются наружу уже другими. Здание успело их переварить, вытянуть все нужное себе и выплюнуть, равнодушно таращась в мир бесчисленной неподвижностью глаз-окон. “Семеновская, 12/3”, значилось на углу амёбы. Эта пометка, впрочем, нисколько ее не беспокоила. Я пожала плечами.

— А чем мы от них отличаемся?

— Ну, ты же знаешь! Мы не люди. У нас особая ситуация, — Анна покосилась на меня.

— А может быть, и они не люди. Уже!

Мне было неуютно. На летней скамейке, в парке, перед зданием огромной корпорации, я ощущала себя микробом, который случайно примостился отдохнуть на предметном стеклышке микроскопа.

— Как это?

— Так. Просто все они, — я кивнула на толпу служащих, которая как раз вывалила из зеркальных дверей, — уже не люди в прежнем понимании этого слова.

— Э-э, осторожно. Мы так можем углубиться в вопрос, что же такое человек.

— Нет, я думаю, что так далеко нам углубляться не понадобится.

Я поежилась, лето, казавшееся до этого момента жарким и беспечным, вдруг родило прохладный ветерок, который нахально забрался под легкое платье, облапав тело.

— Ведь что нужно корпорации?

— Что?

— Некий биологический организм, безукоризненно выполняющий-свои должностные функции, озабоченный благосостоянием организма-матки, от которого зависит напрямую, которому верен, чьему внутреннему расписанию подчиняется. Правильно?

— Ну, правильно. Правда, больше смахивает на муравья.

— Это из-за терминов. Я думаю, что любой менеджер по персоналу способен расписать все, сказанное мной, в других, очень красивых выражениях. И получилось бы, что именно такое существо и является на данный момент времени идеалом человека разумного.

— А разве нет? — Анна проглотила остатки мороженого и зябко сжалась.

Небо потихоньку затягивалось темно-серой тучей. Ее строгий костюмчик с коротенькой юбочкой был хорошо приспособлен для беганья от начальника к начальнику, но совершенно не подходил для нынешнего лета, с его погодой, меняющейся едва ли не ежечасно.

Я повела плечами.

— Откуда я знаю? По идее человек не статичное существо. Он должен меняться, эволюционировать или наоборот. В общем, приспосабливаться к внешним условиям. Так что, может быть, сейчас этот человеко-муравей — наиболее приспособленное к жизни существо.

— Хм, сомнительно.

— Почему?

— Потому!

Анна с тревогой посмотрела куда-то вверх. Я проследила за ее взглядом, но ничего особенного не заметила.

— Потому что насмотрелась я на этого корпоративного хомо сапиенса. Совершенно искусственное и несчастное создание.

— Ну, мы тоже не особенно естественные.

— Не в том дело. Выкинь ты стандартного клерка из его муравейника! И что с ним станет? Хорошо если другой муравейник подберет, а если нет?

— Подохнет.

— Ага. Именно так, —Анна поежилась. — холодно как стало. Как ты в этом платьишке терпишь, Темная?

— Да ничего. Прохладно чуток.

— Да? Я, видно, просто мерзлячка…

— Как там твой?

Анна пожала плечами и снова тревожно посмотрела на небо.

— Ничего. Нормально. Жалко мне его, вот что…

— Почему?

— Недавно про свадьбу зашел разговор.

— И чего?

— Ничего. Хочет на работе проводить. Потому, говорит, что это все наша большая семья. Весь отдел. Они, говорит, за нас порадуются. И знаешь, что самое забавное?

— Что?

— Действительно порадуются. Все. До самой последней уборщицы.

— Лихо.

— Да уж, — Анна дернулась, словно ее ударили. — Глупо, Темная. Так глупо!

— Что глупо?

— Все! Я ведь его действительно люблю. Вроде бы с самого первого дня… Помнишь, когда мы устанавливали связь с его базой, и Лорд едва не погорел на первой линии защиты, соединение было очень плохое?

— Помню. Аврал еще тот!

— Так хотела оборвать связь! Честно.

— Ну, ты даешь! Заигралась, мать?

Анна сосредоточенно рассматривала носки своих изящных туфелек. Последние лучики солнца играли на ее значке с серебряными буквами “HP” на лацкане. Небо медленно затягивала огромная, похожая на синяк туча. Ее наполненное водой брюхо с трудом переваливалось через крыши окружающих небоскребов.