Короткий триллер - Бриттен Уильям. Страница 29
— Драгоценность! — все так же презрительно бросил здоровяк. — Вот уж навряд ли!
И Доуз подался вперед, внимательно наблюдая за стараниями Смитерса.
— А тебе почем знать? — со сдержанным чувством спросил Смитерс.
Он подышал на красный камень, потер рукавом и, любуясь, поднес к глазам. Камень напоминал красный глаз: он мерцал и словно концентрировал в себе алые отблески, отбрасываемые решетчатой жаровней в углу комнаты.
— Может, это рубин, — предположил Смитерс сдержанно, как это подобает внезапно разбогатевшим людям.
— Рубин! — массивный Доуз едва не поперхнулся. — С каких это пор нож с настоящим рубином будет валяться на улице и ждать, пока ты его найдешь?
— Он не валялся, — коротко возразил Смитерс.
Затем снова взялся за пилку и принялся вычищать грязь из нанесенных на рукоять замысловатых узоров.
— Нож лежал в куче грязи, набросанной при ремонте канализации, на Дорсет-стрит. Наверное, затерялся где-то в люке и пролежал бог знает сколько времени… Взгляни-ка, сколько ржавчины наросло! Это доказывает, что ему много лет. Зато никто не скажет, что потерял его в минувшую войну.
Доуз неохотно взвесил эти соображения.
— Вообще-то сталь неплохая, — согласился он. — Ее и ржавчина не взяла.
— А кто болтал, будто его и чистить не стоило? — поддел Смитерс.
Он продолжал терпеливо счищать с ножа окаменевшую грязь, и вскоре обнажились длинное сужающееся лезвие и изящная, украшенная орнаментом рукоять, на которой тотчас сомкнулись пальцы Смитерса. Нож настолько удобно лежал в ладони, что владелец не удержался и сделал легкий «тычок-порез» в воздухе.
— Ощущение такое, словно он продолжает руку, — мечтательно протянул Смитерс. — Кажется, будто от него исходит тепло… и щекотно, как от электричества.
— Дай подержать, — попросил Доуз, забыв о презрительном тоне.
Смитерс оскалился и убрал руку.
— Он мой! — в голосе проскользнули жесткие нотки. — Никто не смеет лапать его, кроме меня…
Он снова сделал «тычок-порез», и красный камень в рукояти блеснул огнем. Узкое, нервное лицо Смитерса вспыхнуло румянцем, словно отражая блеск камня, и он покачнулся, будто перебрал спиртного.
— Нож стоит кучу денег, — хрипло заявил он. — Это вещь старинная, заграничная, а в ручке — настоящий рубин… Ну и повезло же мне!
Глэдис принесла два стакана и даже забыла как следует протереть стол. Смитерс, крепко держа нож, пытался уловить яркий, как искра, отблеск камня, и Глэдис тоже впилась в него жадным взглядом.
— Может, рубин и настоящий. Дай посмотреть, малыш, — попросила она.
Влажные пальцы барменши коснулись руки Смитерса, и тот резко обернулся к ней.
— Нет! Он мой, слышишь?
— Только посмотреть, — волнуясь, просила Глэдис. — Я тут же верну его, обещаю.
Не переставая уговаривать, она приближалась, и румянец на угловатом лице Смитерса заалел еще ярче.
— Сколько раз повторять, он мой! — закричал он пронзительно. — И никакая смазливая мордашка не сможет у меня его вытянуть. Заруби это на носу!
Вдруг все трое молча застыли на месте и, словно в трансе, уставились на красный глаз, замерший в пяти дюймах от сердца Глэдис. Пальцы Смитерса все еще сжимали нож.
Глаза женщины раскрывались все шире и шире.
— Ты зарезал меня, — медленно и раздельно произнесла она. — Зарезал!
В горле у нее странно всхлипнуло, и она рухнула на пол с таким грохотом, что от удара содрогнулась вся комната. Красный язычок лизнул ей грудь и торопливо расплылся в стороны.
Мужчины продолжали стоять не шевелясь; Смитерс по-прежнему держал нож, высвободившийся после падения барменши, а Доуз с разинутым ртом приподнимался из-за стола, опираясь о него ладонями.
Первым, к кому вернулся дар речи, был коротышка-мусорщик:
— Я ничего не делал! Нож сам ударил ее! Клянусь, сам! И я не смог его удержать.
И, придя в себя, Смитерс швырнул нож на пол. Затем, всхлипывая, зашаркал к двери и исчез.
Наконец очнулся и Эдвард Доуз. Тяжело дыша, он выпрямился и прислушался: кругом было тихо, нож лежал у его ног. Он нагнулся, и нож удобно лег в ладонь. Настороженно поглядывая на дверь, он механически вытер лезвие о половинку своей газеты, а потом завернул его в остаток бумаги. И неуклюже затрусил к двери.
Его план был довольно прост: доходный дом, владелицей которого была его жена, находился напротив, через улицу. Именно оттуда он позвонит в полицию и объяснит, что нож он взял для того, чтобы сохранить вещественное доказательство. Когда появится полиция, он предъявит его — но без камня в рукояти. Если Смитерса поймают, и он припомнит камень, Доуз поклянется, что тот, дескать, выскочил и затерялся при падении ножа на пол. Кто сможет это опровергнуть?..
Все еще тяжело дыша, Доуз старался извлечь поблескивающий красный камень с помощью перочинного ножа. Он сидел на кухне, за дверью висел телефонный аппарат. До прибытия полиции оставалось около трех минут. Со лба его бежал пот, а сердце колотилось, словно изнемогая от непосильной работы.
Еще две минуты. Язычки, зажимающие камень, держались прочно. Перочинный нож сорвался и поранил ему руку. Доуз выругался сквозь зубы и продолжал работать. Пальцы стали скользкими от крови, через мгновенье нож вырвался и с чистым стальным звоном ударился об пол.
Грузный Доуз с трудом наклонился и уже ухватил его, но нож отскочил чуть в сторону. Оставалась минута. Он потянулся за ножом, даже не тратя времени на ругань, и едва успел его поднять, как в дверях появилась жена.
— Эдвард, я слышала, как ты звонил по телефону, — начала она визгливо. — Что это за чепуху ты болтал насчет убийства в «Трех дубах»?
Она смолкла, увидев его злобное, покрасневшее лицо и нож в окровавленных пальцах.
— Эдвард! Ты кого-то убил! Убил! — завопила она.
Он шагнул к ней. В ушах у него зазвенело, а вверх по руке разлилось странное тепло. Перед глазами поплыл красноватый туман, скрывая лицо жены.
— Заткнись, чертова дура! — заорал он.
Толстуха-жена тут же смолкла, успев пролепетать лишь несколько невнятных слов.
Потом туман рассеялся, и Доуз увидел, что она лежит на полу, а рукоять торчит из пухлой белой шеи, как раз под самым подбородком. Красный глаз на конце мерцал и подмигивал ему, удерживая в каком-то трансе. Он не слышал ни громкого стука в наружную дверь, не слышал, как она открывается и в холле скрипят тяжелые шаги представителей власти…
— В течение десяти минут, сэр, — уважительно докладывал старшему инспектору сержант Тоббинс, — этим ножом были убиты две женщины. Применили его двое мужчин. И оба заявляют, что не имеют понятия, каким образом они это сделали.
Сержант улыбнулся, давая понять, что лично он ни за что бы ни поверил подобному заявлению.
Высокий, тощий инспектор хмыкнул и осторожно повертел нож в пальцах.
— Кажется, индийская работа. Шестнадцатый или семнадцатый век… Вы записываете, мисс Мэйп?
Стоявшая возле стола инспектора женщина средних лет кивнула:
— Да, инспектор, — и пару раз черкнула в блокноте.
— Нож вытерли, инспектор Фрэйн, — продолжил Тоббинс. — Отпечатков нет. Впрочем, оба они сознались.
— А как насчет камня? — постучал по рукояти инспектор. — Он настоящий?
— Это рубин, совершенно верно, — подтвердил коренастый сержант. — Правда, с большим дефектом. Точно посередине камня находится воздушный пузырек, формой напоминающий каплю крови… или, скорее, слезу, — кашлянув, поправился он.
Инспектор продолжал крутить предмет в руках. Мисс Мэйп терпеливо ожидала, держа наготове карандаш.
— В любом случае, это антикварная редкость, — заметил Фрэйн. — Я рад, что вы попросили меня взглянуть на него. Вероятно, один из наших «томми» привез его сюда после восстания сипаев. Сами знаете, мародерства после подавления мятежа было немало.
Секретарша торопливо писала в блокноте.
— Найден в сточной канаве, не так ли? — спросил инспектор. — Сразу видно, что он пролежал там немалое время. Кто из них нашел нож — Смитерс или Доуз?