Вельяминовы. За горизонт. Книга 1 (СИ) - Шульман Нелли. Страница 19

– Белые одежды. Кто-то говорил про такое. Наверное, папа Миша, когда он рассказывал о физических лабораториях. Мои родители работали в закрытом институте… – приемный отец обещал познакомить ее с товарищами Курчатовым и Королевым.

Марта покрывала страницы тетрадок не только уравнениями, но и рисунками. Она набрасывала ракеты, вырывающиеся в космос, летящие к луне, очертания спутников и огромных конструкций, повисших в стратосфере:

– Это рабочие станции, – объяснила она сестре и Саше Гурвичу, – скоро люди поселятся за пределами земли. Такие сооружения станут ступенькой, к освоению далеких планет, например, Марса. То есть Марс близкая нам планета… – откусив от ржаного пряника, Марта задумалась:

– Джордано Бруно сожгли потому, что он настаивал на множественности обитаемых миров. Мы пока не встретили никого, близкого по разуму, но мы и не выходили в космос… – Марта полистала блокнот. В энциклопедии она прочла о таинственном, исчезнувшем материке, Атлантиде, и наскальных рисунках, в Южной Америке:

– Это дело рук человека, – твердо сказала себе девочка, – а насчет Атлантиды, нет доказательств, что она существовала. Нельзя опираться на непроверенные данные. Кто-то так говорил, но я не помню, кто… – она вообще мало что помнила.

На задней странице тетрадки, мелким почерком, она записала два слова: «Корсар» и «Ник». Марта взяла с ковра блокнот:

– Корсар, похоже на кличку собаки, как Дружок… – черный терьер, дремавший в углу детской, поднял голову. Собака подобралась ближе к Марте. Теплый язык лизнул ее руку, Дружок благодарно заурчал.

Спрятав кусок пряника в карман, девочка обняла терьера за шею:

– Тебе нельзя много сладкого, собакам это вредно. Хотя ты вдоволь нагулялся…

После обеда, Марта, с матерью и сестрой, отправилась в парк. Дружок носился за палочками, по заснеженным газонам, и съезжал вместе с Мартой с ледяной горки:

– Мне было весело, – девочка поцеловала собаку в холодный нос, – а сейчас грустно. Но мне всегда грустно в метель… – она помнила треск огня, в камине, музыку из радио, ласковый, мужской голос:

– Мама работает, а мы попьем какао и послушаем детскую передачу…

– Самолет, – пролепетал детский голосок, – когда на самолет, папа… – неизвестный мужчина ответил:

– Нелетная погода, Ник. Пройдет метель, и я сяду за штурвал… – Марта хмыкнула:

– Это, наверное, полигон, где мы жили. Папа Миша сказал, что лаборатория находилась далеко на севере, может быть, даже на Новой Земле… – Марта нашла острова в атласе, – но мой отец был физик, а не летчик. И кто такой Ник… – она обнимала Дружка:

– На полигоне жили и другие ученые, все просто. Но Ник, не русское имя, русское имя Коля… – она решила

– Я, наверное, больше ничего, никогда не вспомню… – приемным родителям она ни о чем не говорила, – но папа Миша обещал, что мне скажут имена папы и мамы, или даже покажут их фото…

Марта слушала успокаивающий голос диктора. Британское радио рассказывало о новогодних празднествах, в Лондоне:

– Странно, что я сразу поняла английский язык, – подумала Марта, – словно я всегда его знала… – в школе Маши преподавали именно английский:

– Она занимается дополнительно, французским и немецким, и я тоже начну. Для переписки с зарубежными учеными, чтения монографий, надо знать языки…

Новости закончились. Марта покрутила рычажок:

– Час русского романса, – вступил мужской голос, по-русски, – поет солистка Свердловского театра оперы и балета Ирина Архипова. Слова Тургенева, музыка Абазы. «Утро туманное, утро седое» – низкий голос разливался по комнате, шуршала метель за окном, завывал ветер:

– Утро туманное, утро седое,

Нивы печальные, снегом покрытые,

Нехотя вспомнишь и время былое,

Вспомнишь и лица, давно позабытые….

Девочка поморгала рыжими ресницами:

– Я все вспомню, обязательно… – она прижалась к уютному боку Дружка: «Вспомню».

Серым, унылым днем улица Чкалова выглядела обыкновенной городской окраиной. На углу бойко торговала булочная. Очередь тянулась из дверей на каменные ступени магазина. Рядом притоптывала валенками закутанная в ватник женщина в ушанке:

– Пирожки, свежие, горячие, с ливером, с капустой, с рисом и яйцом…

Маше не позволяли покупать такие пирожки на улице. Мать поджимала губы:

– В школьной столовой бери, что хочешь, а на лотках можно подхватить расстройство желудка… – порывшись в школьном портфеле, Маша достала портмоне:

– С ливером и капустой, пожалуйста… – есть она не хотела, напившись чаю в Олиной квартире, но живот сводило неприятными спазмами. Маша ушла из дома после завтрака, под предлогом очередного посещения больной подруги и визита в детскую библиотеку:

– Саша просил обменять его книги, – объяснила она матери, – завтра он возвращается в город… – завтра Маша отправлялась и на первую тренировку, в новом году, на городском ипподроме:

– Надо Лорду принести что-нибудь вкусненькое, – напомнила себе она, – он всегда ждет моего появления, ласкается… – несмотря на кровное происхождение, жеребец оказался вовсе не заносчивым, а добродушным и покладистым.

Остановившись за магазином, придерживая локтем портфель, Маша кусала сразу два пирожка:

– Так вкуснее. У Оли я побывала, библиотеку навестила. Зачем я здесь? Надо было поехать домой… – весь день она уговаривала себя, что ей не стоит заходить на улицу Чкалова:

– Ничего не случилось, это мое воображение. Но змейка, змейка… – за новогодним завтраком, мать объяснила Маше, что перстень попал в ее семью после революции:

– Его носила моя мать, теперь я, а скоро и ты его наденешь, доченька… – заперев дверь своей комнаты, Маша спрятала кольцо в антикварном комоде, орехового дерева. Она поняла, что никогда не видела мать с драгоценностью:

– Мама носит золотые часы, серьги с бриллиантами, но кольцо она никогда не надевала… – Маша не стала интересоваться, почему. Она тоже не собиралась носить украшение:

– В школе разрешают только часы и простые серьги. Я еще пионерка, нас учат скромности… – мать хотела сшить Маше вечернее платье, для посещения «Щелкунчика»:

– Саша пойдет в парадной форме, – озабоченно заметила Наталья, – а тебе можно подобрать закрытую модель, без декольте… – Маша закатила глаза:

– Совершенно ни к чему. У меня есть праздничное платье, его я и надену… – утром мать уехала с Мартой в ателье обкома партии:

– Кажется, Марте не обойтись без платья, – весело подумала Маша, доедая пирожки, – хотя она не интересуется театром. Но музыку она любит, всегда слушает, когда я играю… – малышка утверждала, что музыка помогает ей думать. Выбросив промасленную чековую ленту в урну, Маша вытерла руки платком:

– Незачем думать. Если на улице Чкалова что-то и произошло, это ко мне отношения не имеет. Но девушка говорила о Волке, я помню человека, с татуировкой волка. Голос, который я слышала в доме, упоминал о кольце, змейке. Не случается таких совпадений… – Маша взглянула в сторону знакомого ей забора дома под номером восемьдесят четыре. Никакой толпы, о которой вчера говорил отец, у ограды не было. Не заметила Маша и милицейского поста.

За ужином, или сегодняшним завтраком, родители не обсуждали инцидент:

– Или обсуждали, но наедине, а не при мне, или, тем более, Марте… – небрежно помахивая портфелем, Маша пошла вдоль забора, – я загляну внутрь, и вернусь к автобусу. Я запомнила, где остановка… – Маша улыбнулась, – девушка, наверное, просто потеряла рассудок. Ее увезла скорая, а в дом вернулись жильцы…

Судя по скрипящей на ветру двери, дом пока пустовал. Маша, осторожно, ступила на прогнившие половицы:

– Странно. Тогда комнату ярко осветили, а теперь здесь полутьма… – впереди мерцал красноватый огонек лампады, переливались свечи. Маша ощутила теплый, пряный запах:

– Словно дома, словно мы сидим за чаем, все вместе. Так хорошо, так спокойно…

Она замерла на пороге комнаты. Свечи налепили на бревенчатую стену, обозначив силуэт человеческой фигуры. По углам, на коленях, стояли какие-то люди. Маша услышала заунывное пение, кто-то всхлипнул: