Выборы - Томас Росс. Страница 52

— Вы остаетесь?

— Да, — кивнула она. — Я должна остаться. Вы знаете.

— Знаю.

И я знал. Не только о чем они говорят, но и о том, что слишком поздно. В тридцать четыре года не участвуют в чьей-то революции. Я встал и ушел в свою спальню. Достал чемодан и побросал в него одежду. В нижнем ящике я нашел юбку из джинсовой ткани и белую блузу. Положил их в чемодан, затем достал и сунул обратно в ящик. Я не нуждался в сувенирах. Собрав чемодан, я отнес его в гостиную. Анна говорила по телефону.

— Благодарю вас, — услышал я, и она положила трубку. — Звонили из консульства. Им уже сообщили, что вы объявлены persona non grata. Тебя отправят первым же рейсом. Если ты хочешь улететь.

— Мне не нравятся альбертийские тюрьмы.

Шартелль все также сидел в кресле, вытянув ноги.

— А может, вы передумаете, Пит. Возможно, мы неплохо позабавимся.

— Мне хватило сегодняшних забав.

Шартелль подтянул ноги, оторвался от спинки, достал ручку и блокнот, начал что-то писать. Затем вырвал листок и протянул его мне.

— Уильям вернулся. Заглянул в гостиную, пока вы собирали вещи. Он отвезет вас в Барканду в «ласалле». Я возьму «хамбер» и позабочусь о том, чтобы Анна добралась до дому в целости и сохранности.

— Благодарю. Что это за записка?

— Помните маленький бар на пути в Барканду… «Колония»? Там нас обслуживал американец, Майк.

Я кивнул.

— Отдайте записку ему. Посмотрите, что там.

Я прочел: «Майк, если вы продаете то, что, я думаю, вы продаете, мне понадобится ваш товар. Свяжитесь с мадам Клод Дюкесн в Убондо. Шартелль».

Я сложил листок и убрал в карман.

— Вы подставляете ее под удар.

Шартелль выпустил струю дыма и задумчиво посмотрел на меня.

— Полагаю, это мое дело, юноша, и ее.

Уильям подогнал «ласалль» к крыльцу. Верх он поднял. Вошел в гостиную, взглянул на меня, начал что-то говорить, передумал, подхватил мой чемодан и отнес к машине.

— Пожалуй, мне тоже пора собираться, — Шартелль шагнул к своей спальне. — Если вы передумаете, Пит, дайте мне знать. Вы где-то третий в мире по качеству вашей работы. Мы нашли бы применение вашему таланту.

Я кивнул.

— Прощайте, Шартелль.

Он задержался у двери, глубоко затянулся, выдохнул дым, подмигнул мне в последний раз.

— Прощайте, юноша.

Анна сидела на кушетке со стаканом коньяка. Я присел рядом.

— Это не конец, ты знаешь.

В ее глазах стояла боль.

— Для меня это не кончится никогда, дорогой. Мне просто плохо, вот и все. Мне плохо, потому что ты должен уехать, а я — остаться. Мне плохо, потому что я не могу быть с тобой.

— Это ненадолго.

— Я буду писать каждый день.

— Я много езжу по свету.

— Но возвращаешься в Лондон?

— На два-три дня.

— Я люблю тебя, Пит.

— Домик на берегу. Помни о нем.

Я обнял и поцеловал ее. Почувствовал, а не услышал сотрясающие Анну рыдания, вновь поцеловал, встал, прошел на крыльцо по ступенькам и сел на переднее сиденье, рядом с Уильямом. Тот не возражал.

— Поехали.

— Барканду, са?

— Аэропорт.

Я оглянулся. В проеме двери я видел Анну, сидящую на кушетке с недопитым стаканом коньяка в руке. Она не пошевельнулась, не подняла головы. Похоже, она плакала.

Мы ехали быстро, старый автомобиль легко вписывался в повороты. Солдаты остановили нас лишь однажды, и мы добрались до «Колонии» за сорок пять минут. Оставив Уильяма за рулем, я зашел в бар. Майк стоял за стойкой, слушая «Радио Альбертии», объясняющее необходимость военного переворота, и наблюдая за вращающимися под потолком лопастями вентилятора. В зале не было ни души.

— Что будете пить?

— Двойное шотландское.

Он кивнул, наполнил бокал, поставил передо мной.

— Как я понял, небольшая заварушка.

— Еще какая, — я протянул ему записку. — От Шартелля.

Он прочитал, порвал записку, кивнул.

— Вы остаетесь?

— Нет. А вы?

— Побуду немного. Может, дела пойдут лучше.

— Оружие?

Он ответил лишь взглядом.

— Выпьем за счет заведения, — он налил нам обоим двойное виски. Я выпил, поблагодарил его и направился к двери. Но остановился у порога и обернулся.

— Вы раньше знали Шартелля?

Он кивнул.

— Мы встречались. Давным-давно. Во Франции. Он думал, что я француз, пока не наступил мне на руку и я не обозвал его сукиным сыном.

— Он сказал, что знаком с вами.

— У него хорошая память.

Я сел в машину, и Уильям довез меня до аэропорта за пятьдесят минут. Народу было полно, но представитель консульства достал мне билет. До посадки оставалось двадцать минут. Я пригласил Уильяма в бар. Взял себе виски, ему — пива.

— Как твой брат?

— Он в школе, са. Очень хорошей школе, где мадам Анна — учительница.

— Он пойдет в школу завтра?

На лице Уильяма отразилось недоумение.

— Да, са. Он ходит каждый день.

Я кивнул.

— Уильям, чего ты хочешь больше всего?

Он застенчиво улыбнулся.

— Я хочу такси, са.

— Одну из этих «моррис майнор»?

— Да, са.

— Сколько тебе нужно денег?

— Очень много, са. Триста фунтов.

Я достал бумажник. У меня осталось 132 альбертийских фунта. Я отдал их Уильяму.

— Вот тебе на первый взнос. От Шартелля и меня.

Прежде чем он успел поблагодарить меня, объявили посадку на мой самолет. Я пожал ему руку, и он проводил меня до пункта проверки паспортов. Я поднялся в самолет, а он поехал в Убондо. Полет проходил как обычно. Мы развернулись над океаном и пролетели над Барканду, взяв курс на Сахару и Рим. Я посмотрел вниз.

— Роскошная бухта.

Мой сосед сделал вид, что не слышит.

Глава 28

Два месяца спустя я сидел в новеньком кабинете новенького редакционного здания в одном из новеньких городов, выросших на восточном побережье Флориды. Новенькая табличка на двери гласила: «Главный редактор». Положив ноги на стол, я читал ежедневное письмо Анны Кидд: "Они умолили меня остаться еще на шесть месяцев, в должности директора школы. Я буду уже не добровольцем К.м., но обычной школьной мымрой. За шесть месяцев я смогу подготовить себе замену, а потом уеду. Не могу объяснить, почему я согласилась. Я лишь надеюсь, что ты меня поймешь. Правда?

Вчера я виделась с Клод, и она дала мне записку от Шартелля, чтобы я переслала ее тебе. Я переписала ее слово в слово: «Маленькому, но растущему движению сопротивления в Западной Африке требуется компетентный, энергичный специалист по общественным отношениям. Возможно быстрое продвижение по службе. Наши работодатели в курсе».

Я дочитал письмо, сложил и убрал в карман. Я прочел его уже в четвертый раз. Еще один — и я выучил его наизусть.

Джордж Секстон, телеграфный редактор, вошел в кабинет и положил передо мной статью АП и снимок, полученный по фототелеграфу. Первым делом я взглянул на снимок.

— Вы знаете этих парней? — спросил Секстон.

Я их знал. Всех четырех. Декко стоял в центре, суровый и решительный. Дженаро, в неизменных солнцезащитных очках, широко улыбался слева от него. Доктор Диокаду стоял справа, с обычным ворохом бумаг под мышкой. Шартелль попал в объектив случайно, слева и сзади Дженаро. Он выглядел так же, как и на других фотографиях: словно старался вспомнить, выключил ли он плиту, на которой жарилось мясо.

— Я их знаю, — ответил я и потянулся за статьей. Ее написал Фостер Мамашед и отправил из Барканду. В редакторском предисловии указывалось, что это первое после переворота интервью вождя Декко. Статья включала две тысячи слов и мне понравилось. Похоже, Шартелль сдержал слово, данное ветерану АП.

Декко, базируясь в буше, причинял военному режиму немало хлопот и намеревался расширить сферу своих действий. Мамашед мельком упомянул Шартелля и последние пятьсот слов посвятил прогнозированию политического будущего Альбертии. Прогноз получился весьма и весьма мрачный.

— Сократите статью до восьмисот слов и давайте на девятой полосе, — решил я. — Заголовок оставьте.