Сержантиха (СИ) - Воцензук Александр. Страница 4

На автомате сажусь. Журчание радует душу. Легче стало. И намного. Только сейчас замечаю, что на мне длинная ночная рубашка. Это же когда же меня переодеть успели? Да, и, похоже, трусов нет. А что? Запросто могли стащить, пока в отключке находился. Рынок вокруг. А впрочем…Машинально охлопываю низ живота. Не понял. Рука еще раз щупает то место, где должен быть он, ради чего нас любят не по одному разу бабы, даже самые законченные стервозы. Теоретически и меня они могли желать. Вот именно – могли! А вот они – то и больше всех, в нем, родимом нуждаются. Ужас охватывает всего. Его нет. Совсем. Даже остатков. Ни малейшего намека на нефритовый стержень, так любовно изображаемого в китайских трактатах и наставлениях. Волосы под повязкой поднимаются дыбом.

Хирурги садисты отрезали под корень, пока без сознания был. Изуверы! По моему, в фильмах ужасов видел, как женщины врачи, брошенные своими мужьями начинали мстить всем мужикам. Под наркозом удаляли всю мужскую гордость. Хрусть – и под корень! Вжик скальпелем, и, нету. Неужели это со мной произошло! Господи! За что! У меня и баб – то почти не было! можно сказать – нецелованный я! Ни разу девчачью честь не порушил. Даже не знаю, что это такое в натуре. Чисто теоретически по книгам да фильмам. Можно сказать – чистый девственник. Классический. Как говорится – лопух!

В панике бросаюсь к выходу, точнее говоря, пытаюсь. В большом зеркале над допотопным жестяным умывальником жутким привидением отражается моя фигура в белом. Застываю древнегреческим статуем. Вижу перекошенное опухшее лицо. Повязку на голове. Ну, и рожа у тебя, Шарапов! Кажется, так говоривал один герой популярного сериала. Откуда – то доносится ехидная мысль – на свою бы посмотрел! Стоп! А я же себя в зеркале не узнаю! Совсем не узнаю. Да вроде бы я на бабу стал похож. Мама родная! Титьки выросли! Целых две. Опять из глубины подсознания долетает возмущенная эмоция. Из зеркала отражается незнакомая личность с огромным фингалом в пол – лица. Щека опухшая. Губы разбитые. Ну и уродина! Опять доносится какое – то возмущение, и что – то похожее на рыдание – меня такую никто замуж не возьмет.

Маманя, я схожу с ума. Явное раздвоение личности. Классический пример параноидальной шизофрении на почве сексуальной истерии. Все. Приплыли. Ау, могучие медбратья со смирительными рубашками, где вы, родные мои? А меня вылечите? Какое, нафиг, замуж. Мне жениться надо! Вдруг из глаз выкатились слезы, и начал рыдать. Я тупо тыкал в свое отражение пальцем и выл по бабьи. Дверь раскрылась, и помещение ворвалась испуганная дежурная медсестра с заспанным лицом.

– Хосподи, курсант Воронцова! Как ты меня напугала. Слышу вой и скулеж, а откуда доносится – не пойму. Я поначалу подумала – нечистая сила у нас завелась в медсанбате. Перепугалась в усмерть. Мне бабушка маленькой всякие страсти рассказывала. Ну, и чего вопишь на всю часть?

Я пытался что – то ответить, но язык мне не повиновался. Лишь тыкал пальцем в зеркало.

– Хосподи! А, я то думала! Да ничего с твоим лицом не будет. Это тебе лишь по первости кажется, что такая уродина в зеркале, это ты сама. Эка невидаль. Подумаешь, щеку на полметра разнесло, зато зубы целые и рожу особенно не попортила. А могла бы все передние вышибить начисто. Хотя нонче, бают, искусственные вставляют. От настоящих не отличишь. А можно и золотые. Как бы улыбнулась, так бы все хахали в округе и попадали. А синяк – тьфу! Глаз ерунда – пройдет. Галина Петровна сказала, что через три недели и следа от него не останется. Ну, пойдем милая в палату. Давай я тебе помогу. Двигай ножками. Раз – два. Раз – два. Вот так. Еще ножку ставь. Как на плацу. Я же вижу каженный день, как вы ноженьки там свои задираете. Да так высоко! Задорно. Аж, исподнее бельишко выглядывает. Совсем мужики стыд потеряли. Рази, для этого нас природа красотой наделила, чтобы без толку на плацу ногами задираться? Наш плац постель пуховая. Тут уж, мы, такое могем сотворить. Такое! И куда надо ножки свои белые закинем! Ну, ножки – то переставляй. Раз – два. Раз – два…

Мое тело содрогалось от рыданий, и странное дело, я никак не мог остановиться, хотя прилагал огромные усилия. Вот текут слезы сами собой. Мдя -я. Вот она, бабская реакция. На фиг! Какая баба? Я же мужик. Маманя! Родненькая! Помоги! Ангелы и архангелы не оставьте сирого в уродстве этом! Медсестра довела меня до постели, стала укладывать, словно маленького ребенка. Я поднял ноги и открыл рот. На рубашке проступала кровь. И она текла из меня. Короче, текла оттуда. Много ее было. И меня охватил ужас. Караул! Умираю. Ой, мне плохо! Совсем плохо! Священника мне, исповедоваться во всех смертных грехах буду! Батюшку пригласите! Срочно! Ой, Господи, иже еси на небеси, да святится имя твое… Матушка Богородица, не остави меня грешного, то есть, грешницу! Все – несите меня на кладбище без очереди, или сразу в крематорий. Да и оркестр, оркестр не забыть пригласить. С музыкой понесут. С фанфарами. Венками.

– Хосподи! Курсант Воронцова. Ну, ей Богу, ты как маленькая. Чай, не первый раз у тебя. Хосподи, какая ты беспомощная. Сейчас все сделаем.

Медсестра вышла, и, через минуту вернулась в палату. Принесла огромный, как мне показалось, пук тряпок и ваты. А еще – панталоны. Просто огромные. Панталонищи. Размером в два раза больше основного купола парашюта Д – 6. С резинками. И их носят?! Я опять начал завывать и дергаться. Не хочу!!! Срочно надо проснуться. Выйти из этого кошмара. Фильма ужасов. Медсестра не обращая внимания на мои судороги, натянула на мой зад этот шедевр легкой промышленности, ловко и умело подложила тряпки с ватой. Потом принесла кучу порошков и стакан воды.

– Прими милая. Галина Петровна прописала. Да -да, сразу два порошка. Ну, знаю – горькие. А ты запей, запей…

Я вот я остался опять один. Порошки подействовали. Я постепенно стал успокаиваться. Рыдания стихли. Слезы высохли. Глаза начали закрываться, и, перед тем, как отключится, пронеслась мысль. Скорее бы вся эта чертовщина закончилась.

Утром я проснулся в хорошем настроении. Все пережитое мной вчера показалось дурным сном. Вот сейчас открою глаза, и все встанет на свое место. Пойду в туалет уже по настоящему. По нашему. По мужски. Гордо. Но, когда увидел над собой побеленный потолок, соседние заправленные койки, а перед носом два задорно торчащих бугорка с выступающими сосками, то застонал. Боже мой, Боже мой, на кого же ты меня оставил! Я опять в бабском теле. Ужас! Откуда – то пролетела мысль.

В девчоночьем теле. Да, какая нафиг, разница! Бабском. Опять потекли слезы. Сами собой. Да что же такое со мной происходит? Текут слезы по любому поводу. Так ведь я нытиком никогда не был. Эх, умереть что ли? Молодым и красивым. В панталонах и с титьками в придачу. И буду лежать в гробике такая красивая! Даже стихи вспомнились одной поэтессы, жившей в конце девятнадцатого века. «Я хочу умереть молодой. Не грустить, не жалеть не о ком. Золотой закатиться звездой. Облететь неувядшим цветком». Точно. Про меня. В палату вошла врач. Я сразу это понял. Ну, да, эта самая Галина Петровна.

– Ну, Воронцова, как настроение? Вижу, вижу. Намного лучше. Верочка мне рассказала о твоих рыданиях. Ничего страшного. Это посттравматический синдром. У каждого происходит по разному. У тебя в пределах нормы. Верочка сказала, что ты переживала за свою внешность. Понимаю. Поверь, Воронцова, все будет хорошо. Даже шрама через месяц не останется. Да, а к тебе уже с утра посетители. Но, предупреждаю сразу. Недолго. А теперь осмотрим. Рубашку поднимем…