Вельяминовы. За горизонт. Книга 2 (СИ) - Шульман Нелли. Страница 29

– Я должен увидеть, как вырастут дети, – напомнил себе Эйтингон, – должен позаботиться о них в память о Розе… – он считал, что заслужил свой телефонный звонок:

– Шелепин мне не откажет… – похлопав себя по карманам дубленой куртки, он вытащил портсигар, – победителей не судят, что называется…

На востоке, за хвостом вертолета, разгорался неожиданно яркий рассвет. Стрелка на его часах подбиралась к семи утра. Радиограмма пришла в Ивдель чуть позже пяти:

– Они спустились в долину Ауспии, обнаружили тела, сделали так, чтобы еще живущие стали телами… – Эйтингон усмехнулся, – операция идет согласно намеченному плану…

Он был уверен, что гость расскажет и о судьбе остальных членов шпионского десанта, и о том, что произошло с отрядом, высаженным на плато Маньпупунер. Наум Исаакович отпил армянского коньяка из стальной фляги:

– Хотя понятно, что. Наши визитеры перестреляли ребят, словно куропаток на охоте в Шотландии… – он надеялся, что гостем стал либо его светлость, либо Ягненок:

– Волков, уголовник, нам бесполезен, – Эйтингон сдержал зевок, – нам нужны люди, обладающие государственными тайнами. С его светлостью получится изящно… – он прислонился к холодному металлу фюзеляжа, – думаю, что капитан Мендес обрадуется встрече с еще настоящим супругом… – капитан Мендес отбыла из Свердловска на юг:

– Она полетела в Москву, преподавать на закрытых курсах. Мы увидимся во внутренней тюрьме. Если нам в руки попался Ягненок, в работе с ним она тоже пригодится… – Эйтингон не сомневался, что допрашивать гостя поручат именно ему:

– Кроме меня, в Комитете не осталось людей с довоенным опытом, а тем более, работавших с Дзержинским. Не юнцам же передавать мистера Холланда или полковника Горовица…

Эйтингон искоса взглянул на охранников, устроившихся на лавке напротив. Он не посчитал нужным будить Шелепина в Москве, с просьбой о разрешении посетить перевал:

– Во-первых, нечего терять время, а, во-вторых, пока непонятно, кого именно из миссии подстрелили ребята. Надеюсь, что рана легкая, иначе все наши усилия впустую… – охранники с ним не спорили, но не сводили с него глаз:

– От сведений Принцессы об интернате нет никакого толка, – кисло подумал Наум Исаакович, – меня туда никто не пустит. Но знание, действительно, сила. Я поговорю с Сашей, он поможет… – радиограмма не сообщала о Принцессе или о студенте-первокурснике, Гуревиче. Вертолет снижался, Эйтингону заложило уши:

– Принцесса сдохла в тайге, туда ей и дорога, но Саша с Золотаревым должны были держаться в стороне от суматохи. Они забрали в схроне пистолеты, но не думаю, что кто-то из них подстрелил гостя. Не тот калибр, как говорится… – вокруг шасси закружились вихри снега, заскрипели камни. Подышав на стекло, Наум Исаакович увидел знакомую осанку парня:

– Он даже в ватнике и ушанке выглядит аристократом. Пять сотен лет достойных предков не скроешь. Голову он держит точно, как Горский. Хорошо, что с ним все в порядке… – спустившись по легкой лесенке, товарищ Котов пошел навстречу Саше Гурвичу.

Красногрудый снегирь прыгал по наметенному за ночь снегу. Густые кусты громоздились по берегу крохотного ручейка. Темная вода журчала по камням, поток скрывался за наваленным поперек течения, обледенелым буреломом. Утреннее небо было голубым, ярким. Маленький диск солнца висел над уходящим вдаль лесом.

Среди сосновых ветвей перекликались, порхали птицы. Рыжая лиса, высунувшись на поляну, повела носом. Зверек затаился, прижавшись к стволу дерева. Под сугробами могли прятаться мыши. Лиса не хотела отправляться дальше, не прислушавшись к заметным только ей звукам. Снегирь защебетал. Недовольно фыркнув, лиса исчезла в лесу. Все стихло, в чащу кустов доносился только звон ручейка.

Снегирь взлетел на ветку, осыпая снежинками свернувшуюся в клубочек девочку. Она заползла далеко от поляны. Из леса никак было не увидеть светлые, выпачканные волосы, измазанную грязью куртку. Она уткнула лицо в сгиб локтя, неслышно дыша. София ловила звуки леса, запахи, доносящиеся в укрытие:

– Зверь выходил на поляну, но исчез, – устало подумала девочка, – люди здесь не появятся. То есть пока не появятся… – ей захотелось завыть. Она не помнила, как оказалась рядом с ручейком:

– Остальное я хорошо помню, то есть теперь вспомнила, – теплые слезы покатились по лицу, – мне надо прятаться до конца дней моих… – хронометр София потеряла, но девочка и так могла сказать, что утро только началось:

– Солнце еще не в зените, – она осторожно пошевелилась, – когда я сюда прибежала, еле брезжил рассвет… – в голове гремели выстрелы, она слышала злое рычание:

– Это была не собака, не волк… – сдерживая рыдания, София вцепилась зубами в рукав, – это была я. Я убила девушку, рядом с палаткой, товарища Золотарева и того офицера в лесу. Если меня найдут, меня расстреляют… – по словам близняшек, в лагерях сидели, как они выражались, малолетки:

– Но за убийство меня никто не отправит в колонию, – поняла София, – меня посадят в тюрьму, приговорят к смертной казни… – ночью она очнулась в лесу, с размаха влетев в ствол сосны. Перед глазами заплясали искры, София услышала вкрадчивый голос:

– Беги, не останавливайся. Тебе надо спрятаться, иначе тебя начнут искать и найдут… – голос и рассказал ей о том, что она сделала:

– Я была не в себе, – заплакала девочка, – виноваты таблетки. Я таких еще никогда не пила. Но товарищ Золотарев сказал, что это витамины… – голос усмехнулся:

– Суд это не примет во внимание. Не забывай, ты убила товарища Золотарева… – София смутно помнила белокурые волосы лежавшей на тропинке девушки:

– Кажется, Золотарев ее душил, она кричала. Я прыгнула ему на спину… – от голоса она узнала, что случилось дальше. Неизвестная женщина прибавила:

– Когда ты туда прибежала, ты успела прогрызть шею девушке, рядом с палаткой, напиться ее крови, обглодать лицо, как с офицером, съесть язык… – Софии стало плохо, – ты ударила Золотарева ножом в спину, запустила руки в рану, сломала его ребра. Ты хотела вырвать его сердце. Тебя расстреляют, если ты хоть шаг сделаешь к людям. Ты не человек, ты зверь. Ты будешь жить как зверь, в лесной глуши… – София рыдала:

– Я не могла такого сделать, это все таблетки… – девочка подумала, что на ней могли испытывать новые лекарства:

– Я всегда хорошо себя чувствовала, но в интернате мне тоже давали таблетки. Врач в Ивделе сказал, что я здорова… – голос отозвался:

– Какая разница? Тебя посчитают опасной убийцей, и расстреляют. Тебе не место даже в сумасшедшем доме, такие, как ты, не должны жить. Но, если ты меня послушаешься, я обо всем позабочусь… – София не знала, кто с ней разговаривает. Девочка вытерла лицо:

– Но я ей верю. Она права, мне нельзя возвращаться к людям. В интернате все посчитают, что я погибла с оставшимися на перевале… – слезы опять подступили к глазам:

– Я никогда не увижу близняшек и Павла, не увижу Светы. Но если бы они знали, что я сделала, они бы сами от меня отвернулись… – она не хотела думать об убитых ей людях, но голос не отставал, перечислив в подробностях все произошедшее. В интернате София читала дореволюционную книжку о путешествиях знаменитого Миклухо-Маклая:

– Он жил среди каннибалов, на южных островах. Я тоже каннибал, дикарка, а не человек. Не случайно прошлую ночь я провела с волками… – в глаза ударила яркая луна, зашуршали волны, запахло псиной. На белом песке виднелись темные пятна. Стая, возбужденно воя, вырывала друг у друга куски:

– Тебе было четыре года… – тихо сказал женский голос, – ты ела это мясо. Вы убили слабого ребенка, принесли его тело волкам… – София закрыла уши ладонями, но голос никуда не делся:

– Ты жила в норе, как зверь, и будешь в ней жить, – пообещала женщина, – ты не человек, тебе не место среди людей. Тебя воспитывали волки… – София поняла, что это был не санаторий:

– Ясно, почему я почти ничего не помню. Но она все помнит, все знает. Мои родители были вовсе не офицеры, а бандиты, противники советской власти… – об этом ей сказала женщина, – меня тем более расстреляют, если я не спрячусь в лесу… – она нашла на шее вышитую сумочку: