Вельяминовы. За горизонт. Книга 1 (СИ) - Шульман Нелли. Страница 78

– Девушек не берут в боевые войска, – Джеки, аккуратно, выписывала буквы, – но можно работать аналитиком, как дядя Меир… – девочка заглянула через плечо названого брата:

– Совсем не так это вычисляют, – надменно сказала Джеки, – а еще хочешь стать боевым пилотом. В авиации надо знать математику… – она быстро написала ответ задачи. Эмиль погрыз вставочку:

– Нечестно. Ты младше меня, а учишься лучше… – Джеки, добродушно, сказала:

– Меньше думай о небе, и больше о школьных заданиях…

Голубое пространство неба распахивалось над холмами Кирьят-Анавим. По утрам, на востоке, где лежал Иерусалим, горизонт окрашивался в розовый цвет. От столовой слышался звук гонга, собирающий работников коровника на ранний завтрак. Джеки с Фридой любили среду, когда дети кибуца, после обеда, шли заниматься трудом. Девочки ухаживали за телятами. Даже в другие дни, улучив минутку, Джеки забегала к своим любимцам. Она прижималась щекой к мягкой шерстке, теплый язык лизал ей руку:

– Когда я подрасту, я стану вас доить… – обещала девочка, – подождите немного… – закончив упражнение, она прислушалась:

– Бабушка еще не зовет на ужин. Тигр здесь… – кот Тупицы часто прибегал к семейству Леви, – значит, Генрик сегодня не приедет… – Тигр всегда встречал Генрика у ворот кибуца:

– Они с дядей Меиром в Иерусалиме, – вздохнула Джеки, – организовывают похороны… – о дате погребения тети Эстер пока ничего не сообщали. Все ждали новостей с Синайского полуострова. Еще до того, как дядя Авраам вернулся из Венгрии, с гробом жены, в кибуце стали шептаться о пропаже отряда капитана Леви. Джеки отказывалась верить, что отчим, с Иосифом, исчез за линией фронта:

– Яаков с Эмилем тоже не верят, – она взглянула на младшего брата, – но я слышала, как мама плакала, а бабушка ее утешала… – заигравшись с Фридой, Джеки прикорнула на траве лужайки, под открытым окном комнаты. Она помнила тихий голос матери:

– Мадам Симона, – женщины говорили по-французски, – за что мне все это? Сначала погиб Жак, – Анна всхлипнула, – потом родилась Маргалит… – в комнате раздались рыдания, – я виновата, что она была такой… Я неосторожно себя повела, я своими руками обрекла девочку на смерть… Михаэль ни разу не приехал в госпиталь, не посмотрел на нее… – Джеки не слышала, что ответила бабушка. Мать запнулась:

– Да, ему было тяжелее, он считал себя виновным в случившемся. Но Жак бы никогда так не поступил…

Джеки, как и ее братья, только знала, что сестричка умерла, не прожив и трех месяцев. Они не видели новорожденной. На кладбище кибуца, рядом с надгробным камнем госпожи Эпштейн, в женском ряду, положили маленькую плиту, иерусалимского камня:

– Маргалит, дочь Михаэля Леви, 1954—1954… – внизу выбили сломанную виноградную лозу:

– Сестру папы так звали, – подумала Джеки, – ее убили нацисты, на войне… – в школе им почти ничего не рассказывали о войне. Бабушка, иногда, замечала:

– Это неправильно, дети должны помнить о случившемся. Миллионы наших братьев и сестер стали дымом и пеплом… – никто не упоминал о синих номерах, на руках членов кибуца, никто не говорил о довоенной жизни и о самой войне. Фрида, по секрету, дала Джеки книжку, на английском языке:

– Мне Тиква прислала, – объяснила подружка, – эта девочка была соседкой Иосифа и Шмуэля, в Амстердаме. Ее семья пряталась от нацистов, а она вела дневник. Ее отправили в концлагерь… – Фрида задумалась, – только не в Аушвиц, а в другой. Она умерла в конце войны… – книжку, предусмотрительно, обернули белой бумагой. Джеки свободно читала по-английски:

– Тиква написала, что на французский книжку тоже перевели, – вспомнила девочка, – но при маме о таком говорить не стоит. Мама была в Аушвице, с близнецами… – мать объяснила, что ее родители тоже погибли на войне:

– Все погибли, – поняла Джеки, – мой дедушка, отец папы, тоже. Все погибли, но никто не рассказывает, как… – в голове опять послышался голос матери:

– Не утешайте меня, мадам Симона. Маргалит была младенцем, но она страдала. Она тянула ко мне ручки, плакала, а я ничего не могла сделать… – мать что-то пробормотала:

– Бабушка говорила о раввине, – подумала Джеки, – а мама ответила, что даже рав Арье ей не помог. Маргалит страдала… – девочка нахмурилась. Она не знала такого слова, по-французски. Эмиль пыхтел над математикой. Собрав школьную сумку, Джеки, невзначай, направилась в угол, где стоял рабочий стол матери, с пишущей машинкой. В углу Анна сложила картонные папки:

– Мама не только завуч, в школе, она пишет диссертацию. Фрида тоже хочет стать профессором, как дядя Авраам… – Джеки сняла с полки толстый словарь Ларусса. Она быстро нашла глагол:

– Маргалит мучилась, – девочка замерла, – ей было больно… – Тигр мяукнул, Джеки быстро вернула словарь на место:

– Нет, никто не идет. Мама на учительском совете, а бабушка в столовой… – она прислонилась к беленой стене:

– Когда я порежусь, или ударюсь, мне больно. Но бывает и другая боль, как у Фриды или у Тиквы… – мать сказала им, что тетя Цила умерла:

– Она не пережила ранения, – Джеки вернулась к столу, – надо написать Тикве, поддержать ее. Надо вызвать Фриду из больницы, – решила Джеки, – она тоже дружила с Тиквой. Может быть, Фриде станет легче… – дверь, неожиданно, стукнула. Яаков радостно сказал:

– Мама, ты рано… – Анна смотрела на разложенные по столу тетради и учебники, на модели самолетов:

– Я не хочу оставаться вдовой во второй раз… – рука, в кармане куртки, сжалась в кулак, – мальчики каждый день слушают радио, втыкают флажки в карту, а я думаю, как сюда приедет новый офицер, занявший место Шмуэля. Он сообщит, что мой муж геройски пал в борьбе за будущее Израиля… – когда Шмуэль служил в армии, Анна, больше всего, боялась увидеть его на пороге:

– Он ни разу не появлялся в Кирьят Анавим, но тогда не шла война… – Анна заставила себя улыбнуться детям, – если Михаэль вернется, он должен уйти из армии. Не ради меня, ради малышей. Но нигде нельзя спрятаться от смерти. Цила покинула Израиль, и, все равно, погибла… – Эмиль, с облегчением, захлопнул тетрадку:

– Все сделал. Мама, о папе ничего не сообщали… – Анна велела голосу звучать спокойно:

– Нет, милый. Но я уверена, что мы скоро его увидим… – Эмиль кивнул:

– По радио говорят, что Синай станет нашим… – деревянные самолеты разлетелись по полу. Яаков крикнул:

– Бах! Мама, я уничтожил египетскую авиацию, а всех арабов я сброшу в море… – на полу стоял жестяной таз с водой, Яаков метнул туда горсть солдатиков. Тигр испуганно выскочил в окно. У столовой забил гонг:

– Приберите комнату, милые, – Анна боролась с тупой болью в затылке, – и пойдемте ужинать. Бабушка обещала французский яблочный пирог… – малыши засуетились, Анна повторила себе:

– Если… когда он вернется, он подаст в отставку. Я больше не так не могу… – сморгнув слезу, она пропустила детей в коридор.

Впалые щеки доктора Судакова покрывала неухоженная, в сильной проседи борода.

В палате пахло соснами и ванилью, от куска посыпанного сахарной пудрой, яблочного пирога. Окно раскрыли в ясный закат, с койки доносилось мерное сопение. Для Фриды и Моше из детского крыла принесли матрацы, но мальчик предпочитал спать на одной койке с отцом.

Фрида и сама нередко устраивалась под теплым, знакомым боком, прижимаясь щекой к забинтованной руке. Отец обнимал плечи Моше. Рыжие, нечесаные кудри брата рассыпались по наволочке. На ладонях ребенка виднелись свежие ссадины. Днем мальчик помогал в механической мастерской.

Фрида, с учебником, уселась на широком подоконнике:

– Моше любит технику, – подумала она, – только он еще не решил, станет ли летчиком или инженером. Хотя можно заниматься и тем, и другим. Джеки собирается быть врачом, как… – Фрида сглотнула. Она запрещала себе думать о покойной матери, иначе слезы скапливались в глазах, клокотали в горле, подступая ко рту:

– Нельзя плакать, – напоминала себе девочка, – надо быть сильной, для папы и братьев. Но, может быть, Иосифа тоже больше нет… – дядя Меир и Адель с Генриком убеждали ее, что Иосифа, непременно, найдут. Перед отъездом в Иерусалим, Адель, ласково, сказала: