Ангел-мечтатель (СИ) - Буря Ирина. Страница 53

Он не решался возвращаться на планету, поскольку понял, что Творец был прав, настаивая — в интересах дела — на однообразии тел своих творений или, по крайней мере, на их скрытности от глаз.

Образ Лилит, какой он увидел ее в то последнее мгновение на планете, просто преследовал ее. Скрывающая ее тело зелень то ли слетела в ее погоне за плодами, то ли она сама ее сбросила, чтобы свободнее двигаться — и верхняя часть ее туловища ритмично вздымалась от все еще тяжелого дыхания, и все тело поблескивало от пота, и волосы растрепались с двумя локонами, прилипшими к щекам, и губы приоткрылись, ловя воздух…

Она оставалась все тем же совершенством, но теперь им недостаточно было просто любоваться. Первый с содроганием вспомнил непреодолимое желание подойти к ней, разгладить спутавшиеся волосы, стереть бисерины пота со лба, забрать у нее плоды, чтобы ее руки не дрожали под их тяжестью, подхватить ее и отнести в водоем, чтобы она там остыла и отдышалась…

Содрогание становилось болезненным, когда на Первого накатывала исходящая от нее жаркая волна полноты жизни.

Только это была не его жизнь, и он не имел на нее никакого права. Его мир был создан для Лилит и первородного, и хотя он вызвался помочь ей освоиться в нем не только, чтобы похвастаться своим шедевром, основной его задачей было привести к Лилит предназначенного ей спутника.

О нем Первый в своих докладах не много мог рассказать. Все это время первородный явно продолжал испытывать дискомфорт от отсутствия Лилит, но так ничего и не предпринимал, чтобы устранить его. Строго запретив себе впредь посещать планету, Первый признал, что обеспечение полноценной жизни Лилит на ней требует решительных мер.

Очередное нарушение всех законов не очень его смущало. Даже если эти законы были установлены Творцом. В конце концов, тот сам ему пример подал. И неважно, что он вторгся в сознание своего Первого с согласия и даже по приглашению последнего — главное, что с благой целью. Первый тоже исключительно таковую преследовал, решившись на прямое воздействие на свое недоработанное создание.

Наблюдая за ним все это время, Первый не обнаружил больше никаких обнадеживающих сдвигов. Он все также пребывал в состоянии крайнего раздражения, но продолжал валяться на берегу водоема или, в лучшем случае, бродил туда-сюда вдоль него. Ну что же, если он оказался куда тяжелее на подъем, чем надеялся Первый, если отсутствие Лилит не подтолкнуло его на ее поиски — придется дать ему пинка воспоминаниями о ней.

И прозрачность нового тела лучше в макете сначала проверить.

Кроме того, продолжал уговаривать себя Первый, он вовсе не будет копаться в мыслях своего творения, а наоборот — делиться с ним своими.

Начал он осторожно. Приблизился к спящему первородному, деликатно нащупал его беспокойное даже во сне сознание и мимолетно — короткими вспышками — послал в него образ Лилит на фоне различных уголков своей планеты.

Первородный резко сел, проснувшись с каким-то утробным рычанием, и начал яростно оглядываться по сторонам.

А может, пора оторваться от своего лежбища, презрительно подумал Первый, вместо того, чтобы сиднем сидеть и ждать, пока сны сами собой реализуются? Бросив миндальничать, он решительно развернул перед сознанием первородного сцену, в которой Лилит упорно и терпеливо — выбиваясь из сил, но не сдаваясь — сбивала плоды с деревьев. В чем ей то ли помогали, то ли мешали одни только зверьки.

Первородный вскочил на ноги и забегал по берегу, подхватывая с земли все, что попадалось ему под ноги, и в исступлении швыряя каждую находку в воду.

А в голову не приходит, совсем разозлился Первый, найти лучшее применение своим силам, когда более слабому явно помощь требуется? Отбросив всякую осторожность, он швырнул в первородного своим последним воспоминанием о Лилит — с добычей в руках, но уставшей, вспотевшей, запыхавшейся и растрепанной.

Тот замер на бегу, закинув назад голову и сжав ее руками. Затем он несколько раз ударил по ней кулаком — и в этой его голове что-то взорвалось. С такой силой, что взрывная волна и до Первого докатилась. Образом Лилит, который он сам никогда не видел.

Он увидел ее сверху — только лицо, заполнившее все поле зрения, но у него осталось впечатление распластанности на земле и полной вынужденной неподвижности. Еще в этом видении был лихорадочный клубок эмоций — погоня, полное сосредоточение на своей цели, остервенение, даже агрессия — как будто Лилит подвергалась наказанию жесткими ритмичными ударами. Она почему-то не сопротивлялась — возможно, просто не могла — но голова у нее была отвернута в сторону, глаза крепко зажмурены, губы тоже плотно сжаты …

А если я его сейчас уничтожу? — мелькнула единственная мысль в оцепеневшем сознании Первого. Мое создание, что хочу, то с ним и делаю! — пришла ей на помощь вторая. И что потом? — не вовремя возникла третья.

Чтобы не последовать по привычке порыву, Первый немедленно ретировался к себе в башню. Там, избавившись в знакомой обстановке от всех видений, он пришел, наконец, в себя. А потом к закономерным, хотя и неутешительным выводам. А потом к единственно возможному решению.

Уничтожить первородного он просто не мог. Во-первых, для заселения любого мира всегда требовалась их пара. Во-вторых, тот был не его личным, а их с Творцом общим творением. И поскольку сознание в них Творец всегда вкладывал с одинаковым усердием, то очевидные изъяны этого экземпляра всецело лежали на совести Первого.

А значит, и исправлять их надлежало исключительно ему. Для чего потребуются его регулярные посещения первородных и контроль сознания их несовершенного представителя. До тех пор, пока он не начнет соответствовать созданным для него миру и паре. Что же до его агрессии, Первый с удовольствием создаст ему объекты ее приложения, а в его отсутствие удачно нафантизованные им зверьки Лилит в обиду не дадут.

В этом Первый еще раз убедился, отправившись на планету, чтобы проверить в действии свое новое тело. Теперь он уже не думал, что оно ему там понадобится — для внушения первородному вполне хватит бесплотного присутствия. С другой стороны, до сих пор тот демонстрировал такую бестолковость, что Первый вполне допускал, что ему придется время от времени внушение подзатыльниками подкреплять.

Несмотря на полную невидимость тела, зверьки его учуяли — вскинув головы в его сторону и угрожающе заворчав. Лилит, возле которой они, как всегда, устроились, рассеянно подняла руку и почесала одного из них за настороженно наставленными ушами. Первый тоже не шевелился, замерев в нескольких шагах от нее — и зверьки постепенно успокоились, опустив головы на вытянутые перед собой лапы и прикрыв глаза.

Вокруг них снова повисла тишина. И темнота — даже как будто потеряв счет времени в макете, Первый каким-то образом снова очутился на планете ночью. И отнюдь не только для проверки тела, как вдруг кристально ясно понял он. Где-то в самой глубине своего сознания он надеялся снова услышать ее зов и явиться ей воочию. Чтобы попрощаться. И сообщить, что ее тугодум уже практически в пути. К ней. Может, она снова ему, Первому, на радостях на шею бросится. Чтобы снова утопить его в своей ликующей полноте жизни. В последний раз.

Но она сидела, обхватив колени руками и закинув голову к звездам — и молчала. Только переводила взгляд с одной светящейся в небе точки на другую с выражением полной отрешенности на лице. Больше ничего в ней разглядеть он не смог — никаких пышных украшений на ней не было, но она почему-то надела его брошенную в поспешном бегстве тунику, полностью скрывшую ее фигуру.

Ну вот, похоже, она уже полностью освоилась и помощь ей больше не нужна, подумал он, старательно обшаривая закоулки своего сознания в поисках удовольствия от этой мысли. Получалось не очень. Он решил задержаться, пока она не заснет — чтобы как можно лучше запомнить это светящееся в звездной ночи лицо.

Лилит просидела до самого утра — пока в светлеющем небе не растаяла последняя звезда. И только затем опустилась на землю — прямо там, где сидела и уткнувшись лицом в согнутую в локте руку.